Моя жизнь с Гертрудой Стайн
Шрифт:
Пьер Балмэн приехал после войны в Париж, чтобы начать свой бизнес, и мы с Гертрудой отправились на первое его шоу. Еще до того Пьер сшил костюм Гертруде, а мне — костюм и пальто. Когда мы пошли на демонстрацию его коллекции, я предупредила Гертруду: «Бога ради, не говори никому, что мы в одежде Пьера. Мы выглядим как цыгане». «Почему нет? — возразила Гертруда, — одежда вполне пригодная».
Сесиль Битон сопровождал нас на это шоу, оба — он и Гертруда написали о коллекции Пьера. В тот же год Пьер попросил и меня написать статью о его коллекции зимней одежды, которую впоследствии поместил в своей книге. Пьер создавал одежду, соответствующую форме женского тела, поэтому руки стали более важными в дизайне, чем прежде. Он находился под влиянием тех картин, которые ему нравились, в том числе картин Ренуара.
Внезапно Гертруда почувствовала слабость, и осмотревший ее доктор порекомендовал показаться специалисту. Он полагал, что болезнь может прогрессировать. Но Гертруда совет отвергла и продолжала жить в прежнем режиме. Она даже купила небольшой автомобиль. Однажды проезжая по улице Сен-Огастэн мы повстречали Пикассо у его дома. «Это тот автомобиль, который ты купила?» — спросил он. «Да, но не тот, который ты советовал. Я не люблю подержанные машины, а ведь именно это ты и советовал». Она взглянула на него: «Почему ты такой сердитый?». «Я не сердитый». «Нет сердитый!». Пикассо обратился ко мне: «Что с ней происходит?». «Она не согласна с тобой касательно автомобиля». Гертруда Стайн добавила: «Я хотела такой автомобиль и такой купила. До свиданья, Пабло». Он неуклюже попрощался: «До свиданья». Больше они никогда не виделись.
Спустя несколько дней приехал Джо Бэрри и отвез нас в Оржеваль на встречу со старым другом Ноэлем Мэрфи. Ноэль спел для Гертруды, после чего Джо увез нас обратно на улицу Кристин.
Бернар Фай предложил пожить в его загородном доме и через несколько дней мы вместе с Бэрри уехали в Люсо. Джо оставался с нами день-два. Предполагалось, что он отвезет нас, а вернется в Париж поездом. По дороге Гертруде Стайн стало плохо. Мы остановились в Эзей-ле-Ридо, где когда-то присмотрели очень приятный дом для покупки. Дом был продан, лесной парк, его окружавший, больше не существовал.
Болезнь Гертруды стала угрожающей. В городке Эзей в гостинице нам выделили комнату и послали за доктором, который сказал: «Вашей подруге нужен специалист и немедленно!». Я позвонила Аллану Стайну, племяннику Гертруды, и попросила его встретить нас на вокзале на следующий день. Когда мы отправились на поезд, Гертруда отказалась от услуг медсестры или кого-нибудь другого, а на станции оббежала поезд, чтобы полюбоваться
Добравшись до Парижа мы удивились, увидев машину скорой помощи для транспортировки Гертруды в Американский госпиталь. Гертруда не была готова к такому повороту событий, но вынуждена была подчиниться. В госпитале она поблагодарила Аллана и спокойно отправилась в постель.
На следующее утро состоялся консилиум врачей, затем Гертруду посетил Аллан Стайн со своими друзьями. Доктора сказали, что она серьезно больна и оперировать ее будут через несколько дней. В течение всего этого времени Гертруда Стайн была довольно оживлена, не чувствовала никакой боли.
Однако, хирурги отказались от операции, ссылаясь на слабое состояние Гертруды. Но один из них сказал: «Я обещал мисс Стайн, что проведу операцию, и если вы даете слово чести женщине такого характера, как она, его надо держать».
К тому времени Гертруда Стайн была в очень тяжелом состоянии, я сидела рядом с ней и где-то в середине дня она спросила: «Каков ответ?». Я затихла. «В таком случае, каков вопрос?». Вся вторая половина дня была беспокойной, тревожной и неопределенной. В конце дня ее отвезли на операцию, больше я никогда ее не видела.
