Мозг стоимостью в миллиард долларов

Радио в машине информировало об обстановке на дорогах: «...По направлению к Нью-Джерси движение средней интенсивности, на подъезде к Линкольн-туннелю пробки. Двадцать второе шоссе — умеренное, Холланд-туннель — то же. Ребята, в это время года как раз пора подумать о покупке новой машины...» Водитель переключился на другую станцию.

— Куда мы направляемся? — спросил я.

— Ты подчиняешься своим приказам, приятель, — ответил синий плащ, — а я своим, понял?

Водитель молчал, но мы были в районе пересечения Бродвея с семидесятыми улицами и продолжали двигаться на север. Внезапно водитель повернул налево и подрулил к одному из тех миниатюрных средневековых замков на Вест-Сайд, владельцы которых презирают небоскребы. Машина остановилась, и шофер взял мобильный телефон.

— Пошли, приятель, — махнул рукой синий плащ. Засунув в карман бумажный сверток, он скорчил гримасу, словно бы испытывая боль от упражнений с зубочисткой. — Сегодня вечером старик в таком настроении, как тротил с детонатором, — предупредил он.

Представшая перед нами часть дворца представляла собой скопление башенок, балкончиков и металлических решеток, а верхняя его половина напоминала жилище фламандского купца. Мой спутник не стал звонить в колокольчик, так что нам оставалось лишь стоять у массивных дверей.

— Чего мы ждем? — спросил я. — Они не собираются опускать мост?

Синий плащ посмотрел на меня так, словно примеривался к моей сонной артерии. Раздалось звяканье цепочек, и двери с легким жужжанием приоткрылись. Синий плащ показал мне на дверной проем и вернулся в машину. Шофер и синий плащ подождали, пока я не вошел, после чего, развернувшись, поехали в южную часть города. Может, они отправились за еще одним сандвичем с сосиской.

Дом был старым, и обстановка внутри его, включая и мебель, тоже носила на себе следы времени. Если ее и сделали в Америке, то сразу же после высадки пилигримов. Дабы устранить всякие сомнения по этом поводу, эту старину дополняли горящие канделябры.

Дверь открывалась при помощи электрического реле, но на пороге меня встретили два негра-швейцара, облаченные в серый шелк — вплоть до чулок, — которые в унисон сказали:

— Добрый вечер, сэр.

Навстречу мне в холл вышел высокий человек в красном камзоле с разрезом до колен; длинные желтые обшлага переходили в отложной воротник. Белый напудренный парик кончался сзади косицей, перехваченной небольшим черным шелковым бантом. Он был облачен в форму солдат восемнадцатого столетия. Я последовал за ним по выложенному мрамором холлу. Через приоткрытую дверь справа от себя увидел двух солдат, которые вскрывали штыками ящик с шампанским. Меня привели в комнату с высоким потолком и стенами, обшитыми дубовыми панелями. Тут стоял длинный узкий стол, вокруг которого сидели семеро молодых людей с длинными напудренными волосами, все в таких же красных камзолах. Они пили из высоких оловянных кружек. Рядом с ним сидела девушка в длинном, до пят, платье, украшенном ленточками, и в переднике. Вся эта сцена напоминала картинку на коробке шоколадных конфет. Человек, который привел меня, вынул из резного буфета оловянную кружку и наполнил ее шампанским. Протянув ее мне, он сказал:

— Я на минуту покину вас.

— Как вам угодно, — ответил я.

В дальнем конце комнаты открылась дверь, и показалась девушка в таком же платье служанки, но на сей раз из шелка, ее передник украшала богатая вышивка; в руках она держала небольшую картонную коробку. Через приоткрытую дверь донеслись звуки мелодии Моцарта. Девушка с коробкой спросила:

— Он уже сломал себе руку?

— Пока еще нет, — ответила первая служанка, а вторая хихикнула.

Один из солдат ткнул через плечо большим пальцем, указывая на меня.

— Новый парень. Прибыл для разговора с генералом, — сказал он так, словно мне предстояло занять место в ожидании Судного дня.

Девушка с коробкой сказала:

— Добро пожаловать в дом Революционной Войны.

Пара солдат ухмыльнулась. Я опрокинул в рот полпинты шампанского, словно лимонный сок.

— Откуда вы? — спросила девушка.

— Из Общества анонимных поклонников научной фантастики, — ответил я. — Продаю индульгенции на двадцатое столетие.

