Мозговой Студень

Бэрроуз соскрёб комок, подошёл к большому коричневому мусорному контейнеру за автобусной остановкой, затем наклонился, будто завязывает шнурок на туфле.

Он не завязывал шнурки.

Его губы подобрали с карточки свежий сгусток. Со вздохом, Бэрроуз раздавил языком солоноватый комок между языком и нёбом. Посмаковал и проглотил.

Иисусе…

Это было всё, что он мог тогда сделать, не засовывая руку прямо в свои итальянские слаксы в тонкую полоску и не мастурбируя. Его колени тряслись как в лихорадке. Он сосредоточился на сгустке, спускающемся вниз.

Господи Иисусе…

Когда возбуждение унялось и взгляд прояснился, он услышал слева шарканье. На остановке, нисколько не волнуясь подумал Бэрроуз. Вдруг, несмотря на то, что тротуар и остановка были безлюдными, он увидел…

Ещё одного бомжа - высокого, тощего мужика. Чёрные от грязи джинсы, длинные волосы, борода с запутавшимися в ней козявками и крошками еды. На спине серо-коричневой куртки – надпись: «Приют для бездомных Кинг Стрит госпел», и он делал нечто совершенно необычное:

Он…

Какого…

Куском картона бомж собирал в кучку блевотину с автобусной остановки, причём действовал весьма тщательно.

Блевотина походила на комковатую розовую овсянку.

Затем бродяга вывалил зернистую рвоту в пластиковый пакет с застёжкой. Вытянул длинную шею, заметив, что Бэрроуз его разглядывает.

Зарычав как животное, мужик ушёл, унося с собой пластиковый пакет, наполненный бродяжьей блевотиной.

* * *

–  Именно тогда я это понял, - признался Бэрроуз доктору Унтерманн. - Когда увидел того парня, того бомжа, собирающего блевотину с тротуара и уносящего её с собой…- он прикрыл глаза, потёр виски. - Именно тогда я понял…

–  Что такая тяжёлая и необъяснимая проблема не у вас одного, - закончила за него Марша Унтерманн. - Хмм. Собирал рвоту.

–  Да. Собрал, положил в пакет. - Бэрроуз поднял взгляд на привлекательного психиатра. - Даже думать не хочу о том, что он потом с ней будет делать.

–  Возможно, он съест её, - прямолинейно предположила доктор Унтерманн. - Это форма дритифилии.

–  Форма чего? - нижняя губа Бэрроуза отвисла в недоумении.

–  Дритифилизм, или дритифилия. Это часть клинической области того, что мы считаем ОКР - обсессивно-компульсивным расстройством, - eё ухоженный указательный палец поднялся. - Но весьма редкая, до такой степени, что уже не диагностируется, - идеально подведённые глаза моргнули раз, другой. - Не знаю точно почему.

Но Бэрроуз сидел перед элегантной, утончённой женщиной за широким столом вишнёвого дерева в растерянности. Как она сказала?– подумал он:

–  Дрит…

–  Дритифилия, - повторили её слегка накрашенные губы.

–  Это такое название? Это… диагноз?

–  Да, вернее… был. Он исчез из диагностических индексов в конце шестидесятых. Тридцать лет он был в списке ДСР. Это настольная книга мозгоправов - «Диагностическое и Статистическое Руководство по психическим расстройствам». Но из последних переизданий «дритифилия» как диагноз исчезла. По сути, она была подразделена на некоторые новые отклонения.

Бэрроуз чувствовал себя потрясённым:

–  Вы хотите сказать, у моей… проблемы… действительно есть название?

–  Да, - живо ответила Марша. - И вам очень повезло, что мой главный офис находится в Сиэтле. Кроме меня на западном побережье есть лишь два других специалиста разбирающихся в подобных заболеваниях. Один в Лос-Анджелесе, другой в Сан Диего.

Бэрроуз сделал передышку, чтобы посмотреть на неё - эту изящную и уникальную специалистку, которая за 450 долларов в час согласилась принять его. Для Бэрроуза эта оплата, была как карманные деньги для обычного человека. Он отдал бы всё; всё, чтобы ему помогли.

Доктору Марше Унтерманн было примерно за пятьдесят, модно одета, изящные манеры, невозмутимое лицо, но пристальный взгляд тёмно-зелёных глаз. Постриженные до плеч, прямые, блестящие, тёмно-серые волосы не старили, но придавали ей экзотические черты; она была убийственно привлекательна. Бэрроуз подумал о Лорен Хаттон, или о Жаклин Биссе. Он нашёл Маршу просто просматривая сайт Департамента Ментальной Гигиены; телефон и адрес офиса доктора Унтерманн были единственными под заголовком «Кризисные амбулаторные больные/аномальная психиатрия».

Для Бэрроуза «аномальная» было слабо сказано.

–  Значит, это тот изгой, тот бродяга побудил вас связаться со мной, - она скорее констатировала, чем спрашивала.

–  Верно, - из-за своих откровений, Бэрроуз всё ещё чувствовал себя крайне неудобно.

Но всё-таки, что-то в ней его успокаивало, словно признание безымянному священнику за ширмой. И он помнил то, что Унтерманн говорила ему раньше: я слышала гораздо худшее. Слова, для Бэрроуза, утешающие, но всё же…

Насколько худшее? - гадал он. Этот вопрос пугал.

–  Я полагаю, судя по вашей внешности, вы человек состоятельный?

–  Я богат, - без энтузиазма сказал Бэрроуз. - Я инвестиционный банкир.

–  Тогда вы, наверное, вряд ли это оцените. Этот отщепенец, которого вы видели; этот недочеловек; этот кусок человеческого мусора, который собирал рвоту с автобусной остановки… он и вы, по сути, одинаковы.

Бэрроуз задумался над этим.

–  Вы богаты, он бедный и бездомный. У вас всё самое лучшее, у него нет ничего. Инь встречает Ян, капиталист встречает жертву капитализма. Человек, которого все принимают, и человек которого все отвергли. С социальной точки зрения, вы двое не могли бы различаться ещё больше, - oна на мгновение поджала губы. Затем добавила: - Но болезнь, мистер Бэрроуз, относительна.

Бэрроуз нашёл эту точку зрения малополезной - возможно из-за эгоизма. Своего забвения в благосостоянии.

–  Не хочу прозвучать грубо, - сказал он, - но я устроил этот приём не для того, чтобы вы внушали мне вину за моё богатство.

–  Вы не должны чувствовать вину, - ответила Марша. - Вы должны чувствовать превосходство. Вы должны чувствовать гордость. Вам удалось то, что большинству не удаётся.

В этом Бэрроуз тоже не нашёл пользы, и он был не тем человеком, что ходит вокруг да около. Его голос погрубел:

–  Обычно я делаю миллион в год, но подъедаю плевки с улиц. Это звучит безумно, но я не сумасшедший. Мне нужна помощь. Вы - эксперт. Не поучайте меня. Помогите мне.

Грудь Унтерманн приподнялась, когда она откинулась в своё роскошное кресло.

–  Вы дритифил со склонностью к эротомании. Вы поедаете плевки и мастурбируете после этого - это не то же самое, что какой-нибудь астматик или даже шизофреник. Для дритифилии нет волшебной таблетки.

–  Долгосрочная психотерапия? - нахмурился Бэрроуз, - вы о ней?