Жизнь в одиночестве
(избранные письма) [81]
Я вернулась в субботу домой, отослала телеграмму и положила перед собой конверт и бумагу. Сейчас я пытаюсь рассказать вам все по порядку. Для нас, кто беззаветно любил нашу Малышку Вуджюмс, кажется, легко рассказать все как есть, но опустошенность очень, очень велика и особенно, особенно тягостна, когда я с вами наедине. Но существует множество деталей, которые вам надлежит узнать, и постепенно вы узнаете их все. Малышка неоднократно повторяла еще неделю тому назад, каким ты был преданным другом с самого начала и как замечательно, что именно ты написал прекрасное предисловие. Оно оказалось одним из трех последних радостных событий для Малышки — это, первые два экземпляра «Брюси и Уилли» [83] и телеграмма от Монти, сообщающая о премьере пьесы [84] . Чудо, так вовремя случившееся. Больше нельзя откладывать и я попробую рассказать вам, как все произошло. После поездки в Бельгию, перед самым Рождеством Малышка пожаловалась на усталость и сказала, что не будет разъезжать как прежде, нам надо меньше встречаться с людьми — чересчур изнурительно — и оккупация и встречи — чуть ли не со всей американской армией. В апреле доктор рекомендовал ей поправить свое здоровье, а затем сделать операцию. Малышка и хотела укрепить свое здоровье, но отказалась от операции
— она и почувствовала себя лучше, но заметно худела. Наконец она согласилась отправиться в Сарт, в очаровательный дом, который предоставил в наше распоряжение один из друзей. Но внезапно, на следующий после прибытия день, случился короткий, но тяжелый приступ. После его окончания Малышка почувствовала себя лучше, и мы оставались там до четверга, когда она, наконец, согласилась вернуться в Париж, в американский госпиталь в Нейи — мы обе были полны надежд и планировали вернуться в Сарт в сентябре. Были призваны все крупные специалисты, и они сказали, что Малышке нужно пройти предварительное лечение в течение нескольких дней для успешного исхода самой операции. В пятницу утром они отказались делать операцию. Усталая, измученная Малышка прогнала врачей, заявила, что не хочет больше их видеть. Она была в ярости, была угрожающей и убедительной — как тридцать лет тому назад, когда нападали на ее произведения. Мы нашли Валери-Радо и Лериша, и они согласились, уступили ее мольбам. Лериш сказал мне, что три года тому назад риск был бы чересчур велик. Он также сказал, что не встречал подобного тяжело больного, который не страдал бы во сто раз сильнее — всего две недели страданий — ее организм был крепок и здоров, как и ее разум. И как же Малышка была прекрасна — в промежутках, когда боль ее оставляла — как никогда прежде. А сейчас она в склепе Американского Собора на набережной д’Орсэ, а я здесь в одиночестве. И ничего более — только то, что произошло. Вы поймете — я не в своем уме — все пусто и как в тумане. Папа Вуджюмс — она повторила мне дважды — тебе надлежит отредактировать сейчас неопубликованные рукописи, я должна оставаться здесь, портрет Пикассо отправляется в Метрополитен Музей. В воскресенье Джо Бэрри заберет меня в Сарт, чтобы привезти Баскета и наши сундуки. Еще надо рассказать многое, оно выскочило сейчас из памяти, но, возможно, я уже рассказывала. Все рукописи и письма три недели тому назад отосланы в Йельский университет, но много машинописного материала все еще здесь. Об этом — в следующем письме. Также позже отошлю телеграммы и вещи для Фани и тебя. Они просят фотографию для журнала Hommage [85] , близкий друг Деноэль делает сообщение (для Фонтенебло) и он хочет использовать одну из твоих, не будешь ли ты возражать, если я передам фотографию ему. Дж. Флэннер обещала сохранить французские газеты — я пошлю их вам. Простите меня и поделитесь со мной хоть толикой той твоей огромной любви к нашей дорогой Малышке Вуджюмс. Вечно любящая, очень любящая и одинокая
81
Slaying on alone. Copyright © 1973 BY LIVERIGHT.
