Мстислав, сын Мономаха

Миновав ещё несколько утлых построек – то были княжеские амбары и кладовые, – Мстислав с Олексой подъехали к крыльцу высокого, в три яруса, деревянного терема.

Князь мрачно взглянул на это довольно безыскусное, лишённое какого бы то ни было изящества массивное строение. Эх, да разве таковы княжьи терема в Киеве, в Чернигове! Там – тонкие колонны из мрамора, стены и ставни окон с кружевной вязью, перила крыльца и те с затейливой резьбой, а здесь?! Всё грубо, просто, будто вросло в землю!

Не скрывая неудовольствия, князь прошёл через сени в горницу. Ещё во дворе заметил он кошёвку посадника Павла. «Верно, какие вести имеет», – думал Мстислав, торопливо шагая по широким половицам.

В дальнем углу горницы, в большой изразцовой печи весело играл огонь. На стенах висели щиты, мечи, старые кольчуги, колчаны, разноличные охотничьи трофеи. Были тут и рога лося, некогда убитого отцом Мстислава, князем Владимиром, в Плесковских [32] пущах, и огромная свирепая турья морда, на видном месте красовалась бурая шкура медведя. И каждый такой трофей для Мстислава был воспоминанием об удачных ловах, неистовых скачках в лесных чащах, яростной борьбе с диким зверем.

32

Плесков – Псков.

Охотничьи забавы закаляли, прививали привычку к постоянным смертельным опасностям, изгоняли из души страх, укрепляли тело. Мстислав не очень любил ловы как таковые, но сам тот дух молодечества, который всегда царил среди ловчих, кличан, дружинников, волей-неволей передавался ему, горячил кровь, побуждал к подвигам…

Посреди горницы в чёрном платне без каких-либо узоров, с золотой гривной на шее стоял посадник Павел, в недалёком прошлом – дядька-вуй Мстислава.

Павел не принадлежал к той породе суровых до жестокости, беспощадных и крутых нравом людей, каким обычно князья доверяли своих малолетних отпрысков. Сколько помнил Мстислав, был с ним дядька ласков, любил, будто родного сына, да и вообще был он нрава незлобивого, скорее даже напротив, излишне баловал своего воспитанника. Но вместе с тем ратным премудростям обучал Павел Мстислава как подобает, в учении не давал ему никакого спуску, и отрок-князь сильнее любой ругани и криков боялся укоризненного, полного разочарования и огорчения взгляда вуя. В такие минуты Мстиславу хотелось убежать от всего мира, укрыться где-нибудь посреди леса, уткнуться лицом в колючую хвою ели, наплакаться вдоволь.

Но Павел снова и снова заставлял его метать сулицу [33] в высокий деревянный щит, посылать стрелу точно в середину начертанной углём мишени, рубить что было сил тяжёлым двуручным мечом или секирой первого в жизни Мстислава врага – огромное чучело в шеломе и старой ржавой бадане [34] .

Много позже, когда Мстислав вырос и научился всему, чего требует воинское дело, Павел с согласия многих бояр и при молчаливом одобрении из Киева занял место посадника. Лучшего человека для этой хлопотной должности, пожалуй, и не сыскать было молодому князю – стал с той поры бывший дядька самым верным и старательным его помощником, а при надобности мог и дать совет, и наставить, где следует, и без боязни указать на ошибки.

33

Сулица – короткое метательное копьё, дротик.

34

Бадана – вид защитного доспеха восточного происхождения, кольчуга из плоских колец.

Как положено, посадник поклонился князю в пояс, а затем, поглаживая левой рукой свою коротко остриженную бороду, изрёк:

– Клима, боярин, коего посылал ты ко свеям [35] , шлёт весть добрую. Невеста к тебе плывёт, Мстиславец.

– Невеста? – Мстислав уже как-то и позабыл за буднями, что ещё прошлой весной послал к свейскому королю Инге Стейнкельсу по отцову наущению сватов: прослышали на Руси, будто у короля на выданье дочь.

На женитьбе настаивала мать. Княгиня Гида непрестанно рассказывала Мстиславу об обычаях в Свейской и других северных землях, вспоминала храбрых викингов и все свои разговоры сводила к одному: он, Мстислав, внук короля Англии. С сильным войском и крепкими союзниками мог бы он победить алчных нормандцев и занять английский престол – есть у него на это право.

35

Свеи – шведы.

Слова матери Мстислав выслушивал со спокойным вниманием, не спорил с ней, но понимал, насколько эти её мечты далеки от его насущных дел и забот. Вовсе не привлекала молодого князя неведомая Англия, хотелось ему покрепче встать на ноги здесь, на Руси.

