Моя сумма рерум

– Боится, что его друзья-гопники узнают.

– Да все самые брутальные мужики - геи. Стетхем, Дэниел Крейг, парень из "Побега", даже Гендальф. Ты, Трифонов, в этом списке будешь отлично смотреться.

Они так расшумелись, что все, включая Дятла развесили уши.

Тогда Тифон насмешливо и громко сказал Лёхе:

– Ну, что за несправедливость? Почему бабам нельзя вломить, чтобы они хоть немного базар фильтровали?

– А если ты ещё будешь угрожать, - вредным голосом заявила Емельянова.
– То я скажу директрисе, что ты нифига не толерантный.

– И тебя из школы выгонят, - добавила Попова.

– И тогда Ярову проспоришь.

Они специально по-всякому задирали его, зная, что сделать им он ничего не может. Лёха тоже это понимал, поэтому не влезал, просто сидел и молча угорал, похлопывая Тифона по плечу, чтобы тот не нервничал.

Класс оживился. Отовсюду посыпались шутки и смешки.

Вдруг, спокойно сидевший перед нами Яров внезапно поднялся и вышел в проход между партами.

– Вам сказали читать, вот и читайте, а кто ещё рот откроет, вылетит за дверь, Ясно?

У него был уверенный, ровный голос и красивое, но слишком серьёзное лицо. Народ сразу послушно притух.

Одна только Емельянова, непокорно, но негромко тявкнула:

– Ой, как страшно.

– А ты, - Яров резко развернулся к ней, - вылетишь первая, потому что я, в отличие от некоторых, толерантен и гендерных различий не делаю.

Емельянова злобно зыркнула, но промолчала, угроза подействовала. Только стоило ему вернуться на своё место, как она снова намеренно громко зашептала Поповой:

– Меня глючит или сейчас Яров за Трифонова заступился?

В ответ Попова только передернула плечами. После наезда Ярова ей продолжать не хотелось, да и во всем классе повисла какая-то неприятная, выжидающая тишина.

Я посмотрел на Тифона. Он сидел вроде бы глядя в учебник, но желваки играли, румянец разгорелся больше обычного, взгляд уперся в одну точку. Мощная волна негативного напряжения, окатила всех.

Лёха с непривычно серьёзным лицом толкнул Трифонова под локоть. Но тот резко отдернул руку.

По соседнему ряду снова пополз шепоток. Глупая шутка грозила вот-вот перерасти в какой-то серьёзный конфликт.

– Мне рыжие нравятся, - неожиданно сам для себя сказал я.
– Как Трисс Меригольд и Эми Адамс.

– Какой шаблон, - моментально откликнулась Емельянова.
– Сразу ясно, что с фантазией у тебя слабо.

– А вы знаете, что?
– спешно продолжил я.
– Говорят, что в будущем, приблизительно лет через сто, рыжеволосые люди совсем исчезнут.

– О, Миронова, через сто лет ты исчезнешь, - подал голос прыщавый парень, сидевший рядом с Емельяновой.

– Через сто лет мы все исчезнем, - сказал я.

– Ну, потомки там какие-нибудь, дети. Выходит у Мироновой дети рыжими не будут уже.

– Дурень, они по-любому не будут у неё рыжими, - Попова снова оживилась.
– Они же с Нинкой крашеные.

– Оль, - Зоя посмотрела на неё осуждающе.
– Кончайте выпендриваться уже.

– В будущем люди вообще все одинаковые будут, - сказал кто-то из третьего ряда.
– С маленькой головой, длинными руками и темнокожие.

– О, походу Малыгин человек будущего, - подхватили другие там же сзади.

Этот Малыгин возмутился, и они все наперебой начали обсуждать его.

И тут Трифонов встал. Тишина воцарилась мгновенно, точно по мановению волшебной палочки. Но он просто достал из рюкзака сигареты и вышел из класса. Лёха вскочил, хотел побежать за ним, но в дверях столкнулся с Натальей Сергеевной:

– А ты куда? Подожди. Сейчас Трифонов придет и сходишь. А то знаю я ваши перекуры.

– Да я не курить, честно, - попытался отмазаться Лёха, но она всё равно заставила его вернуться на место и начала объяснять новую тему.

Минут через семь Трифонов вернулся. Уже улыбающийся и расслабленный. От него повеяло свежестью и туманом. Но Наталья Сергеевна ничего не сказала.

Докапываться же Попова не прекратила. Много болтала и бесконечно кокетничала. Они с Емельяновой, похоже, решили принять меня в свою компанию. Но от таких я всегда шарахался, как от огня. У мамы подруга была - тётя Надя. Очень активная, ничего не стесняющаяся, наглая и язык без костей. Все её стервой называли. Прямо в глаза. Прозвище такое у неё было, которым она страшно гордилась. "А Стерва приедет?", "Мне Стерва звонила", "Стерва сказала"... Когда я был маленький думал, что это фамилия. А теперь понял, что - состояние души.

Поэтому после уроков, чтобы не идти домой с ними, я сказал, что мне нужно сходить в медицинский кабинет, насчет карты из старой школы. Это было почти правдой, просто саму карту из дома я не взял. Так что пришлось немного побродить по школе, чтобы убедиться, что они действительно ушли, и от нечего делать заглянул в столовую.

Там, за длинным дальним столом сидели Лёха, Тифон и Зоя.

Такой шанс упускать нельзя было. Я купил Сникерс и чай, походил, как дурак по полупустому залу, типа выбираю место, и уже собрался сесть за другой столик, как Лёха всё-таки помахал рукой.

Перед парнями стояли пустые тарелки из-под борща и ещё нетронутое второе: пюре с котлетой. Зоя, сидевшая напротив них со стаканом компота,

подвинулась на лавке. Я сел, и они в молчаливом ожидании дружно уставились на меня.

Что говорить, никак не придумывалось.

– Так, чего там с этим телефоном?
– наконец, спросил Трифонов с той доброжелательной небрежностью, которая меня так подкупила в первый день нашего знакомства.

Всё-таки мне не показалось. Сам по себе, он был дружелюбнее, чем держался.

Я достал Нокию, раскрыл переписку и протянул ему, но он попросил Зою прочесть вслух. Сначала она читала, немного кривляясь, с наигранным ученическим выражением, но потом перестала ёрничать и посерьёзнела. Дочитывала уже совсем негромко и сосредоточенно. А когда закончила, и Лёха, вдоволь наприкаловавшись над прекрасной девушкой в башне, залип с плотоядным интересом разглядывая фотку, Тифон неожиданно сказал:

– Ну, хорошо. Завтра в два у школы. Пойдем, поищем твоего Хорька.

На радостях, что скоро избавлюсь от этого злосчастного телефона, я почесал до дома прямо по лужам. Брюки забрызгал, кеды промочил, но зато добрался минут за семь. Зашел в подъезд, ткнул кнопку лифта, и он загудел, но где-то слишком высоко. Ждать не хотелось, решил - быстрее пешком. Всего-то на восьмой. Однако успел осилить только три этажа, как на лестничном пролете увидел человека.