82
Карл Ван Вехтен и его жена, актриса Фаня Маринофф настолько сдружились с Гертрудой и Элис, что для укрепления дружбы «объединились» одной фамилией «Вуджюмс» (происхождение неизвестно). Ван Вехтен стал именоваться Папа Вуджюмс, Гертруда — Малышка Вуджюмс, Элис — Мама Вуджюмс и Фаня Маринофф — Императрица или Мадам Вуджюмс.
83
Brewsie and Willie (1946) — последнее произведение Гертруды Стайн.
84
In Savoy or Yes Is For A Very Young Man (1946) — «В Савойе или „Да“ для очень молодого человека» — пьеса Стайн.
85
В данном случае — выражение уважения и признание заслуг.
Твое длинное письмо пришло три дня тому назад, но только сейчас я нашла достаточно времени, чтобы ответить на него. Приходящая работница не появилась, Баскет потянул меня, палец прищемило дверью, ладно сейчас после всего, забудем об этом и начнем сначала.
Нет, Гертруда определенно хотела опубликовать все [86] — ни Малышка, ни я не предполагали, что осталось много ранних неопубликованных работ — Малышка всегда концентрировала свое внимание на настоящем, на продолжающемся настоящем — она определенно имела в виду все. Малышка упомянула об этом в больнице — она сказала мне, что просила тебя об этом, потому что полностью доверяет тебе и никому другому — до самого своего конца она полагала, что продолжающееся настоящее — для нее, и не только как творческий метод.
Не составят ли три пьесы небольшую книжку — хотя перечитывая твое письмо, вижу, что не таково твое намерение, извини меня. У пьесы в Йейле всего несколько страниц, называется «Игра имен» [87] .
«Четыре в Америке» [88] можно отдать Торнтону Уайлдеру. Около восьми месяцев тому назад он написал Малышке, что хочет отредактировать эту книгу (de luxe, не упоминалось, но имелось в виду) — на что она ответила «да» — с тех пор от Торни ни гу-гу — он всегда был либо интенсивным корреспондентом, либо никаким. Здешний юрист говорит, что послал тебе копию завещания — получил ли ты ее? Юрист в Балтиморе пытается стать распорядителем — поскольку Аллан и я, как живущие за границей, не можем принимать решения сами (штат Мериленд). Дал ли этот распорядитель о себе знать?
О, дорогой, только не [издательство] «Хатон Миффлин», ни за что — я разгневана, ни с чем несравнимо. Беннет Серф, которого ты раздобыл для Малышки — замечательный человек — было бы злодейством думать о ком-то другом (книгу «Пикассо» [89] отдали «Скрибнеру», после того как «Рэндом Хаус» — в период отсутствия Беннета, полагаю — отказалось).
Пытаюсь через Джо Бэрри слушать инсценировку «Да» на радиостанции Коламбия. Монти впечатляет — очень выразительно, мы решили. Трудности Тони с невнятностью уменьшаются — исчезают как весной утренние заморозки — они оба нам очень понравились [90] — Малышка была уверена, у них все получится.
Обещание Дженет Флэннер собирать вырезки касается в основном «Н. Й. Геральд-Трибюн» — наиболее интересные, французские, не включены, поэтому я немедленно связалась с французскими агентствами, но они не работают ретроспективно, потому у меня только две и лучшие — Жюльена Грина и Марселя Швоба — которые пошлю тебе вместе с другими материалами. Я думала послать тебе все письма и телеграммы для передачи Йельскому Университету — если ты думаешь что это резонно. Отошлешь ли ты в Йейл множество журналов с публикациями Малышки — отошлешь ли ты книги первых выпусков с автографами, подаренные Малышке — твои — Жана Кокто — Фитцджеральда — Йелу? Потому что Аллан не будет знать, что с ними делать — для таких вещей он мне даст carte blanche — сейчас он разрешает делать с ними, все что хочу, и не спрашивать его. (Он позже заинтересовался картинами, но книги для него тема закрытая).
Одним вечером ко мне пришел Ричард Райт, предварительно предупредив, что хочет забрать картину Фрэнсиса Роуза, которую купил с помощью Малышки. Я ответила, что как только найду, отправлю ему. Джо Бэрри сказал мне, что он взял картину как раз перед тем, как мы отправились в Сарт — я сообщила об этом Р. Райту. Пока Райт рассказывал, что его Юлия может избрать два различных пути в жизни, пришел Пьер Рой (он позвонил заранее). Пьер Рой не мог понять ни его американский, ни его французский, поэтому Райт ушел, и я надеюсь больше с ним не видеться.
