Мрачный Жнец (сборник)

Бадди взмахнул рукой на манер дискобола, и аккорд буквально прыгнул в уши зрителей.

Прежде чем музыка Рока заполнила его душу, Золто успел подумать: «Я умру. Это — часть музыки. Причем умру очень скоро. Я чувствую это. Каждый день. Смерть все ближе…»

Он снова взглянул на Бадди. Тот осматривал зал, словно искал кого-то в вопившей толпе.

Они сыграли «Музыку, Которая Трясет». Они сыграли «Туман Над Капустой». Они сыграли «Стремянку В Облака». (И сотни людей в зале поклялись, что утром же пойдут и купят гитары.)

Они играли с сердцем и особенно с душой.

Выбраться из зала им удалось только после девятого выступления на бис. Толпа все еще топала ногами, требуя музыки, когда они через окно в туалете спустились в переулок.

Асфальт высыпал содержимое мешка в кожаную сумку.

— Еще семьсот долларов! — объявил он, помогая музыкантам забраться на телегу.

— Отлично, — одобрил Золто. — А мы получаем всего по десять долларов.

— Скажи об этом господину Достаблю, — предложил Асфальт, когда лошади зацокали копытами, направляясь к городским воротам.

— Обязательно.

— Это неважно, — промолвил Бадди. — Иногда нужно работать ради денег, а иногда — ради представления.

— Ха! Ну уж нет, пусть другие ради этого работают!

Золто пошарил под сиденьем. Асфальт догадался поставить туда два ящика пива.

— Фестиваль — уже завтра, слышите, ребята? — проворчал Утес.

Они миновали арку ворот. Даже здесь был слышен топот тысяч и тысяч ног.

— А после него мы заключим новый контракт, — кивнул гном. — Со множеством нулей.

— Нули есть и сейчас, — сказал Утес.

— Да, но цифр перед ними нет. Эй, Бадди!

Они обернулись. Бадди спал, прижав к груди гитару.

— Погас как свеча, — хмуро промолвил Золто. И отвернулся.

Дорога уходила вдаль, бледная под светом звезд.

— Ты говорил, что хочешь просто играть, — вспомнил Утес. — Говорил, что слава тебе не нужна. Ну, а что ты скажешь сейчас, когда куча золота лежит под твоими ногами, а девушки бросают к твоим ногам кольчуги?

— Придется с этим мириться.

— Вот разбогатею и куплю себе карьер, — мечтательно произнес тролль.

— Да?

— Да. В форме сердца.

Темная ночь накануне грозы. Карета без лошадей, проломив хлипкую, по сути дела бесполезную, ограду, падает с обрыва. Кувыркаясь в воздухе, она достигает далекого дна ущелья — пересохшего русла реки, — где и рассыпается на части.

Вспыхивает вытекшее из каретных фонарей масло, раздается взрыв, и из клубов едкого дыма — трагедия тоже подчиняется законам жанра — выкатывается горящее колесо.

Самым странным было то, что Сьюзен не испытала при этом абсолютно никаких чувств. Она могла печально созерцать происходящее — потому что в таких обстоятельствах печаль уместна. Она знала, кто находится в карете. Но это уже произошло. И она ничего не могла сделать, чтобы это предотвратить, потому что, если бы она это предотвратила, ничего бы не произошло. Поэтому она просто смотрела, как все произошло. И ничего не предприняла. И это произошло. (Слишком много «произошло», но что поделать, если так все происходило?)

Она чувствовала, как логика ситуации устанавливается на место, подобно огромным свинцовым блокам.

Возможно, где-то этого не случилось. Возможно, карету занесло в другую сторону, возможно, под колесо попал нужный камень, возможно, карета вообще поехала по другой дороге, возможно, кучер вовремя вспомнил о резком повороте. Но такие возможности существуют только при условии существования данной ситуации.

И это было не просто знание. Это знание пришло из разума очень, очень древнего.

«Иногда единственное, что ты можешь сделать для людей, — это поприсутствовать».

Она отвела Бинки в тень под скалой и стала ждать. Через пару минут она услышала звук падающих камней, и по незаметной, почти отвесной тропинке, ведущей из пересохшего русла реки, поднялся всадник.

Бинки раздула ноздри. Парапсихология не может объяснить то странное чувство, которое возникает, когда ты вдруг сталкиваешься лицом к лицу с самим собой [54] .

54

Хотя, честно говоря, люди переживают это чувство постоянно.

Смерть слез с лошади, оперся на косу и уставился на русло реки, проходившее далеко внизу.

«Он же мог что-нибудь сделать!» — подумала она.

Мог ли?

Смерть выпрямился, но не обернулся.

— ДА. Я МОГ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ.

— Как… как ты узнал, что я здесь?…

Смерть раздраженно махнул рукой.

— Я ПОМНЮ ТЕБЯ, А ТЕПЕРЬ ПОСТАРАЙСЯ ПОНЯТЬ. ТВОИ РОДИТЕЛИ ЗНАЛИ, ЧТО ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО ПРОИЗОЙТИ. ЧТО-ТО ГДЕ-ТО ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ. ДУМАЕШЬ, Я НЕ ГОВОРИЛ С НИМИ? НО Я НЕ МОГУ ДАРИТЬ ЖИЗНЬ. Я МОГУ ТОЛЬКО… ПРЕДОСТАВЛЯТЬ ОТСРОЧКУ. НЕИЗМЕННОСТЬ. ТОЛЬКО ЛЮДИ СПОСОБНЫ ДАРИТЬ ЖИЗНЬ. А ОНИ ХОТЕЛИ ОСТАТЬСЯ ЛЮДЬМИ, ОНИ НЕ ЖЕЛАЛИ БЕССМЕРТИЯ. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ, ОНИ УМЕРЛИ МГНОВЕННО. МГНОВЕННО.

«Я должна спросить, — подумала Сьюзен. — Обязана произнести эти слова, иначе перестану быть человеком».

— А я… я могу вернуться в прошлое и спасти их?… — Только легкая дрожь в ее голосе говорила о том, что это вопрос.

— СПАСТИ? РАДИ ЧЕГО? РАДИ ЖИЗНИ, КОТОРАЯ ИССЯКЛА? КОНЕЦ НЕИЗБЕЖЕН. Я ЗНАЮ. ИНОГДА Я ДУМАЛ ИНАЧЕ. НО… КТО Я БЕЗ СВОИХ ОБЯЗАННОСТЕЙ? ДОЛЖЕН БЫТЬ КАКОЙ-ТО ЗАКОН.

Не оглядываясь, он вскочил в седло и пришпорил Бинки, направив ее прямо в пропасть.

Рядом с извозчичьим двором на Федрской улице лежала копна сена. Она вдруг раздулась, и кто-то глухо выругался.

Долей секунды позже в элеваторе рядом со скотным двором кто-то закашлялся и тоже выругался, но уже более крепко.

А еще немного позже гнилые доски пола в старой лавке кормов на Короткой улице взлетели в воздух, и на сей раз бранное слово долго блуждало эхом среди мешков с комбикормом.

— Тупой грызун! — взревел Альберт, вытряхивая зерно из уха.

— ПИСК.