— Ужасно, — фыркнула она.

Тут вернулся первый солдат и сообщил:

— Генерал сейчас примет вас.

Он не скрывал почтения, с которым произнес его титул. Взяв с комода треуголку, он аккуратно водрузил ее на голову.

— Не кажется ли вам, — сказал я, — что мне стоит привести в порядок мои туфли из крокодиловой кожи? — Но он безмолвно провел меня через холл и вверх по лестнице.

Звуки музыки стали громче. Это был второй концерт Моцарта ля мажор. Солдат шел впереди меня, придерживая левой рукой шпагу, чтобы она не клацала о ступеньки. Наверху перед нами открылся длинный коридор с красным ковром, освещенный старинными масляными лампами. Миновав три двери, солдат открыл очередную и пропустил меня в кабинет. В нем стоял стол, инкрустированный серебром, изображение которого так и просилось на обложку журнала «Дом и сад». На одной из стен, в скромных элегантных рамках, висели древние документы — некоторые из них представляли собой только подписи; все остальные стены не были чем-то отмечены. Если так можно выразиться о стенах, обтянутых чистым шелком. В углу комнаты другая дверь вела в остальные помещения, откуда сейчас доносился третий концерт Моцарта, точнее, минорная часть с восточными интонациями, которую я всегда считал недостойной великолепного начала; но я вообще всю жизнь находил повод для осуждений.

Музыка кончилась, раздались аплодисменты, и дверь открылась. На пороге вырос очередной из этих оловянных солдатиков, провозгласив: «Генерал Мидуинтер!» — после чего все красные камзолы застыли по стойке «смирно». Аплодисменты продолжались.

Возникнув в дверном проеме, Мидуинтер повернулся спиной ко мне и вежливо похлопал ладонями в белых перчатках. Он заговорил с кем-то, а за ним я увидел зал, ярко освещенный множеством канделябров, и женщин в белых платьях. Поскольку я находился в темном кабинете, мне показалось, словно через распахнутое окно хлынул солнечный свет.

— Вот сюда, — указал генерал.

Он не вышел ростом, но выглядел щеголевато и подтянуто, как и большинство малорослых людей; шитый золотом мундир английского генерала восемнадцатого столетия с эполетами и аксельбантами дополняли ботфорты. Взмахнув генеральским жезлом, он повторил тихим и спокойным голосом, в котором, однако, слышались жесткие металлические нотки, как у автомата «Проверьте свой вес».

— Вот сюда, будьте любезны.

Сунув жезл под мышку, генерал вежливыми аплодисментами проводил маленький оркестр, прошествовавший через его кабинет. Когда последние скрипка и виолончель покинули его пределы, он включил настольную лампу и расположился за своим изящным письменным столом. Передвинув пару серебряных пресс-папье, пригладил длинные белые волосы. В темный угол комнаты упал лучик света, отраженный от его большого изумрудного кольца. Показав мне на кресло, он произнес:

— Расскажи мне о себе, мальчик мой.

— А не можем ли мы предварительно покончить с массовкой? — попросил я, и он тут же согласился.

— Конечно. Пошли вон, вы двое. — Двое часовых, отдав честь, незамедлительно оставили помещение. — Какой у тебя номер телефона?

— Я на Пятой авеню, так что мой номер 7-7000.

— Пять миллионов девятьсот двадцать девять тысяч, — отчеканил Мидуинтер, — квадрат этого числа. А квадратный корень из него составляет двести семьдесят семь, запятая, сорок девять. Такие операции могу производить с любым числом, назови что-нибудь. Думаю, что это дар, и он достался мне от отца.

— Поэтому вас и произвели в генералы? — спросил я.

— В генералы меня произвели потому, что я стар. Понимаешь ли, старость — неизлечимая болезнь. И люди считают — надо что-то сделать для вас. Вот меня и сделали генералом. Устраивает? — Он подмигнул мне и ухмыльнулся, как бы давая понять, что ценит себя гораздо выше.

— Меня-то вполне устраивает.

— Вот и хорошо. — В его словах скользнула какая-то угрожающая интонация.

Мидуинтер наклонился вперед, и на его лицо легла полоса яркого света, подчеркнув возраст. Съехавшая набок маска обнажала влажные розовые веки, а желтоватую кожу испещряли коричневые пятна, как старые клавиши слоновой кости пианино из бара.