Да, было несколько писем от Шервуда Андерсона, с дюжину или больше — очень приятные, не длинные и не касающиеся литературы — в действительности, вообще ни одного, касающегося литературы, за исключением писем Торнтона Уайлдера и студентов — никого из ее друзей.
Никаких писем Малышки к Пикассо или кому-нибудь другому с советами не существует — потому что Малышка никогда не писала чего-нибудь подобного — она никогда особенно не советовала и viva voce [91] . Малышка сообщала извечные истины, которые, и это знала почти каждая пожилая женщина в деревне, можно пересчитать на пальцах. Ее последней была следующая: отправляйся домой и стань мучеником — это то, в чем твоя страна и ты — вы оба нуждаетесь. Один солдат сказал ей: «А как насчет вас, мисс Стайн — я так поступлю, если и вы так поступите». «Можешь идти — я это доказала еще до того, как ты родился», — был ее ответ. А посему нет абсолютно ничего, чтобы предложить [издательству] «Харпере Джуниор Базар». Собственное отрочество Малышки полно болезненной памяти — и она всегда была полна симпатии к молодым, страдавшим от мучений, но не считала, что может давать какие-то советы — ты прорываешься сквозь страдания, как только можешь. Она цитировала
одного приятеля, который повторял: любой совет хорош, если он достаточно суров.Вирджил [92] , как я понимаю, уезжает через десять дней (он все еще в Германии), и привезет тебе кое-что от Малышки — а что, зависит от того, сколько он берет с собой — но определенно коралловую печать «роза есть роза», потому что она не занимает места — есть и другие вещи, которым надлежит быть у тебя — среди них китайское пальто и юбка (их немцы не забрали, потому что эти вещи долгие годы лежали наверху) для Фани. О, Карло, разве могло такое совершенство, такое счастье и такая красота, что присутствовали здесь, уйти!? Лучше я отправлюсь с Баскетом на прогулку и отошлю письмо, прежде чем начнется дождь — погода ужасна
— солнце никогда не появляется. Это не все ответы на твое письмо, надо рассказать еще об Ольге Пикассо — в следующий раз я найду время. Говорила ли я тебе, что Фернанда Оливье написала мне?
С нескончаемой любовью к вам обоим,
86
Здесь и далее в тексте — подчеркивание сделано Токлас.
87
Такой пьесы в архиве Стайн не обнаружено.
88
Four in America (1932–1933) — произведение Стайн.
89
Picasso (1939) — эссе Стайн.
90
Монти Джонсон и Тони Мерилл — артисты, участвовавшие в инсценировке.
91
Viva voce (лат.) — живым голосом, устно.
92
Композитор Вирджил Томсон.
Не хочу отправляться в постель, не написав тебе. Этим утром [93] мы перевезли Малышку из склепа Американского Собора на Пер-Лашез. Старший священник Бикман, которого она знала и почитала многие годы, произнес молитвы — три псалма, и прочел те части литургии, против которых Малышка не возражала бы. Присутствовал Аллан с женой и десять близких друзей Малышки [94] . Затем только Аллан с женой и я проследовали на Пер-Лашез — было множество красивых цветов, которые ей понравились бы — мягкое утро, но небо затянулось; теперь Баскет и я более одиноки, чем когда бы то ни было — все утро он впервые оставался в одиночестве, он расстроен, беспокоен, просыпается по ночам от кошмарных снов и прибегает ко мне в поисках утешения. Дорогой Папа Вуджюмс, посылаю тебе всю мою любовь и, конечно, Фане Вуджюмс.
93
В связи с тем, что Гертруда не упомянула о месте и процедуре захоронения, возникла бюрократические осложнения, на разрешение которых ушло несколько месяцев.
94
Десять взрослых мужчин необходимо для миньяна — богослужения по еврейскому образцу.
