Моя желанная студентка

Я провожу в душе около получаса. И за все это время трогаю только одну баночку среди множества более подходящих — мужской шампунь.

Оказавшись в коридоре, я разочарованно осознаю, что Станислав Юрьевич еще не вернулся. Стыдно перед ним щеголять в полотенце, но я вновь боюсь испачкать его одежду. Да и мое белье уже пришло в негодность…

Захожу снова в спальню и вижу темно-зеленую постель, при этом совершенно случайно замечаю, что духов на туалетном столике больше нет. И зачем их прятать?

Входная дверь отворяется, и я выглядываю в прихожую. Станислав Юрьевич выглядит мрачнее тучи, но встретившись со мной взглядом, замирает. Он… Он смотрит на меня, изучает мое тело голодными глазами зверя, перед которым бросили долгожданный кусок стейка, но потом словно приходит в себя. Как и я.

Немногим позже я стою в ванной и разглядываю купленное белье. Это и смешно, потому что кассирша наверняка удивилась выбору взрослого мужчины, но в то же время мило до слез. Никто еще, кроме родителей, не заботился обо мне. Вот так, в мелочах, с предельным вниманием и нежностью.

Переодевшись и, наконец, почувствовав себя человеком, я решаю кое-что постирать. Кроме баночки жидкого мыла ничего лучше не находится, но и оно выскальзывает из рук, со стуком ударяясь на дно ванны. Колпачок, который я немного открутила, вылетает, а сюда забегает взволнованный Станислав Юрьевич, оценивают ситуацию и выдыхает. Правда, мои оправдания пропускает мимо ушей, уставившись на собственную футболку так, словно увидел что-то занимательное и очень пикантное. Проследив за его взглядом, я вспыхиваю от стыда.

— Станислав Юрьевич? — громко шепчу, но тут же облизываю губы, потому что от прожигающего взгляда сбивается дыхание. В темных как сама ночь, глазах бушует страсть, от которой меня бросает в дрожь. Что же, черт возьми, с нами происходит?!

— Станислав Юрьевич, — не удержавшись, прикасаюсь к его руке и ощущаю, как под подушками пальцев бьется венка.

Он тяжело выдыхает, будто судорогой свело легкие, и невозможно быть спокойным. Низ живота скручивает от внезапного желания. Прикрываю глаза, отчего чувства обостряются. Я словно схожу с ума!

— Ника… — Мое имя звучит все так же близко, на грани срыва, над пропастью. Неужели он дотронется до меня? Неужели я почувствую не только его крышесносный запах, но и губы, дыхание… — Будь осторожнее. И загляни потом в кухню, надо что-нибудь перекусить.

Я распахиваю глаза, так как наваждение спадает в одно мгновение.

Он почти убегает. Хотя нет. Он действительно пулей вылетает из ванной, оставляя меня в растерянности. И это все? Почему он сделал еще один шаг? Зачем остановился? Внезапная боль в животе напоминает мне, что ничего бы и не случилось, даже если мы пошли бы дальше… Но ведь можно было хотя бы поцеловать? А?

Я с горечью усмехаюсь. Он мой куратор, я его студентка. О каких поцелуях может идти речь? К тому же, фамилия Валевская совсем не располагает к романтике. Вот ни капли.

Смотрю на его подарок и для себя решаю: как бы меня к нему не тянуло, надо убраться отсюда как можно быстрее. Завтра же попытаюсь устроиться куда-нибудь, хотя бы официанткой на вторую смену, а в течении недели съеду.

— Вероника? — Станислав Юрьевич окликает меня, и я, быстро завершив свои дела, направляюсь в кухню, где уже дымится разогретая пицца.

Мы ужинаем в молчании. Он несколько раз отвлекается на телефон, что-то записывает, сам берется за мытье грязной посуды, и все это происходит в напряженной атмосфере. Хотя очень хочется ее разрядить: убрать с его лица хмурость, пошутить, рассказать забавную историю, возможно поделиться планами. Последнее особенно важно для меня, потому что сидеть на шее у чужого человека могут только наглые и беспечные люди. Я к таким себя не отношу.

— Станислав Юрьевич.

— М? — Он откладывает в сторону тряпку и окидывает меня коротким взглядом. Создается ощущение, что прямой зрительный контакт ему неприятен. Это напрягает.

— Спасибо вам, — говорю искренне. — Вы позаботились обо мне, хоть и не были обязаны.

Мужчина не отвечает. Просто слегка улыбается и принимается снова за работу. От моей помощи он уже отказался, поэтому настаивать на мытье посуды нет смысла. Если ему важно показать себя гостеприимным, не стоит мешать. Тем более, что куратор с тряпкой в руках — это непередаваемое эстетическое удовольствие. Сложно объяснить почему, но мне нравятся его слаженные движения, игра мышц на прямой, натянутой как тетива спине, сосредоточенность и частые перекатывания выразительного кадыка.

— Я… Я завтра поищу работу, — делюсь с ним планами. — И комнату заодно. Если вы не будете против, то можно я переночую у вас еще одну ночь?

Станислав Юрьевич резко выдыхает и оборачивается. Я замечаю его волнение. Оно сквозит в каждом жесте.

— Ни о какой работе даже не думай, Вероника. Возможно, ты примешь мои слова в штыки, но тебе надо учиться, а не обхаживать толпу извращенцев.

— Я не собираюсь в клуб! — Мои пальцы невольно сжимаются в кулаки.

— А куда?

— Официанткой, продавщицей, хоть кем-то…

— Официантки и продавщицы не работают на полставки. Это преимущественно дневная смена. А ночью гулять молодым девушкам опасно.

Станислав Юрьевич складывает руки на груди и, сделав глубокий вздох, смотрит прямым взглядом прямо мне в глаза. Я вижу его решимость и твердость, понимаю, что он хочет сказать, но упрямство не позволяет дать задний ход.

— Вы не вправе мне указывать, даже если один раз позаботились.

— Я твой куратор.

— Но не отец, не брат и не муж.

— Вероника.

Я вздрагиваю от тона, которым произнесено мое имя.

— Перестаньте делать, как он. — На глаза наворачиваются слезы. — Иначе я перестану вас уважать.

— А как он делает?

Меня застают врасплох. Выносить сор из семьи — это последнее, чем стоит заниматься. Такие темы, как правило, болезненны для рассказчика, и ничего не значат для слушателя. У каждого своя боль.

— Мне важно чувствовать себя самостоятельной. Если я хоть раз остановлюсь или сверну с пути, вся жизнь пойдет коту под хвост.