Мозаика (в сокращении)

В этот момент открылась входная дверь и в холле раздался голос Карима:

— Семья! Я дома!

— Мы здесь! — откликнулась Дина.

Вид у него был усталый — на работе, по-видимому, выдался трудный день. Он удивился, увидев их вдвоем в гостиной:

— Что у вас стряслось?

— В школе неприятности, — ответила Дина. И в двух словах рассказала, в чем дело.

Карим слушал ее, открыв рот от изумления. А когда она закончила, посмотрел на сына, словно ожидая, что тот разуверит его, скажет, что мать несет чушь.

— Это правда, папа, — просто сказал Джорди. — Я — гей.

Карим смотрел то на жену, то на сына.

— Это какая-то ошибка, — с трудом выговорил он.

— Нет, — ответил Джорди.

— Ошибки никакой нет, Карим, — сказала Дина.

Лицо ее мужа исказила гримаса. Сначала она думала, что он разрыдается, но потом поняла, что в нем поднимается гнев. И тут же поняла, что дело плохо.

— Если это правда, я не позволю тебе находиться в моем доме, — сказал он Джорди. — Это противно Господу. Это противно природе человеческой. Это мерзость, понятно? И я такого не потерплю! — Он перешел на крик.

— Карим, — сказала Дина и показала глазами наверх. — Там близнецы.

— Ах, близнецы? — прорычал он. — И ты думаешь, я позволю им находиться рядом с этим извращенцем? — Он повернулся к Джорди: — Убирайся отсюда. Немедленно.

Дина не верила собственным ушам. Она никак не ожидала столь озлобленной и примитивной реакции. Это же их первенец, их любимый сын!

— Он никуда не пойдет, Карим. Он наш сын. И он еще ребенок. Ты не можешь просто взять и выгнать его.

Теперь Карим уставился на нее:

— Это ты во всем виновата! Я тебя предупреждал! Но тебе очень хотелось его испортить своими нежностями. Превратить его в бабу. Вот, полюбуйся, что из этого вышло!

Джорди встал:

— Нет, папа. Мама тут ни при чем. И ты тоже. Все дело во мне.

Карим кинулся на него, занес руку.

— Нет, Карим! — закричала Дина.

Джорди стоял не шелохнувшись, только кулаки стиснул.

Карим остановился, опустил руку.

— Вы оба мне отвратительны, — сказал он. И направился к двери. — Я ухожу. Не желаю вас видеть. Обоих. — На пороге он остановился. Вид у него был сосредоточенный. — Есть люди, которые решают подобные вопросы, — сказал он. — Специалисты. Завтра Джорди пойдет к одному из них.

— Папа, я не пойду ни к какому психиатру. Я не сумасшедший. Я просто гей.

Карим стоял на своем:

— Пойдешь. Или уберешься отсюда вон. Отправлю тебя в военное училище.

Даже Дина понимала, что это — пустая угроза. Для военного училища Джорди был слишком взрослым.

— Думаете, я шучу? — сказал Карим, хотя никто и не думал улыбаться. — Завтра же найду врача. И ты к нему пойдешь. Или я так или иначе уберу тебя из дома. — Он обернулся к Дине. — А пока что я не желаю его видеть. Пусть не попадается мне на глаза. Приносите ему еду в его комнату.

— Карим, ты…

— Не смей со мной спорить! Тебе мало того, что ты уже сделала?

И с этими словами он вышел из гостиной. Они услышали, как хлопнула входная дверь.

Дина и Джорди растерянно переглянулись.

Джорди тяжело вздохнул:

— Что ж, теперь я хотя бы знаю, как ко мне относится отец.

Дина обняла сына за плечи.

— Он успокоится, — сказала она. — Просто ему нужно время.

Дина понимала, что Кариму будет трудно смириться с мыслью, что его сын — гомосексуалист. Во многих мусульманских странах это считалось непростительным грехом и даже каралось смертью. Но Карим — образованный человек, он на много световых лет обогнал этих косных людей, да и любовь — любовь должна возобладать.

Психиатр мало чем помог: он объяснил, что с мальчиком все в порядке, он просто гей. И Карим отправил сына в интернат — он не желал видеть Джорди. И еще — он продолжал во всем винить Дину. Если бы она была ему настоящей матерью, если бы не была так помешана на своей карьере, и так далее, и так далее… Его гнев был несправедливым, но она понимала, как ему больно. И продолжала его любить. Всего месяц назад она предложила сходить вместе к семейному психологу. Он ответил, что подумает.

А сам уже задумал увезти близнецов.

Теперь она понимала, что предала сына — потому что не боролась за него. И еще она сдала собственные позиции, потому что Карим решил, что сам в состоянии решать все за своих близких.

На следующее утро Дина позвонила в госдепартамент. Даниэль Иган, услышав имя Джозефа Хилми, была с ней вежлива, даже приветлива. Но когда Дина объяснила, в чем дело, Даниэль насторожилась. Только сочувственно охала, но ничего конкретного не предлагала.

— Я надеялась, что… госдепартамент поможет мне… вернуть детей, — сказала наконец Дина. — Быть может, кто-то свяжется с моим мужем, убедит его вернуть близнецов.

— Это не так просто, миссис Ахмад. Как госдепартамент может повлиять на иорданца, который не нарушил никаких законов? Особенно на иорданца из такой влиятельной семьи.

— Вы хотите сказать, что не будете мне помогать?

— Послушайте, миссис Ахмад, — сказала Иган почти ласково, — у меня у самой двое детей. Если бы со мной случилось нечто подобное, я бы, наверное, вела себя точно так же, искала бы помощи везде, где только можно. Я наведу справки. Неофициально. А вы держите меня в курсе событий.

— Разумеется, — ответила Дина. Правда, не поняла зачем.

И снова в семь утра зазвонил телефон. Дина сняла трубку после первого же звонка.

— Дина… — сказал Карим ласково, почти что с нежностью.

— Карим! — тут же воскликнула Дина. — Умоляю тебя, верни близнецов! Как ты мог их у меня забрать?

— Дина, дети здесь, потому что я совершенно уверен: в Иордании им будет лучше. Они усвоят нравственные ценности, вырастут порядочными людьми…

— А не извращенцами, как их брат? Ты это хотел сказать? — оборвала его она.

Карим вздохнул:

— Дина, я и себя виню в том, что случилось с… — Он даже не мог заставить себя произнести вслух имя собственного сына. А потом спросил тихо: — Хочешь поговорить с Али и Сюзанной? Они так хотят услышать твой голос.

— А что ты сказал им про меня? — спросила она холодно.

— Я пока что не сказал им ничего определенного. Просто объяснил, что мы приехали повидаться с родственниками.

— А мне что им говорить? Что я живу в кошмаре, в который ты превратил мою жизнь?