Знаю, что добавляю к твоим нынешним заботам и обязанностям, — но в связи с настояниями Гертруды, я верю, что ты поймешь и простишь меня. Речь идет о Бернаре Фае и его пребывании в тюрьме. Ты знаешь, что у Гертруды были с ним продолжительные и близкие отношения — были разные периоды близости, но с тех пор как мы вернулись из Америки в 1935 году, они оставались неизменными. Гертруда полностью расходилась к ним в его взглядах на политику — довольно левых для США, роялистских для Франции — расходилась и во многом другом. Говорю это тебе, чтобы показать: она знала, понимала, ценила и в конце концов очень, очень привязалась к нему. У нее не было сомнений в его полной лояльности к друзьям и обеим странам. У него было достаточно врагов, одно время он утверждал, что коллекционирует их. Со времени освобождения он находится в тюрьме, он — антимасон и антикоммунист, это ведь не преступление — но именно сейчас эти убеждения опасны, он смело высказывал свое мнение. Со времен прежней войны он был другом маршала Петэна — не Виши или, господи прости, Германии. Если он и принял на себя обязанности директора Национальной Библиотеки, то ради спасения ее ценностей от германского грабежа — что он и сделал. Ни одной вещи не исчезло, пока он не покинул свой пост. Геринг запрашивал у него разные материалы, чтобы ознакомиться с ними в свободное время, но Б. Ф. не помог этому ужасному созданию (он так же спас от немцев Византийскую Библиотеку, принадлежащую американцам). Суд над ним отложен, в соответствии с французскими законами судья имеет право опросить свидетелей для подготовки обвинения. Гертруда хотела свидетельствовать, но ей как иностранке, не позволили появиться перед судьей, хотя ее письменное свидетельство было принято. А тем временем заключение в тюрьме серьезно повлияло на его, уже хрупкое здоровье. Кажется, что ничего уже нельзя сделать из-за границы, т. е. американцами, за исключением тщательно подготовленной кампанией в прессе. Вся история легла тяжелым грузом на душу Гертруде — тюрьма всегда вызывала у нее ужас — несвобода, невозможность передвижения, все это не покидало ее мысли, особенно с тех пор как она повстречалась с американскими солдатами, которые постоянно утверждали: «Мы не желаем, чтобы нами помыкали». Весной приезжал Фрэнсис Роуз и на каком-то приеме встретился с госпожой Дьюи. Госпожа Дьюи выразила желание помочь ему, она пообещала, что сможет. Но Фрэнсис уезжал рано следующим утром и сказал, что у Гертруды есть вся информация и она [Гертруда] сделает все возможное, если ее имя поможет. Госпожа Дьюи пришла, у них состоялась часовая беседа. Все, чего Гертруда желала — переправить его в хоспис под наблюдение его врача и под надзор полиции. Госпожа Дьюи, с которой я встретилась на короткое время, сказала, что кое-что может быть сделано со стороны Америки. Через две недели после этого мы отправились в загородный дом Бернара в Сарт, который он замечательно перестроил из старого монастыря. Я надеялась, а Гертруда была уверена, что отдохнет, очень надеялась. Но мы там пробыли только пять дней, после чего я отвезла ее в больницу. Все это время она без устали повторяла: госпожа Дьюи говорит, что ему можно помочь и что она это сделает. За несколько дней до смерти, когда мы были еще полны надежд, Гертруда сказала мне: «Если мы в течение недели ничего не услышим от госпожи Дьюи, мы ей напишем». Вернувшись домой, уже одна, я стала искать адрес госпожи Дьюи, и уже отчаивалась от неудачи, но получила очень теплое письмо от нее. В ответном письме я поблагодарила ее и упомянула об озабоченности Гертруды — овладевшей ею идеей освобождения Бернара Фая. Но с тех пор от нее неслышно было ни слова, а четыре месяца тому назад она уехала. Существует ли какой-нибудь другой способ сотворить чудо, неужто ничего нельзя сделать? Для меня это [спасение Б. Фая] стало святым делом — оно так было дорого Гертруде, по-настоящему единственной ее печалью. После смерти Хуана Гриса почти 20 лет тому назад, ничто не печалило ее больше, чем это — глубоко расстраивало, а [Дьюи] была единственной надеждой. Я рассказала тебе все подробно, чтобы ты смогла понять ситуацию — я оставляю на твое усмотрение, решай, захочешь ли ты чего-нибудь предпринять и какие шаги ты предпримешь. Я абсолютно верю в твои чувства к Гертруде, а ты должна верить чувствам Гертруды к Бернару — никто из вас не ошибся в своем друге. Дорогая Бобси, прости, что отнимаю у тебя столь много времени — существует много мелочей, которые я могу сделать для Бернара, но ни одна из них, ни на мгновение, не изменит его длительного заключения.
