Можете нас поздравить!

Мы съели по мандарину и пошли к Наследному Принцу вдвоём с Павликом. Решили поговорить с ним по-мужски.

Дверь нам открыла соседка, та самая, которая работает в Доме культуры контролёром.

— К Феде можно? — спросил я.

Соседка кивнула головой и ушла к себе. Листок с уроками всё ещё лежал на тумбочке.

— Н-да… — покачал головой Павлик и открыл дверь к Батовым в комнату.

Принц сидел на кровати, поверх одеяла, к нам спиной. Больная нога у него до самой коленки была укутана большим платком. Наверное, Федьке сделали согревающий компресс. В руке у него был бумажный голубь. Федька целился им на верх шкафа, где у голубей находилась посадочная площадка. Там их уже штук десять лежало.

— Гули-гули-гуленьки, поставь рекорд. Поставь, белокрылый, — смешно приговаривал Принц-Федька, расправляя голубю бумажные крылья.

Мы с Павликом не выдержали и прыснули. Федька обернулся и уставился на нас диким взглядом, как на марсиан.

— Не узнаёшь, что ли? — спросил я. — Пришли проведать, как ты себя чувствуешь.

— Доктор сказал, что недели две в школу не пойду, — весело сообщил он.

— Это хорошо, — подхватил я, — ты не торопись.

Федька не ожидал от меня услышать ничего подобного. Он даже на кровати подскочил.

— Почему хорошо?

Мы с Павликом многозначительно переглянулись.

— Ногу надо как следует вылечить, — сказал Павлик, — а то выйдешь раньше времени и опять подвернёшь.

— Раньше времени я не выйду, — уверенно заявил Принц.

— А уроки мы с тобой будем делать, ты не беспокойся, — сказал я.

— Больной я, не могу заниматься, — тотчас возразил Наследный Принц, — мне покой нужен.

— Так ведь не ногой ты задачки решаешь, — повысил голос Павлик, — а голова у тебя здоровая!

— Не будешь заниматься, можешь совсем отстать, — сказал я, — тогда всё лето зубрить придётся. Выбирай, что лучше.

Федька задумался. Может, он выбирал, когда ему лучше отдыхать, теперь или летом, а может, ещё о чём-то думал. Только, помолчав немного, сказал:

— Устал я, братцы!

У меня прямо глаза на лоб полезли.

— Это от чего же?

Принц оставил мой вопрос без внимания и со вздохом произнёс:

— Сколько хлопот с этим ученьем. Ужас! Выдумали б учёные какие-нибудь умные пилюли. Проглотил бы я сейчас арифмопирин и задачку в момент решил бы.

— Лет через десять, может, и придумают, — обнадёжил его Павлик, — теперь химия вон как развивается.

— Через десять лет нам такие таблетки ни к чему будут, — покачал головой Федька, — вырастем уже.

— Это верно, — согласился Павлик.

— А пока таких пилюль нет, надо самим заниматься, — сказал я, — давай объясним тебе, как задачку решить.

Я подошёл к этажерке, на которой лежали Федькины тетради, и увидел его дневник. Я просто поразился, какой у Федьки был чистый и аккуратный дневник. В школе я такого не замечал. Обложку он заменил, что ли? Я раскрыл дневник и чуть не выронил его из рук. В нём были одни четвёрки.

Принц посмотрел, чем я занят, подтянулся к этажерке и вырвал у меня дневник.

— Твоим бы носом дырки в карманах затыкать! — разозлился он и стукнул меня по голове дневником.

Удар был совсем не сильный. Но чего он дерётся? Я хотел дать Федьке сдачи, да вспомнил, что он болен, и воздержался.

— Что это за дневник? — спросил я.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — процедил сквозь зубы Федька и, отвернувшись к стене, прогудел: — Он прошлогодний.

— Прошлогодний? — удивился я. — Как же ты с такими отметками на второй год остался?

— А так и остался, — усмехнулся невесело Принц, — меня этот самый дневник подвёл. Как выяснил я, что в первой четверти буду иметь три двойки, так и купил себе второй дневник. Плохой стал в школе оставлять, а этот домой приносил.

— Сам себе отметки в него выставлял? — спросил Павлик.

— Зачем сам? Мой почерк сразу бы подозрение вызвал. Я старшеклассников об этом просил. Только один подвёл меня крепко.

— Матери наябедничал? — догадался я.

— Что ты! — возмутился Федька. — Это такие парни, хоть огнём жги — не признаются. Тут другое было: написала мне учительница в дневник о том, что я всю неделю хорошо себя вёл. Захотелось мне, чтоб отец прочитал это. А как? Из-за одной надписи плохой дневник не покажешь. Вот я и упросил Ваську Быкова написать мне такую же фразу в другой дневник и за учительницу расписаться. Только грамотей он оказался хуже нас. В одной фразе три ошибки сделал. Отец у меня не профессор, но сообразил, что здесь что-то нечисто. Пошёл утром с дневником к учительнице и всё выяснил.

— Досталось тебе? — спросил Павлик.

— А тебе бы отец после этого на мороженое дал?! — съехидничал Федька и, умолчав о перенесённом наказании, добавил: — После отец велел мне этот дневник на виду держать. А выкинуть только тогда, когда у меня настоящий дневник таким будет. Вот он и лежит, глаза мозолит. — Принц-Федька сокрушённо вздохнул. — Я этим дневником почти три четверти пользовался. Если бы батька раньше меня подловил, я бы не остался. А тогда подтягиваться уже поздно было.

— Видишь, поздно, а у нас ещё есть время, — сказал я, — давай заниматься.

— Сейчас?! — опешил Принц-Федька.

— Ну да!

— Нет уж! Сейчас не буду. Я от этих грустных воспоминаний так расстроился, что ничего в голову не пойдёт. — Федька отвернулся к стене и накрыл голову одеялом.

Так мы и не уговорили его взяться за уроки. Только перед уходом предупредили, что придём завтра в это же время. Пусть не думает, что отделался от нас.

Чёрные дни

На другой день мы пришли к Наследному Принцу точно в назначенное время. А его в комнате нет. И на столе записка:

«Дорогой звеньевой, уходи-ка ты домой. А не то как налечу, растопчу и проглочу. С приветом Ф. Б.».

— О нём заботишься, а он такие приветствия пишет, — рассердился Павлик. — Пошли, в самом деле, домой!

— Сначала поищем его у соседей, — сказал я, — далеко он упрыгать не мог.

Но только мы дошли до двери, как услышали голос Федьки:

— Эй вы, педагоги, стойте! Чего шум поднимать, тут я.

— Сейчас же вылезай заниматься, — потребовал Павлик, оглядывая комнату в поисках Принца, — у нас каждая минута рассчитана.