Мсье Лекок

Первый из них, высокий, пожилой, совершенно лысый, в широкополой шляпе, в широком плохо скроенном черном пиджаке и старомодным пальто, был одним из тех скромных ученых, которых часто можно встретить в отдаленных кварталах Парижа. Он принадлежал к целителям, преданным своему искусству, которые слишком часто умирают всеми забытые, хотя всегда оказывали бесценные услуги. Ему было присуще добродушное спокойствие человека, который все понимает, поскольку постоянно сталкивается с человеческим горем. Однако нечистая совесть не могла выносить его проницательный взгляд, такой же острый, как ланцет.

Другой был молодым, свежим, белокурым, жизнерадостным, слишком хорошо одетым. На его белых руках, чувствительных к холоду, красовались замшевые перчатки на меху. Его взгляд мог лишь ласкать или смеяться. Вероятно, он увлекался всеми этими чудодейственными лекарствами, которые из лабораторий попадают прямо на четвертую полосу газет. Несомненно, из-под его пера вышло много статей, посвященных «медицине для светских людей», которые публиковались в спортивных газетах.

– Я попрошу вас, господа, – обратился к врачам комиссар полиции, – начать вашу экспертизу с осмотра жертвы в военной форме. Здесь находится сержант-майор, вызванный для стандартной процедуры установления личности. И мне хотелось бы как можно скорее отпустить его, чтобы он вернулся в казарму.

Оба врача кивнули головой. При помощи папаши Абсента и еще одного полицейского они подняли труп и положили его на два предварительно сдвинутых стола.

Не было никакой необходимости осматривать положение тела, поскольку несчастный, который еще хрипел при появлении патруля, несколько раз переместился перед смертью.

– Подойдите, сержант, – велел комиссар полиции, – и посмотрите внимательно на этого человека.

Старый служака подчинился, не скрывая отвращения.

– Какая на нем форма? – продолжал комиссар.

– Форма 53-го линейного полка, второго батальона, роты пехотинцев.

– Вы узнаете его?

– Никоим образом.

– Вы уверены, что он не служил в вашем полку?

– Этого я утверждать не могу. У нас множество новобранцев, которых я и в глаза не видел. Но могу с уверенностью сказать, что он никогда не служил во втором батальоне, поскольку это мой батальон, не говоря уже о роте пехотинцев, в которой я сержант-майор.

До сих пор стоявший в стороне Лекок подошел ближе.

– Возможно, – начал он, – стоит посмотреть матрикулярный номер на его вещах.

– Хорошая мысль, – одобрил сержант-майор.

– Вот его кепи, – продолжал молодой полицейский. – На изнаночной стороне стоит номер 3,129.

К совету Лекока прислушались. После осмотра стало ясно, что на всех частях одежды этого несчастного стояли разные номера.

– Черт возьми!.. – проворчал сержант-майор. – Да он вездесущий!.. Странно как-то!..

Комиссар попросил сержанта-майора еще раз все тщательно осмотреть. Старый служака удвоил внимание, собрав воедино все свои мыслительные способности.

– Разрази меня гром!.. – наконец воскликнул он. – Клянусь своими галунами, что он никогда не был военным. Этот тип – шляпа [5] , переодевшийся так, смеха ради, из-за последнего воскресенья перед Великим постом.

– Почему вы так думаете?

– Черт возьми!.. Я нутром это чувствую, но не могу объяснить. Я это вижу по его волосам, ногтям, выправке, по чему-то еще, не знаю, – словом, по всему и по ничему… О, смотрите!.. Чертяка не знал, как правильно обуваться. Он надел гетры наизнанку…

5

Так в военных кругах презрительно называли штатских.

После такого свидетельства, которое подтвердило первые наблюдения Лекока, ни у кого не осталось сомнений.

– Тем не менее, – продолжал настаивать комиссар, – если этот тип – шляпа, как он сумел раздобыть форму? Возможно, он позаимствовал ее у солдат вашей роты.

– Да, в крайнем случае… Но такое трудно себе представить.

– Однако мы можем в этом убедиться?

– О, конечно… Я должен просто сбегать в казарму и произвести осмотр всего обмундирования.

– Право же, – согласился комиссар. – Это верный способ.

Но Лекок предложил другой способ, такой же убедительный и более быстрый.

– Послушайте, сержант, – сказал он. – Скажите, а не продают ли полки время от времени на публичных торгах обмундирование, ставшее негодным?

– Продают… Хотя бы один раз в год, после инспекции.

– А делается ли пометка на одежде, проданной таким образом?

– Прошу прощения.

– Ну, так посмотрите, есть ли на одежде несчастного такая пометка.

Унтер-офицер вывернул воротник шинели, осмотрел пояс брюк и сказал:

– Вы правы… Это списанные вещи.

В глазах молодого полицейского сверкнул огонек, но тут же погас.

– Значит, – продолжал Лекок, – этот бедолага купил обмундирование. Но где?.. Разумеется, в Тампле, у одного из богатых торговцев, которые оптом скупают военную форму. Их всего лишь пять или шесть. Я обойду их всех по очереди. Тот, кто продал эту военную форму, наверняка узнает свой товар по каким-либо приметам…

– И это нас уведет далеко, – проворчал Жевроль.

Далеко или нет, но инцидент был исчерпан. К огромному удовлетворению сержанта-майора ему разрешили уйти, правда предупредив, что следователю, вероятно, понадобятся его показания.

Теперь надо было обыскать мнимого солдата. Комиссар полиции, лично взявшийся за дело, надеялся, что обыск даст результаты, которые позволят установить личность убитого.

Он обыскивал, одновременно диктуя полицейскому протокол, то есть подробное описание всех найденных предметов.

В правом кармане брюк были найдены курительный табак, вересковая трубка и спички. В левом кармане брюк – очень грязное кожаное портмоне в форме бумажника, в котором лежали семь франков и шестьдесят сантимов, и довольно чистый холщовый носовой платок, но без каких бы то ни было знаков. И ничего больше!..

Комиссар расстроился. Но тут, вертя в руках портмоне, он обнаружил отделение, которое сначала не увидел, поскольку его скрывала кожаная складка. В этом отделении лежал аккуратно сложенный лист бумаги. Комиссар развернул его и стал читать вслух:

«Дорогой Гюстав!

Завтра, в воскресенье вечером, обязательно приходи на бал в “Радугу”, как мы и договорились. Если у тебя не осталось денег, заходи ко мне. Я оставил деньги консьержу, и он отдаст их тебе.

Будь там в восемь часов. Если меня там еще не будет, я не замедлю появиться.

Все идет хорошо.

Лашнёр».