Мрачный похититель

— Какая музыка?

Он усмехается и прищуривается. — Ты уверена, что хочешь это знать, Bellezza?⁴

— Да, — киваю я.

— Старая музыка. Классический джаз. Все, что было в сороковых или раньше.

Я на самом деле очень удивлена, услышав это. — Это то, что тебе нравится?

— Да, и не смей начинать критиковать.

— Нет. Я бы не стала. Мне тоже нравится такая музыка. Я смотрю старые фильмы. Классические фильмы. Мне нравится все с Ингрид Берман и все с Вивьен Ли.

— Да?

— Да, меня в это втянула мама.

Мой распорядок дня, когда все хорошо, обычно включает в себя завершение дня фильмом. Когда я была маленькой, моя мама всегда смотрела пару фильмов в день, и ей тоже нравилась музыка. Чем старше, тем лучше.

— Мои родители тоже приобщили меня к музыке. Они всегда танцевали. Мой папа и его кукла.

Это заставляет меня улыбаться. — Это прекрасно.

— Да. Было время, когда моя семья переживала очень тяжелые времена, и мы потеряли все, но были определенные вещи, которые они продолжали делать, чтобы показать нам, что самое важное, что у нас было — это мы друг у друга. Мой отец безумно любил мою мать и убедился, что его сыновья знают, что ты всегда ставишь свою женщину на первое место, что бы ни происходило. Так что пятничный вечер был вечером свиданий. Тогда они танцевали. Но музыка всегда была в моем доме.

Это совсем другая жизнь, чем та, к которой я привыкла, и мы оба из одного мира. Думаю, не совсем из одного. Моя семья, и мать, и отец, существовали вне всего. Чего мне ожидать, если мой отец — лидер печально известной группы убийц? Неважно, как сильно он любил мою мать, это не имело значения, когда он убил ее.

— Приятно жить в таком доме, с такими родителями. Музыка всегда поднимает настроение. — Я думаю о чем-то, чем я могла бы поделиться, что он мог бы узнать, и мне на ум приходит старая джазовая песня, которую любила моя мама. — У моей мамы была песня, которую она играла практически каждый день. Это была старая песня сороковых годов, с конца войны. Она ей нравилась, потому что напоминала ей об отце. Он служил в армии.

— Как она называлась?

— Она называлась «It's been a long, long time», — отвечаю я, и его глаза сверкают. — Я всегда представляла, что это будет хорошая песня, под которую можно потанцевать.

Я наблюдаю, как он идет в угол комнаты и берет свой телефон. Я не уверена, что он делает, пока он не нажимает несколько кнопок, и внезапно комната оживает, когда начинает играть песня.

Мое сердце тает, когда я слышу ее снова. Прошло некоторое время с тех пор, как я ее слышала. Иногда я могу справиться с вещами, которые напоминают мне о моей матери. Чаще всего я не могу.

Сегодня у меня есть такая возможность, и ощущения будут другими, потому что здесь Тристан.

Я не могу не улыбнуться, когда нежная джазовая мелодия льется в мою душу, и я вижу, как он пристально смотрит на меня.

— Эта песня? — спрашивает он, и я медленно киваю.

Приятно слышать эту песню, но мое внимание полностью приковано к нему, пока он возвращается ко мне.

— Сейчас мы должны танцевать, — говорит он, и я смотрю на него с недоверием.

— Танцевать?

— Да, ты сказала, что это хорошая песня для танцев. Так и есть. Потанцуй со мной. — Он протягивает мне руку, чтобы я ее взяла, и я повинуюсь.

Я улыбаюсь, когда ступаю в его объятия. Одна сильная рука обнимает меня за талию, в то время как он держит мою руку. Я прижимаю свободную руку к его плечу, чувствуя тепло и силу его голой кожи под моими пальцами.

Мы смотрим друг другу в глаза и позволяем музыке двигать нами. Нетрудно снова потеряться в нем и забыть все, что было за пределами этого момента, который мы переживаем.

Мы танцуем так, как будто мы всегда танцевали под эту песню, и когда я смотрю на него, я узнаю момент, когда он становится человеком из парка, но теперь я вижу больше, чем это. Я смотрю немного глубже и снова вижу его настоящего. Сострадание пришло из-за того, что он позволил ему оглянуться на меня и не видеть во мне дочь Мортимера Вигго. Не дочь его врага, а просто меня, Изабеллу.

Я смотрю на него, играет музыка, и я могу сказать все это с одного взгляда. Он моргает, и я почти боюсь, что момент уйдет, как это было раньше, но он все еще там.

Я смотрю на него и вижу настоящего Тристана. Кажется, он тоже понимает, что показывает мне себя. Человека за пределами горя и отчаяния.

Мы прекращаем танцевать, прекращаем двигаться, но он продолжает держать меня. Может быть, это интенсивность его взгляда или притяжение. Я не уверена, что именно рушит мои внутренние стены, и я знаю, что когда он смотрит на меня, он тоже может видеть меня настоящую.

Он видит, как девочка внутри меня кричит о помощи. Она долгое время была заперта внутри меня. Заперта в бездне безнадежности. В самых темных углах всего этого запустения, ищущая свет.

Мой отец поместил ее туда, поместил меня туда. Я была там последние двенадцать лет, с той ночи, когда он убил мою мать. Я была там, ожидая, что кто-то спасет меня, потому что я знаю, что не могу спасти себя сама.

Я отвожу взгляд, когда слеза скользит по моей щеке. Это слишком, и я пока не могу признать эту часть себя. Вот почему я не думаю о том, что происходит изо дня в день. Это потому, что я не знаю, что делать.

При всех связях моего отца я не знаю, достаточно ли сильны Тристан и его люди, чтобы добраться до него, а если они потерпят неудачу, мой отец найдет меня. Я знаю, что он найдет. Тогда я буду заперта во тьме до конца своей жизни.

Мне пора идти. Это неправильно. Я не могу быть здесь, в объятиях этого мужчины, когда внутри меня бурлит конфликт эмоций. И еще одна слеза только что скатилась по моей щеке.

Я, должно быть, выгляжу как сумасшедшая.

Я делаю движение, чтобы вырваться из его объятий, но он останавливает меня и хватает мое лицо.

— Что делает тебя счастливой? — быстро спрашивает он. Вопрос ставит меня в тупик.

Пока я ищу ответ, я понимаю, почему он спрашивает. Он видит меня насквозь. Я могу сказать.

— Ничего…

— Что поднимает тебя по утрам? Что я вижу в тебе, жаждущее свободы и готовое бороться за неё? Именно это побудило тебя сражаться со мной. Если бы я был другим человеком, ты бы боролась до последнего, чтобы сбежать с этого острова. Что это за сила, Изабелла?

— Надежда… — Я почти боюсь произнести это слово, чтобы та малая надежда, что осталась во мне, не разбилась и не сломалась. — Надежда, что однажды будет свет.

Мой пульс учащается, когда он проводит пальцем по моей щеке. Кровь приливает от головы до пальцев ног, и мое сердце трепещет, когда он опускается к моим губам и прижимается своими губами к моим для поцелуя.

Меня охватывает огонь, восхитительное ощущение, которое разогревает мою кровь, когда поцелуй разливается по моим венам.

Его бархатное тепло распространяется, когда спирали экстаза текут по моему телу, касаясь каждой частички меня, каждой клеточки моего бодрствующего существа.