В сваты был выбран хитрый галичанин Клима, сын боярина Николы. Род свой вёл Клима от белых хорват, живших в Карпатах, где вершины гор даже летом покрыты белым, искрящимся на солнце снегом. Как попал Клима в Новгород – один Бог ведает. Известно лишь, что прибыл без гроша за душой, но сумел за какой-нибудь год-другой встать в один ряд с видными родовитыми боярами. Разбогател на торговле да воровстве, лукав был, изворотлив, потому и направил его Мстислав с таким щекотливым поручением за Варяжское море в далёкий Свитьод – Швецию. Там, в каменном королевском замке в Упсале, жила неведомая молодому князю девушка, которой, видно, судьба выпала стать его женой.

– Уж корабли в Неву вошли. К Ижоре [36] послал я ладьи встречать их, – говорил Павел. – Скоро, верно, к Ладоге [37] подплывут.

– Видит Бог, не ждал, не думал, что ожениться наступает час. – Мстислав усмехнулся. – А как невеста из себя? Красна хоть?

– Да Клима ничего боле не пишет, – развёл руками посадник.

– Ну тогда, стало быть, не больно-то красна, – засмеялся князь. – Клима – плут. Аще [38] б красна была дева, не преминул бы похвалиться.

36

Ижора – река, левый приток Невы.

37

Ладога – древнерусская крепость близ впадения реки Волхов в Ладожское озеро. Ныне – посёлок Старая Ладога.

38

Аще – если (др.-рус.).

А впрочем, зачем ему, Мстиславу, её красота? Князья не на красоте – на знатности женятся.

«Браки, сынок, ради блага Руси вершатся», – сказал ему однажды отец.

Прав он был. Мир и соуз Новгороду со свеями нужен. Торговать с ними надобно – не воевать.

Но, наверное, не только для державы – и для своего величия князьям браки нужны. На Руси издревле каждый правитель выбрать себе старался невесту познатнее, а выдать замуж дочь или сестру тоже норовил за человека царских или княжеских кровей. Святополк вот оженил в прошлое лето своего сына на сестре короля угорского [39] , сестра его Евдокия была за сыном князя польского, Олег Гореславич – тот поял Феофанию, дочь царьградского вельможи Музалона, родная же Мстиславова сестрица Марица была недавно выдана за другого царьградского вельможу – Льва из рода Диогенов.

39

Угорский – венгерский.

Негоже было и Мстиславу отставать от других. Чай, свейский король – не последний государь на свете. Вспоминал Мстислав, что прабабка его, Ингигерда, или Ирина, как прозвали её на Руси, тоже приехала некогда из земли свеев к своему жениху Ярославу, прозванному Мудрым. Люба она была мужу своему, родила множество детей, а умерла здесь, недалече, в Ладоге – городе, который отдан был ей в вено [40] .

Ещё вспоминал многое Мстислав в тот день – и как лазил через частокол в терем старого боярина Стефана к молодой жене его Марфе, как целовался с ней в ночи под раскидистыми дубами, а верный Олекса дожидался его до утра с конями на улице за углом. Теперь таких встреч больше не будет, в прошлом остались те ночи, звёзды на небе, и нежные уста молодой боярыни, и её глаза: в них всегда светилась тоска – тоска по любви, любви настоящей, не тайной в саду под сенью дуба – открытой, чистой, светлой. Знал Мстислав, чувствовал, на что способна эта прекрасная женщина, знал и с горечью сознавал – не для него такая любовь, не для него создана Марфа, он – князь, он – выше всего этого, должен быть выше, его удел – иноземная королевна, чужая женщина из далёкой стороны, ни слова не разумеющая по-славянски. Может, приживётся на Руси, может, нет. Как знать?..

40

Вено – у славян выкуп за невесту.

Вместе с княжеской невестой пришёл на Новгородскую землю холодный северный ветер – наступила серая осень.

Мстислав долгие вечера любил стоять на холме у берега Волхова и смотреть, как горит на западе за рекой вечерняя заря, как плывут по небу полосы низких тяжёлых туч, как качаются на воде утлые рыбачьи лодчонки. Откуда-то доносились грустные песни – это рыбаки шли с сетями по реке, – и в Мстиславову душу закрадывалась печаль. Голоса певцов то стихали, то снова становились громче, словно то удалялись люди, то приближались к месту, где стоял, скрестив руки на груди, молодой князь.

Вспоминалось ему в такие минуты детство, отцов двор в Чернигове, мать, беззаботные игры в лапту, в которой побеждал почему-то всегда Изяслав, а они с Ярополком вечно проигрывали; остренькое личико маленькой сестрички Марицы, что любила трогать ручонками крестик у него на шее и смеялась тоненьким заливистым голоском.

Где теперь всё это? Почему ушло и никогда не вернётся?

…Невесту Мстислав встречал в Новгороде, на правобережной Торговой стороне, на пристани возле Ярославова дворища, близ места, где князь намеревался в грядущем возвести собор. Удобно для приезжих – выгрузил на пристани товары и сразу же пошёл помолиться в церковь, поставить свечку святому Николаю Угоднику, охранителю путников.