Моя

— Я хотел больше узнать о тебе.

— Например, как чувствуют себя мои соски в темноте?

— Конечно, — он улыбнулся, а я почувствовала налет волнения, промаршировавший через меня. Неужели все это произошло?

«Не глупи, Сара. Конечно, произошло».

Я взглянула на книжные полки расфокусированным взглядом.

— Ты хочешь поговорить? — поинтересовался Риен. Вернувшись обратно, он поднял со стола поднос. Тарелка слегка звякнула на серебре.

— Не особо, а есть причина?

Всего на мгновение он безмолвно уставился на меня. Его золотые глаза пробежались вниз по моему телу, до того изгиба, где его рубашка заканчивалась на моем бедре.

— Почему я пришел к тебе прошлой ночью?

— Это ты у меня спрашиваешь? — переспросила я. — Не знаю. Возможно, всему виной твоя бессознательная личность, взявшая верх.

Он тщательно изучал меня. И под его твердым пристальным взглядом я почувствовала, как разгорячилась кожа. Я вернулась к книжным полкам, кладя пальцы на корешки книг.

— В свету ты другая, — наконец произнес он.

— Ага, больше фотонов (прим. переводчика: элементарная частица, квант электромагнитного излучения (в узком смысле — света)).

— Ты другая. Более саркастичная. И холодная.

Он подступил ко мне на шаг ближе, что я почувствовала по перепаду давления в воздухе позади. Теперь в библиотеке было по-другому. Жарче. Влажнее.

— Ты просто не видел, как я хмурилась в темноте, — ответила я категорически.

— Вот как ты это называешь?

Я вспыхнула.

— Я не знаю, как не быть саркастичной, — буркнула я. Вытащила книгу с книжной полки и просмотрела ее, не видя слов.

— Прошлой ночью ты не была саркастичной.

— Я не знаю, что произошло прошлой ночью.

Риен, прислонившись к стеллажам, поднял взгляд к моему лицу. Закусив губу, я прямо посмотрела на него.

«Он никогда не был другим, — подумала я. — Всегда холодный, невозмутимый. Самый уверенный в себе человек, когда-либо встречаемый мною. И только однажды я заглянула под эту спокойную уверенность. Прошлой ночью».

— Почему ты захотела быть актрисой? — поинтересовался он.

— Снова?

— Из-за славы? Денег?

— Почему ты спрашиваешь?

— Хочу узнать, почему ты носишь так много масок.

— Все — ненастоящее, — ответила я, подтолкнув корешок ближе к полке. — Почему же я не должна быть фальшивой?

— Это не ответ.

— Конечно, ответ.

— Я хочу настоящий ответ.

Я не могла сказать правду ему в лицо, не тогда, когда он так на меня смотрит. Поэтому я отвернулась и снова села на диван.

— Я никогда ничего не хотела, понятно? Мы были бедны.

— Бессмысленно. Звучит так, будто в ином случае ты хотела бы все и разом.

— Почему? — нахмурилась я.

— Ты сама так сказала: у вас ничего не было.

Я покачала головой, а грудь напрягалась, когда я об этом подумала.

— Ты не понимаешь. Вот почему. Я не просила свою мать о конфетах, когда все мы ели хлеб на ужин. Ничего не хотела. Однажды я спросила у матери, могу ли я получить Барби. Барби! Дерьмо, стоившее двадцать долларов. И я увидела взгляд своей матери, когда задала этот вопрос. Ту невероятную боль в глазах.

Риен глазел на меня. Я рассказывала. И чувствовала его взгляд на мне, как вчера всюду чувствовала его пальцы. Осязаемый взгляд, заставляющий ерзать на месте.

— Я не понимала этого, пока не стало поздно. Чего ей стоила эта Барби. Чего стоил хлеб, который мы ели. А когда поняла, я набила себя заверениями, что никогда ничего не захочу более.

Слезы обожгли заднюю часть глаз. Она сделала все для меня и моей сестры! Не существовало шанса, что мне удастся возместить ей все, что она сделала для нас.

— И все же ты чего-то хотела. Только ей не говорила.

— Нет! — Я подняла взгляд. — Все так, как я и сказала. Я остановила свое желание. Внутри. Я убедила себя, что не хочу «Хэппи Милл» или игрушки, даже содовую от 7-11. Я заверила ее, что мой любимый обед — майонез на тосте, потому что ничего другого у нас не было. Я видела выражение ее лица, когда моя сестра жаловалась на еду, которую мы ели. Но дело не только в ней. Я убедила саму себя. Похоронила в глубине своей души каждое желание, когда-либо появляющееся у меня, выжигая любой позыв. Покрыла это бетоном и шлакоблоками, запрятав как можно дальше.

Рыдание поднялось в горле, и я подавила его, укусив себя за язык. Я не хотела плакать перед ним. Не перед ним. Не сейчас. Что случилось со мной под маской? Я потерпела крах, неудачу. Он сорвал все мои заслонки, и сейчас я сидела перед ним совершенно открытая, как если бы была обнажена.

Риен подошел, присаживаясь на диван. Он положил руку на мое колено. Я хотела стряхнуть его. Хотела завлечь в свои объятия. Хотела убить.

— Из тебя получился бы отличный серийный убийца, реши ты поменять карьеру.

Это замечание было таким странным, что я не сдержала смешка. Риен вытащил из кармана носовой платок и протянул его мне.

— Оу, да? — переспросила я. — Почему?

— Бетон и шлакоблоки? Вот, в принципе, как можно избавиться от тела.

Я прикусила губу. А он улыбнулся мне, поцеловав в макушку. Я ничего не могла поделать: я оперлась на его руку, смакуя давление его губ. Его тепло.

— Значит, именно поэтому ты решила стать актрисой.

Я кивнула, промокнув уголки глаз.

— Да. Поскольку у каждого образа есть своя мотивация. Каждый персонаж имеет свой набор целей, желаний, мечтаний. И как замечательно вжиться в роль, не думая ни о чем, кроме мотивации своих действий. Притворяться, будто хочешь чего-то почти так же сильно, как и твой персонаж.

— И у тебя вообще нет никаких мотиваций?

— Нет. Никогда, — я зажала платок между коленей.

— Я в это не верю. Это маска, все это.

Его лицо скривилось, когда он увидел выражение моего лица.

— Ты думаешь, что это маска, которую я ношу поверх своего истинного «я»? — спросила я. Затем смяла платок, со злостью стерев слезу со щеки. — Это не так. Все как есть. Куча масок одна на одной. А под ними пустота.