Мрак

В палате пронесся вздох. Повеяло холодом. Волк страшно заскрежетал зубами. Его воины поправили пояса так, чтобы все видели вблизи их ладоней рукояти мечей.

Рогдай нашелся первым:

— Не Волк? — голос воеводы был радостным. — А кто?

— Другой, — ответил Додон нехотя. — Я предпочел бы, чтобы это был Волк. Потому и сказал. Волк мог бы в самом деле меня найти и вывести на свет. Но удача выпала... рабу и разбойнику! Тому самому, который сбежал с ристалища, тем самым лишив и вас радости зреть удалой бой!

Снова в палате пронесся полустон-полувздох. Хозяйка покачала головой:

— Странно делитесь на знать и рабов... Для богов различимы только мужчины и женщины. Ты клянешься встретить его достойно?

— Царское слово, — ответил Додон, — крепче адаманта. Не дал слово — крепись, а дал — держись. Слово не воробей... Да-да, не двигай бровями, понял. Клянусь здоровьем и короной, хоть требуешь чрезмерного. Ну, где мой настоящий спаситель?

Хозяйка повернулась к толпе. На каменном лице глаза вспыхнули красным огнем, будто в черепе бушевало пламя. Она повелительно вытянула руку:

— Вот он!

Глава 26

От пальца Хозяйки Медной Горы словно бы метнулся горящий дротик. Толпа расшарахнулась в стороны. В глубине стояла кучка мужчин в лохмотьях, с нечесаными волосами, угрюмыми лицами. Двое держали под руки тучного воина в шлеме и кольчуге. Он все норовил лечь, его с трудом вздергивали на ноги. Когда он мотнул головой, разбрасывая слюни, Светлана с удивлением узнала пьяного как чип Ховраха. Похоже, все они проделали долгий путь. Когда поняли, что палец Хозяйки указывает на их, то отступили, утаскивая с собой Ховраха.

Последним отодвинулся человек с длинным чубом на бритой головой и золотой серьгой в левом ухе. Оставшийся мужчина видимо решил, что бесполезно горбиться и опускать лицо, выпрямился.

Он был высок, по-звериному силен, черные как воронье крыло волосы падали на лоб. Глаза прятались под черными сдвинутыми бровями, лицо с перебитым носом было в шрамах, по-разбойничьи красивым, злым и яростным.

На плече сидела крупная толстая жаба. Выпученные глаза были прикрыты пленкой, но гребень на спине угрожающе вздыбился.

Додон несколько мгновений угрюмо смотрел на этого варвара в звериной шкуре. Настолько прост, что ломится через жизнь как могучий лось через кустарник. И все ему удается, головы ни над чем не ломает, сердце от боли не рвется, по ночам не просыпается в холодном поту.

Зависть, настолько черная и нежданная ударила в голову, что он заорал дико:

— Разбойник!.. Вор!.. Убивец!.. Хватайте его!

Гридни, выхватывая мечи, бросились со ступеней. Мужчины, отступившие за спину Мрака, выхватили из-под одежды мечи и длинные ножи. Ховрах всхрапнул как конь, высвободился и вытащил из перевязи топор. Его шатало, но голос был зычный как у злого дива:

— Слава царю Додону! Бей...

Гридни остановились, ошарашенные таким кличем. Ховрах готов даться с ними, но он тоже за Додона! А Хозяйка, не давая времени раздумывать, проговорила властно:

— Ты царь... или не царь?

Додон застыл с раскрытым ртом. Лицо стало синюшного цвета. Грудь вздулась как у петуха урюпинской породы, руки бессильно задергались, а пальцы стиснулись в кулаки.

— Э-э-э, — прохрипел он, — погодите вязать...

Гридни с облегчением попятились. Мужики за спиной Мрака спрятали оружие и, видя что ему пока что смерть не грозит, растворились среди простого люда. В толпе стоял гул, все лезли друг на друга, стараясь рассмотреть что происходит, но не переступали невидимую черту, и Мрак стоял в одиночестве, пока не подошел пьяный Ховрах, стал рядом.

— Твой настоящий спаситель, — сказала Хозяйка властно.

Додон смотрел исподлобья. Глаза блистали как у паука, выгнанного из темного угла на яркий свет. Воеводы растерянно переглядывались, только на лице Рогдая проступило облегчение. Пусть разбойник, пусть тать, пусть гном или чудо лесное, только бы не Горный Волк!

В толпе уже послышались выкрики, слились в общий радостный шум. Матери поднимали детей над головами, чтобы те увидели героя, спасшего царя. Героя, который сотворил подвиг и не явился за наградой.

Додон стискивал кулаки, ощутил как пахнуло знакомыми благовониями. Это, оттеснив Рогдая, придвинулся Голик. От него мощно несло душистыми маслами, но не могли заглушить запах степных трав и едкой дорожной пыли.

— Народ ликует!.. — шепнул он на ухо. — Похоже, этот день легко превратить в праздник.

— Это же тот вор, — прохрипел Додон задушенным от ярости голосом, — который все испортил, все порушил!

Голик удивился:

— Да? А я думал, Хозяйка Медной Горы помешала больше.

Додон прохрипел с натугой, будто сидел на раскаленной сковороде и терпел боль:

— Что делать?

— Улыбаться приятно, — прошептал Голик. — И приветствовать. Приветствовать отечески! А там придумаем.

Додон с трудом заменил гримасу бессильной ярости на подобие улыбки:

— Точно?

— Выигрывай время, — шепнул Голик. — Потом сотрем в порошок. Никакие богини не помогут.

А Мрак услышал радостный визг. Со ступенек во двор сбежала Кузя. Она еще издали раскинула руки, бежала со всех ног, едва не падала, стремилась явно к нему.

Слегка обалделый, Мрак присел на корточки и приготовился подхватить ребенка. Кузя налетела как крупный щенок, едва не сбила с ног. Мрак подхватил ее, поднялся, а Кузя быстро карабкалась на него, цеплялась к нему, целовала, счастливо смеялась, пробовала совать крохотные пальчики в его уши:

— Я знала!.. Я знала, что вернешься!

— Ну-ну, — сказал Мрак ошарашено. — Какая ты... быстрая...

Светлана строго прикрикнула:

— Кузя!.. Перестань! Сейчас же слезь!

И, повернувшись к Мраку, с извиняющейся надменной улыбкой объяснила:

— Прости ее, герой. Моя сестра росла избалованным ребенком.

Кузя ахнула негодующе:

— Ты почему с ним там говоришь?.. Будто не узнаешь!

Голик и Рогдай уже отдирали ее от Мрака. Она цеплялась за его шею, лягалась, верещала:

— Дураки!.. Не узнаете?.. Мрак, они тебя не хотят признавать!

Светлана объяснила Мраку:

— Глупенькая... У нас был волк, черный и лохматый, его звали Мраком. Не понимаю, что на нее нашло.

Кузя цеплялась за черного и лохматого, но ее утащили. Она оглядывалась, в глазах заблестели и сразу же хлынули чистыми ручейками слезы. Жаба на плече Мрака тяжело вздохнула. То ли сочувствовала, то ли с облегчением, не желая делить Мрака еще с кем-то.