Мстители двенадцатого года

— Дрова колют, господин корнет.

— Когда — колют, когда — рубят. Давай дальше. Бери повод в левую руку. Так. Закинь его на холку, стань левым боком, лицом к хвосту, левую ногу — в стремя.

— Что ж так-то? Задом к переду?

Буслай за спиной Алексея хмыкнул в кулак.

— Строптивая…

Александров имел большое терпение. А, может, ему нравилось учить других тому, чему сам недавно научился.

— Параша, лошади бывают разные…

— Это нами знамо. Одна копытом бьеть, другая норовит зубами дерануть, и третья…

— А третья, горячая, норовит сразу с места взять. Ногу в стремя вздеть не успеешь, а уж она далеко. Поняла ли?

— Как не понять! Она тронулась, а ты с разворота и садись.

— Умница! И правую ногу тоже сразу в стремя. Повод вот так вот держи: через четыре пальца, а большой сверху. Мотнет конь головой — и повод не вырвет, и пальцы не поломает.

— Это все по-вашему, — отмахнулась Параша. — У нас проще. Я как в свой кулак возьму — попробуй вырви.

— Как же ты-то вырвался? — тихо засмеялся Буслаев. — Крепка девка. И любовь ее крепка.

Алексей смолчал. Вырвался? Так ли?

Параша между тем уже в седле. Александров — в ужасе.

— Ты что? На заборе? А ну-ка, спина прямая, голова вверх, ноги уперты. Красиво надо сидеть. А коли красиво, то и твердо.

— Не боись. Коли я села, так не упаду. Дальше чего?

— Дальше делай круг, шагом. Управляй не только поводом, но и коленями. Спину, спину держи. Вот так.

Лошадь послушно шла по кругу, поматывая головой. С каждым ее шагом Параша все увереннее держалась в седле. Природная грация, привычка к работе, гибкость и умение подчинять свое тело сказали свое слово.

— Тротируй, тротируй! — подсказывал Александров, довольный своим учеником. — Переводи на рысь. Да не трясись сама по себе, к коню приноравливайся! Про стремена не забывай.

Алексей и не заметил, как возле них с Буслаем собрались гусары, весело поглядывая, как скачет Параша.

— А ловка девка. Коня понимает.

— Этак она и сабле обучится — берегись, хранцуз! Сшибеть и не пожалеить.

— Стой! — Александров взял коня под уздцы. — Слезай. Ты молодец, Параша. Сейчас вьючить станем. Это дело куда как хитрее.

Буслай хлопнул Алексея по плечу.

— В хорошие руки Параша попала. Ты не ревнуешь? — тонко усмехнулся.

— Поди-ка ты прочь.

Параша зрителей не смущалась. Старательно слушала корнета и старательно делала, но тут вдруг заупрямилась.

— К седлам, вот здесь пристегиваем ольстры. Пистолеты в них вкладываем плотно, но не туго. Чтобы в пути не потерять, а в бою в миг выхватить. Поняла ли? За седлом укладываем фуражный мешок, на него — сакву. Прямо за ней — чемоданец для провианта. На него торочишь рульку — вязка сена, крученная в канат. Вот здесь — баклага с водой, торба с лошадиным припасом — скребница, щетки, пучки бечевок. Что еще? Артельные вещи — палатка, колья, котел, коса, топор, клещи, молоток. Ну, это тебе не очень надо. Это по очереди мы возим.

— Мне и все это не надо. В Париж не собираюсь. В своем селе воевать буду. Скидывай это все, учи сабле и пистолету.

Буслай расхохотался до того, что согнулся и зашлепал себя ладонями по коленям. Параша обернулась сердито; увидев Алексея, смутилась и засияла. Красота ее не только на лице цвела, она в сердце ютилась.

Офицеры немного отошли в сторону, чтобы не мешать учителю и не смущать ученика. Волох, ревниво не отходивший ни на шаг, подал набитые трубки. Бросил на землю бурку. Буслаев с надеждой взглянул на него, но Волох грустно развел руками. И прислушался к звонкому голосу Александрова.

— Саблей, Параша, не рубят. Это не топор. Саблей режут. Скользящий должен быть удар. Смотри — рублю. — Александров ударил в ствол березки. Она дрогнула и сухо, с трудом переломилась. — А надо вот так. — Свистнул клинок, и другая березка лишилась вершинки. Она скользнула вниз и острым срезом, дрожа, вонзилась в землю рядом со своим стволом.

— Браво, корнет! — Буслаев ударил в ладони. — А говорят, у тебя рука слаба. Что-то много врать стали без моего догляда.

Александров строго глянул на него и сказал:

— Попрошу вас не мешать, господин корнет.

— Миль пардон! Остаюсь молчаливым зрителем.

С саблей у Параши не шибко ловко получалось — не ухват все-таки. И не топор.

Не желая ее смущать, офицеры поднялись и, кстати; пошли навстречу полковнику, который не спеша ехал полем, поглядывая по сторонам, ища, к чему бы придраться. За ним тянулись цепочкой коноводы с лошадьми.

— Здорово, Алешка! Здоров, Буслай! Готовы? Вот посмотрю. А что не так, не обессудьте, своей рукой выпорю. Ну-ка, Щербатов, ставь во фрунт свой взвод. Что за молодцы у тебя, гляну.

Тут неожиданно грянул в стороне пистолетный выстрел. Князь гневно обернулся:

— Кто посмел? Что втемяшилось?

Увидел растерянного Александрова, Парашу с еще дымящим пистолетом в руке — размяк.

— Парашка, сукина дочь, в меня метила? В самое сердце попала!

Гусары в строю заржали ровно жеребцы перед кобылами. Парашка не сробела.

— В вашем сердце, барин, таких дырок — как в решете.

— Вот я тебя высечь прикажу. Или своей рукой выпорю.

— Своей-то рукой вам, конечное дело, любезнее. Да на мне портки крепкие, в обтяжку. Не всякому стащить.

Грохнуло в строю словно майская гроза ударила. Князь аж в седле качнулся. Обернулся к сыну:

— Вот, Алексей. Еще один нахальный Волох у тебя вырос. Не зря майор Измайлов рапорта пишет.

— Вот его бы и посечь, — подсказал Буслаев. — Можно прямо в портках. Саблею, плашмя.

Полковник вдруг стал строг и хмур. И на шутку Буслаева не отозвался. Выпрямился, крутнул ус: