Моя жена - утопленница

Как только я это сказал, между подружками возникла прозрачная стена, видимая одному мне, и стало ясно, что бороться они будут за меня порознь. Это был не худший вариант времяпрепровождения, хотя я, честно говоря, мечтал об организованном штурме своей не твердой пока твердыни.

– Значит, денежки у тебя водятся... – заключила Диана.

– Денежки бывают разные. Моих мне хватает.

– Тысяч десять баксов имеешь?

– Нет. Двести тысяч.

– Рублей, - догадалась Катя. – Значит, ты не принц.

– Нет. Я – старший консультант-эколог. Мог бы зарабатывать больше, но не хочется. Понимаешь, мне в жизни давно все перестало нравиться. Эти пляжи, набитые отдыхающими, работа, женщины, которые женятся по расчету, а потом разводятся из житейских соображений или скуки, надоели рестораны и заморские курорты all inclusive. Все надоело. И живу я только потому, что верю, что есть что-то другое.

– Пустынные пляжи и женщины, которые прилетают ночью?

– Хотя бы это.

– Понятно. Давайте тогда напиваться, - сказала Диана, доставая из рюкзака вторую бутылку коньяка.

– Вот это дело, - обрадовался я. – А то работа, деньги, яхта. Нафиг это если есть сказочный берег, коньяк и такие захватывающие воображение девушки.

– И что же, Женя, разыгралось в твоем воображении? Групповуха? – спросила Диана открывая бутылку. «Хорошая женщина, - подумал я. – Все делает сама». И ответил:

– Это пошло. Я предпочитаю по любви. Вот влюблюсь в тебя, и весь пустой этот мир наполнится тобой.

– И будешь целовать песок, по которому я ходила?

– Обязательно.

– А по которому я ходила?
– спросила Катя.

– Обязательно. Если влюблюсь в тебя.

– «В тебя» или «и в тебя»? – уточнила Диана.

– Это как себя будете вести, - посмотрел я по очереди на обеих. – Кстати, кто-то недавно предлагал напиться. Надеюсь, предложение остается в силе?

Короче, мы восхитительно напились, купались в море, визжали в ночи от накатившей дури, а потом затеяли по предложению Кати играть в прятки – луна спряталась за горами, и ночь, черная и таинственная, потянула нас в себя, повлекла, как в мышеловку, набитую приключениями. Диана, хитровато глядя, назначила меня водящим, завязала глаза своим нашейным платочком, и они побежали прятаться. Подождав минут десять – такое было условие, - я пошел искать, вожделея скоротечного секса с найденной в укромном месте Дианой. И никого не нашел, хотя искал до утра в радиусе километра от своей стоянки.

Можете себе представить, о чем только я не передумал, даже летающую тарелку воображал, летающую тарелку, увлекшую девушек на Альфу Центавра с целью продажи их в качестве жен на межпланетном невольничьем рынке. Конечно, я видел перед глазами и прочие фантастические истории, старался видеть, чтобы не впасть в отчаяние. Потом же, когда поиски стали бессмысленными, я взял голову в руки и придумал, что девушки заблудились. Это тоже было маловероятно, ведь на берегу две дороги - туда и сюда, потому что в море далеко не уплывешь, а вверх по скалам или расщелинам, заваленным буреломом и полусгнившими деревьями, далеко не уйдешь. Либо утонули как моя утопленница, или их убил и утопил Виктор. Под утро, все допив, я взял рюкзаки, предварительно сунув в них вещи девушек и, отнес их на берег. Посидев рядом с ними, пошел к себе и скоро забылся в тени тента.

8.

Разбудил меня шорох гальки. Привстав на своем ложе, я увидел, что парень, бивший меня ночью, надел сиреневый рюкзак Дианы на спину, а Катин - красный - на грудь, и двинулся в сторону Инала, предварительно дружески помахав мне рукой. Как я уже, кажется, упоминал, километрах в полутора от моего лагеря в той стороне была стоянка палаток на пять-шесть. Чтобы расставить все точки над i, я выждал пару часов, пошел на стоянку и обнаружил там девушек. Они не захотели со мной разговаривать, и даже смотреть, как и приютившие их лагерные аборигены. «Ну и ладно, главное, живы», - подумал я и вернулся к себе.

День прошел быстро. Я купался, ловил крабиков - наживку для рыбной ловли, готовил обед и ужин и делал это как во сне. Мне казалось, что этой полнолунной ночью все определится, и все тайны раскроются или развеются. Примерно так и получилось.

Я ловил рыбу, точнее, она совсем не ловилась, хоть плачь. На завтра еды у меня не оставалось. Все, что было более-менее съедобно, подмели ночные девы, и надо было выловить несколько штук хотя бы скорпен, чтобы не переться в поселок за харчами. Тащиться пять километров по жаре после всего того, что случилось в последние дни, не хотелось, да ведь еще пойдешь, да наберешь все больше бухла, не съестного, а пить больше не хотелось. Короче, я решил занести свою снасть подальше в море, туда, где ходит кефаль, но запутался в ней и потом захлебнулся.

