Мрак

Когда пришел день натянуть новое мясо и срастить кожу, волхв даже мурлыкал под нос песенку. Дикий видом лесной человек на глазах превращался в сурового облика мужа, с правильными чертами, прямым носом и тяжелой нижней челюстью. Темнокоричневые глаза остро смотрят из-под густых черных бровей, взгляд тяжел и пристален. Статью и обликом теперь походит на главного воеводу, что командует войсками всего царства.

Когда Мрак, приходя в себя, принялся яростно чесаться, волхв ухватил за руки:

— Не погуби свою новую личину!

— Зудит, нет мочи...

— Терпи.

Он подвел его к огромному зеркалу. Мрак отшатнулся. На него взглянуло суровое лицо красивого мужчины. Черный как ворон, хмурый, надменный, с ровным носом и чистым лицом, ни единого шрамика, даже совестно, глаза стали вроде бы крупнее, или это волхв своими чарами приподнял брови, изогнул по-иному.

— Это не я, — сказал он невольно.

Волхв довольно хихикнул:

— Ты. Своей рожи не знаешь?

— Я ее такой никогда не видывал.

Волхв понимающе кивнул:

— Ясно. Тебя по ней били и уродовали с детства. Верно?

Мрак все еще в удивлении и недоверии всматривался в зеркало. На душе стало немножно совестно. Будто одел чужую личину, обманывает людей.

— Ну... Первые шрамы получил, насколько помню, лет в пять-шесть... А потом пошло. Рубец на рубце...

— Привыкай. Это ты.

— Непривычно, — признался Мрак.

— Это ты. Таким твое лицо должно было стать без шрамов... Если бы ты жил, скажем, не в лесу, а здесь при дворе.

Мужчина, глядевший на Мрака из зеркала, выглядел чересчур красивым, раздражающе могучим. Взгляд по-волчьи острый, брови сшиблись на переносице, придавая лицу властное и надменное выражение. Это был человек, привыкший командовать войсками, вершить судьбы царств и народов, править странами. Он был могуч, знал это и желал, чтобы другие это поняли сразу.

Волхв добавил с хитринкой:

— Пора показаться царевне... Ей, как полагаю, понравится.

— Думаешь?

— Уверен! — оскорбился волхв. — Для того и старался.

Дыхание стеснилось в груди Мрака. Сладкая боль стиснула сердце. Только бы ей понравилось, ведь ему все равно в какой он личине, в волчьей даже свободнее. Если ей нравятся такие мужчины, он будет таким, какие ей по сердцу!

Во дворце мельтешило, кипело, бурлило. Из окрестных сел свозили битую дичь, откормленных свиней, гнали стада гогочущих гусей, которых две недели силком кормили отборными орехами, везли рыбу, в корзинах и бочках тащили горы лесных ягод.

Мужики свозили рожь, пшеницу, овес. От мельниц тянулись вереницы подвод с мукой любого помола. Везли крупы, везли гречку, пшено, ячмень. Из подвалов доставали тысячи пудов меда, масла, сыра...

Бесчисленными рядами тянулись бочки с зернистой и паюсной икрой, не говоря уже про отборную сиговину, стерлядей, белужину, осетрину. На свадьбе дочери царя Громослава ни в чем не должно быть недостатка. Первое, чем обмениваются придирчивые гости, это: «Хороший был стол» или же: «Царь Артании свадьбу служанки справил лучше»...

А Мрак, запершись в своей комнатке и дрожа от нетерпения, поспешно поменял облик. Трое суток над ним колдовал волхв-лекарь! Трое суток не видел Светланы, только чуял ее едва слышный запах... Да, царевну пугает его человечья личина... но он все равно сумеет сесть у ее ног!

Жаба заворчала на волка, отодвинулась в угол. Мрак лизнул ее в морду, жаба прижалась к полу, спина вздулась пупырышками.

У царевны в покоях был Додон. Он расположился у окна, перед ним на блюде была горка белых зерен: семечки для него лузгали особо отобранные девки. Светлана сидела у ног, в ее глаза были любовь и сострадание. Ее дядя выглядел больным, лицо пожелтело и осунулось, под глазами висели темные мешки.

На огромного волка он посмотрел с брезгливым безразличием, а Светлана сразу же запустила обе ладони в густую шерсть, прижалась щекой к лобастой голове. Волк замер, перестал дышать от счастья.

Додон взял в горсть семян, но есть не стал, ссыпал обратно:

— Светлана... Будь ты моей дочерью, я бы не любил тебя больше. Но беда наша в том, что от любимых требуем больше, чем от нелюбимых. Горный Волк ушел, но готовится к прыжку!

Мрак чувствовал как в его шерсти задрожали пальцы Светланы. Голос ее был полон слез:

— Дядя! Не принуждай меня выходить за этого... за это чудовище!

Волк вздрогнул, а Додон сказал невесело:

— Ну, он конечно, не таков красавец, как Иваш... но для мужчины внешность не главное. Мужчина, ежели на облик чуть лучше обезьяны — уже красавец!

Она зарыдала:

— Ни за что!

Волк снова вздрогнул, ее нежные пальцы потрепали его по загривку:

— Это не тебе... Ты у нас красавец. Но этот варвар, он же попросту зверь в людской личине! У него глаза темные как в лесном болоте вода, он смотрит хищно, лицо недоброе. Он отвратителен, я его не люблю и боюсь!.. Я лучше брошусь из башни, чем выйду за него! Даже ради спасения царства.

Огромный волк поднялся, тоскливо взвыл. Додон оглянулся а окно, в темном небе из-за черных веток мертво смотрела полная луна.

— Эк его разбирает, — вздохнул он. — Зверь!.. Не могет удержаться. Но ты ж не зверь, Светлана! Ты человек. Правда, любой человек — это зверь до пояса, как говорят волхвы, но мы-то знаем, что на самом деле он зверь до кончиков ушей. Только и того, что говорить насобачился. Но все равно грызется со всеми и гавкает. Но мы, цари, мы не звери. Все чувства наши — в тряпочке.

— Дядя!

— Милая моя... Разве не видишь, что без твоей жертвы наша Куявия рухнет? Ты ее уже спасла однажды. Спаси еще! Мрак разговаривал с Хозяйкой без страха. От дурости или невежества... или еще почему, но она пришла на помощь, хотя не знаю смертного, ради которого шелохнула бы пальцем.

— Почему?

— Не знаю, — ответил он ошеломленно. — Или ценит выше, чем мы, или же в самом деле стоит больше, чем выглядит. Но для нас важнее другое. Человек, с которым Хозяйка разговаривает на равных, может остановить Волка! Но кто захочет за просто так? А ради такой жены...

После долгого молчания Мрак услышал за спиной раздавленный голос Светланы:

— Ладно, дядя. Ради спасения страны...

Не оборачиваясь, он вышел и жалко потрусил по коридору. Хвост его волочился во земле. Во рту была горечь, будто наглотался желчи.