Моя сумма рерум

Яна закатилась:

— Ну, у тебя и лицо было!

И она начала так заливисто хохотать, что я враз представил, как это было смешно. Не поленился, встал, подошел к зеркалу, скорчил рожу и чуть не умер от смеха. Джим Керри, в сравнении со мной, просто ребенок. Никогда не замечал, что у меня такая смешная рожа.

— Осторожнее, не провались, — Яна подошла и посмотрела на моё отражение.

— Куда?

— В зеркало, конечно.

— А вдруг провалюсь?

— Тогда останешься с той стороны.

— Я готов. Хочу куда-нибудь провалиться. Подальше отсюда.

— Но ты же не знаешь, что там.

— А я и здесь ничего не знаю.

— Это ты только так думаешь. Нужно просто расширить сознание.

У неё были такие глаза, и она так испытующе смотрела, что я понял, брызгать в меня лаком для волос точно не собирается. Так что тут уже совсем не до расширения сознания стало. Краем глаза заметил в зеркале, что она приподнялась на цыпочки. И это был знак.

Долгий горячий поцелуй — лучшее лекарство от любых заморочек, гнилых разборок, семейных раскладов, от самоедства и неприкаянности. Когда тебя так целуют и обнимают, всё остальное уходит, отступает на второй план, становится мелким и незначительным, и каждая мышца, каждая клеточка тела, каждый атом чувствует неописуемое ликование и освобождение.

Только, похоже, моя любовь полностью противоречила великому драматическому сценарию, где законченный лох и лузер — Никита Горелов должен был всю дорогу оставаться никому не нужным, всеми брошенным и никем не любимым. Потому что моё райское, безмятежное блаженство было жестоко нарушено негодующим обиженным возгласом Ани:

— Да, в чем проблема-то?!

Мы обернулись. Тифон сидел, спрятав лицо в ладонях, затем медленно провел ими вниз, точно прогоняя дурной сон, и встряхнул головой.

— Так что с полицией будем делать?

— В смысле? — Аня встрепенулась и выстрелила многозначительным взглядом в Яну. И та, тут же оставив меня, подсела к Трифонову с другой стороны, взяла за руку и зашептала:

— Знаешь, что чем короче цепь, тем собака злее? Чем крепче сжимаешь песок, тем быстрее он утекает? Чем больше сопротивляешься, тем глубже погружаешься в трясину?

Аня же принялась ласково гладить его по спине.

— Не нужна нам никакая полиция.

Тифон передернул плечами.

— Чего за шухер такой? Чего переполошились? Не собираюсь я вас сдавать. Просто, если сможете это сделать, будет круто.

Он собирался встать, но Аня быстро легла к нему на колени, а Яна просунула свои пальцы в его руку и, удерживая, обняла за локоть.

— Ну, это ты зря про нас так подумал, — елейным голосом проговорила она. — Если мы пойдем в полицию, нас обязательно вернут домой. Это точно. И тогда наступит ад.

— Нам здесь очень тяжело без поддержки. Мы ведь совсем одни, — пожаловалась Аня.

От вида мурлыкающих вокруг Тифона близняшек мне вдруг стало не по себе, а их двусмысленные разговоры слушать не хотелось.

Вышел на лестницу, постоял, поднялся на двадцать пятый этаж. Вокруг всё плавно перемещалось. Опасливо прошелся по тёмным коридорам, каждый раз, настороженно заглядывая за угол, словно в шутере от первого лица. Вернулся на лестницу и тут заметил приоткрытую решетчатую дверь. Поднялся на чердак и выбрался на крышу.

Огромная битумная площадка. При желании и в футбол можно гонять. По периметру крыши яростно развевались на ветру зеленые клочья фасадной сетки и куски желто-черной ограждающей ленты. С двух сторон довольно близко от дома высились громадные башенные краны с длиннющими, угрожающе низко нависающими над крышей, своими стрелами. Красной и желтой.

Зое бы тут понравилось. Ночью наверняка звёзды видно. Прошелся по площадке, посмотрел вниз на малюсенький домик сторожей, на стройный ряд тянущихся далеко в сторону ТЭЦ высоковольтных вышек, на всё те же полосатые трубы, кроме которых отсюда были видны и другие — толстые серо-голубые трубы-жерловы, многочисленные здания промзоны и самой ТЭЦ. На хмурый ноябрьский лес. Развернулся, чтобы взглянуть на город и за вентиляционной шахтой увидел два пластиковых стульчика, как из уличного кафе и белый курортного вида лежак, на нем, свернувшись калачиком под синей телогрейкой, спал Смурф. Я обошел чердачный домик с другой стороны, обнаружил горелую бочку и небольшую кучу досок, видимо принесенных сюда специально, в качестве дров, постоял ещё немного, любуясь городом и пошел обратно.

А когда я спустился обратно на двадцать четвертый этаж, сразу услышал голос Криворотова.

Они с Зоей стояли посреди комнаты. Лёха, брезгливо зажимая нос, гундосил:

— Ну, вы и накурили тут.

Зоя же делала вид, что разглядывает рисунки Яны. Остальные пребывали в тех же позах, что прежде. В воздухе повисла всеобщая неловкость.

— Хотите? — Аня протянула Лёхе косяк.

— Ну, уж нет, — скривился тот. — Лучше водки выпить.

Вдруг Трифонов так резко встал, что Аня чуть было на пол не свалилась, вытащил с кресла свою куртку и молча вышел.

— Чего это он? — поразилась Яна.

— Застеснялся, — пояснил Лёха тут же втискиваясь на освободившееся между ними место. — А я, вот, не стеснительный.

Близняшки кинулись в разные стороны.

— Вы чё? — порадовался Лёха произведенному впечатлению. — Я же просто сел.

— А ты предложи им в полицию сходить, — зло подсказал я.

Яна поймала мой взгляд и укоризненно улыбнулась:

— Зря ты, Никита, обижаешься. Мы уже объяснили, почему не можем этого сделать.

— А я предупреждал, — поучительно сказал Лёха. — От добра добра не ищут.

— С какой стати ваши неприятности вдруг должны быть нам важнее? — довольно зло вдруг высказалась Аня.

Тогда Зоя, которая всё это время стояла молча, подошла к ней и, глядя прямо в глаза, решительно сказала:

— Если будет хоть малейший напряг, я лично сдам вас полиции. Ясно?

— За что? — изумилась Яна. — Мы никому ничего плохого не сделали. Твой брат сказал, что нас понимает.

— Мой брат… — Зоя сделала короткую паузу. — У моего брата патологическая склонность к самоистязанию. А мне вы мне никто.

— Слушай, а хочешь, мы тебе денег дадим? — неожиданно дружелюбно предложила Аня. — Сто тысяч или двести.

— Были бы у вас такие деньги, не сидели бы вы здесь, — фыркнула Зоя. — Вон, Криворотову вешайте лапшу, а я вас насквозь вижу.

— Криворотов тоже видит, — заверил Лёха.

— Если поможете забрать миллион, дадим вам триста, — Аня с надеждой уставилась на Зою.

Лёха закатил глаза и присвистнул.

— Никита, серьёзно, — Яна вдруг вспомнила обо мне. — Это совершенно не опасно.