Умирать совсем не интересно, это я усвоил в первую голову. Может быть, утопление не самый неприятный вид смерти, но у меня вышло все впечатляюще. Я запутался в леске, штуки три больших тройника впились мне в руку, живот и спину, еще несколько обычных крючков вцепились намертво в морскую траву, росшую под ногами, и тут еще, метрах в двадцати мористее прошел катер, подняв высокую волну с десятком ее сестер чуток пониже. До этого смертного своего часа я был уверен, что лет на сорок практически бессмертен, а тут, совершив нескольких неудачных попыток выбраться на твердую почву, нахлебался морской воды и тупо утонул, И что вы думаете? После этого фатального случая прошло всего лишь несколько минут, и дух мой вышел из меня и свечкой взмыл в небо. Там, удивленный неожиданно подвалившей свободой, принялся ошарашено рассматривать горы, поросшие лесом, волшебные под лунной лампадой, саму луну и море, блистательно прозрачное до дна, а в нем - свой труп, навзничь взвешенный морем.

Труп мало заинтересовал мою душевную внутренность, а вот человек, бросившийся к нему с берега, внимание привлек. Это была девушка, она плыла быстрыми саженками; подплыв, схватила то, что было когда-то мною, за волосы и потащила к пляжу, совершенно не обращая внимания на леску с крючками, решительно намеревавшуюся интереса ради сплести спасателя с утопленником в единый смертельный кокон. Возникшая коллизия заинтриговала свободный мой дух, и тот перестал пялиться на картины, старательно высвечиваемые луной в окружающей природе, не улетел, увлекаемый врожденным стремлением к месту посмертного сбора душевных человеческих субстанций, но стал витать над сценой, вольно или невольно поставленной обстоятельствами. Спустившись ниже, чтобы увидеть того, кто яростно пытался вернуть его в только что покинутое тело, дух разглядел утопленницу, днями раньше им спасенную, им, бывшим тогда еще в теле. Увидев ее, разъяренную борьбой с утонувшей и потому тяжелой бренной оболочкой, борьбой с леской и впившимися крючками, борьбой со скользкими камнями, надолбами вросшими в морское дно, мой дух потерял интерес к земному существованию, то есть к надоевшей вечной борьбе за качество жизни, за вкусную пищу, за сносного полового партнера, и круто взмыл в небо. Он бы улетел по своим партикулярным делам, если бы не вспомнил, какой потрясающей картиной закончилось предыдущее спасение, спасение утопленницы. Вспомнив это, дух решил повременить, чтобы посмотреть, чем же все кончится. А утопленница, пересиливая себя, тащила отяжелевший от смерти труп к берегу. Достигнув его на последнем дыхании, уложила на галечник, принялась делать искусственное дыхание, совмещая его с непрямым массажем сердца, остервенело била по щекам – ничего не помогало, дух не хотел возвращаться в давно приевшееся тело с несносными привычками, своевольное, ленивое и слабеющее с каждым годом тело. Зевнув по-своему, по-душевному, он полетел к проходившему вдалеке большому круизному лайнеру, освещенному мириадами ярких лапочек, к заливистому женскому смеху, победительному мужскому, но далеко не улетел, потому что сладко заныло в области паха, там заныло, где когда-то был половые органы. Резко обернувшись к берегу, дух увидел, что утопленница делает его бывшей оболочке минет. Она так старательно и глубоко сосала, что улететь было невозможно, невозможно было остаться сторонним наблюдателем, можно лишь было, что есть сил, лететь к ним, к нему, чтобы слиться с собой, мертвым, воедино и вместе с ним почувствовать ее мягкие губы крайней своей плотью, никак не желавшей оживать.

Дух ворвался в меня теплым ночным бризом. Я ожил, член мой набух, придав жизненных сил, море жизненных сил, часть которых изверглась в уста мой спасительницы.

Я лежал и смотрел на нее. Она, довольная своей победой над судьбой и смертью, размазывала по лицу сперму, которую все женщины считают целительной, размазывала, чтобы быть лицом краше, чтобы чувствовать, что есть мужчина, который может сделать ее краше и таким особенным способом. Я чувствовал эти ее мысли, чувствовал, что попался на всю жизнь, что буду чувствовать себя обязанным ей всю оставшуюся жизнь, по-человечески думая при том, хорошо это или плохо. Она развеяла эти мысли, улегшись на меня и впившись в мои губы своими мягкими губами, на которых оставалась еще сперма. На вкус она была не хороша, но вызывала жалость к мужчинам, которые через такое не прошли и никогда не пройдут по своему малодушию.

Через некоторое время я взял ее, она стонала от счастья. Устав совершенно (ведь тонул не в шутку), я забылся от слабости и очнулся лишь от ночного холода. Ее рядом не было. Как и в прошлый раз...

– Что ты будешь делать! – сказал я себе. – Вечно исчезает…

9.

Подымаясь к себе на стоянку, я размышлял. Иметь женщину, которая живет под твоим боком, которая готовит манную кашу с изюмом по будням и гуся с яблоками под Новый год, которая ложиться с тобой в постель и которая просыпается на твоем плече – это бесспорное земное счастье. А что я имею со своей утопленницей? Что еще буду иметь? И вообще, какое это счастье? бесспорным его не назовешь, но это счастье. Космическое, может быть? И что лучше? Земное счастье или космическое? Решаем ли этот вопрос? Наверное, нет. Более того, он не решаем трагично, ведь счастье может быть только земным или только космическим.