С самыми добрыми пожеланиями и с любовью к вам обоим,
95
Чета Гудспид, известные общественные фигуры в Чикаго. В их семье проживали Стайн и Токлас в 1934 году во время Американского тура.
Эдгар Аллан По [96] (возможно такое?) был назначен администратором вместо его партнера Кемпа Бартлетта — (или Бартлетта Кемпа, у меня не сохранилось правописание его имени — моя бедная старая голова приемлет оба варианта), он отсутствует в Балтиморе и писал тебе и мистеру Моргану. Эдгар Аллан По беспокоится по поводу передачи рукописей Малышки библиотеке Йела безо всяких условий — понимают ли они, что у них нет права печатать — ожидают ли они получать доходы от публикации!!! Он, кажется, суетливый, но дедушка у него хороший.
Пьер Балмэн планирует 3-недельную поездку в Америку в следующем месяце. Я передам с ним письмо тебе, потому что Малышка сказала ему, что передаст. Я делаю только то, что сделала бы Малышка. Я пытаюсь — пытаюсь — день тянется долгих 24 часа, но нет времени что-либо делать, потому что дверной звонок раздается, кажется, в два раза чаще обычного — что легко объяснимо, хотят прийти старые друзья поговорить о Малышке или узнать, что сказала бы Малышка по определенному поводу и что ощущала бы — а другие, как Канвейлер — посидит печальный некоторое время и уйдет. Сегодня Пьер Релез привел миссис Сандбург, у ее мужа-американца (она — француженка) бизнес в Нью-Йорке. Она работает в сфере франко-американских отношений, хочет лучшего взаимопонимания между двумя странами — мертвое дело — ничего путного эти усилия не дают — но Малышка заинтересовалась бы и смогла бы кое-что предпринять. Когда я рассказала об этом Пьеру, он посоветовал: когда тебя спросят, скажи им, что она думала, когда этим занималась — это даст им идею, что для этого требуется.
С огромной любовью к вам обоим,
96
Юристы — отец и сын — однофамильцы поэта.
Должна поблагодарить вас за посланный мне экземпляр вашего замечательного ревю «Брюси и Уилли», оно мне понравилось — очень, очень — и понравилось бы Гертруде, потому что объясняет вместо усложнения несложные, в сущности простые истины, что являлось основой всех произведений Гертруды — определенно ее последних — но заключенных зачастую в сложную оболочку. Только заинтересованные читатели могут следовать до конца, и я думаю это потому, что ее мысли и выражения простираются по меньшей мере в два раза дольше, чем у любого другого писателя, ее современника, за исключением Пруста и Генри Джеймса. Интересно, так ли это по вашему мнению. А сейчас мне нужен ваш совет, а, возможно, и помощь. Когда я подготовила рукописи и письма к отправке в Йельскую библиотеку — Гертруда сказала, что библиотеке в конечном счете следует иметь и подаренные ей книги с автографами — потому я отсылаю их, не запросив библиотеку — но их каталог, подготовленный вами, нигде не могу найти, хотя просмотрела все — по ошибке он был среди рукописей, уже отправленных в июле. Две причины, по которым мне он нужен прямо сейчас — одна, знать, что было опубликовано. Вторая — какие из ее книг — не рукописей — отсутствуют в Йельской библиотеке — некоторые из них я смогла бы восполнить. Или корректнее запросить Йельскую библиотеку официально, в таком случае, к кому мне следует обратиться или вы сможете и захотите это сделать вместо меня? Каков бы ни был ваш ответ, я признательна вам за помощь — с самыми добрыми воспоминаниями.
Всегда с благодарностью,
97
Дональд Гэллап — куратор коллекции Американской литературы при Йельском университете.