МУОС. ЧИСТИЛИЩЕ
Шрифт:
Митяй спокойным ровным голосом выразил свое мнение:
— Предлагаю оставить девочку здесь с ранеными рабами — думаю, ее не тронут. А сами двинемся к середине туннеля и примем бой.
— Дядя, я вас выведу, — тоненьким, но уверенным голосом сказала Майка.
— Что? — Расанов удивленно посмотрел на девочку.
— Я знаю, куда нам надо идти.
Ментал покосился на Майку и хотел что-то сказать, но промолчал. Митяй скомандовал:
— Пошли!
Сначала Майка шла сама впереди отряда, потом Радист подхватил девочку на руки, и она показывала путь. Сзади послышались звуки погони. Несколько раз девочка задумывалась, просила вернуться, а потом указывала новый проход. Когда они зашли за плавный изгиб туннеля, Майка показала пальчиком и сказала:
— Тут.
Сначала
— Прощайте, товарищи! — и быстрым шагом направился к Немига-Холл, готовя свои пистолеты. Расанов проводил коммуниста глазами и подумал, что часть секретного задания (не допустить возвращения представителя Красных в Москву) выполнилась сама собой. Однако сейчас это его совсем не радовало.
— Да, блин, может, успеете уйти… Москве передайте привет, — нервно произнес еще один уновец и также направился к изгибу туннеля, взведя затвор автомата.
Комиссар и его неожиданный напарник скрылись за поворотом. Послышались выстрелы, кто-то вскрикнул. Погоня остановилась. Защелкали арбалеты. Американцы отдавали команды, видимо ругая рабов, которые залегли, спасаясь от прицельного огня.
Наконец дыра была отрыта. Она оказалась началом трубы полутораметрового диаметра. Один за другим все пролезли в нее. Уже находясь внутри, Митяй высунул голову в туннель, чтобы позвать уновцев. Выстрелов слышно не было, а вот топот погони приближался. Прошептав: «Боже, прими героев!», Митяй прикрыл вход и замер. Преследователи, ничего не подозревая, пробежали мимо и уверенно направились в сторону Фрунзе-Кэпитал.
Сидя в ратуше Территории Вест-Гейт, Игнат Заенчковский уже в десятый раз перечитывал принесенное ему рабом-посыльным сообщение с Фрунзе-Кэпитал и не мог поверить прочитанному.
Игнат стал губернатором Территории в семнадцать лет. Теперь ему уже двадцать три года, и у него есть опыт правления. Отца своего он не любил и вспоминал о нем с отвращением. Да, собственно, и отцом его Александр Заенчковский никогда не был, о чем недавно губернатору сообщила его мать.
После высадки американского десанта в Минске Заенчковский-старший возглавил им же созданную организацию Белорусские Народные Силы, набранную из самых продажных представителей Минского метро. Боевики БНС плечом к плечу сражались с американскими морпехами и захватили бы весь Муос, если бы не партизанское восстание.
Когда была подписана Конвенция, Рэй Славински долго думал, что же ему делать с Заенчковским и его детищем. Такого «помощника» близко к себе держать было опасно, но и устранять казалось неразумным: поредевшие ряды морпехов не могли контролировать ситуацию в Америке только своими силами. А вот бээнэсовцы с этим справлялись более чем успешно. Да, БНС был нужен Рэю.
Славински принял решение отдать Заенчковскому Пушкинскую, крайнюю обитаемую станцию этой ветви метро. Ее даже переименовали в Вест-Гейт, однако статус штата она не получила и была названа Территорией. Формально ее губернатором являлся Заенчковский, но в Вест-Гейт был назначен полномочный представитель президента Штатов Муоса, с которым тот обязан был согласовывать все важные решения и который имел возможность налагать на любое из них свое вето.
Славински, подписывая указ о назначении Заенчковского губернатором, улыбаясь, напомнил, что за честную и самоотверженную службу он отдает во владение советника половину Америки. Президент говорил правду: за Пушкинской располагались станции Спортивная, Кунцевщина и Каменная горка. Кроме того, разветвленная сеть подземных ходов вела в десятки неметрошных бункеров и укрытий, расположенных в спальных районах западной и северо-западной частей бывшего Минска. Вот только эти домены были скорее обузой для новопровозглашенной территории Вест-Гейт. Маленькие дальние поселения не могли прокормить себя, а тем более — платить дань. Заенчковский был вынужден посылать туда карательные отряды. Иногда им удавалось забрать все припасы непокорной общины, после чего такая община, как правило, вымирала от голода. Но чаще всего поселение либо снималось
с места до прихода продразверстки, либо баррикадировало подступы, либо совершало внезапное нападение на приближающийся отряд.Такой вот подарок сделал Славински своему «боевому товарищу». Игнат Заенчковский, оценивая ту ситуацию, презирал отчима за его нерешительность и трусость. Бойцов БНС к концу войны было в четыре-пять раз больше, чем американцев. Отчиму ничего не стоило поднять мятеж и взять власть в свои руки. Но Александр покорно согласился с предложенными условиями и возглавил территорию Вест-Гейт.
Формально все бойцы БНС остались в подчинении Заенчковского, однако фактически они подчинялись Президенту и губернаторам тех штатов, где проживали. Со временем у главы БНС остался один личный взвод, которого едва хватало на то, чтобы решать внутренние проблемы.
Александр Заенчковский женился четыре раза. Его жены не беременели. Медик, которого вызывали, каждый раз ставил очередной женщине диагноз «бесплодие», после чего Заенчковский отправлял несчастную в верхние помещения и брал себе новую.
Четвертой была мать Игната. Шестнадцатилетней девушкой ее приволокли в жилище Заенчковского. У жен губернатора возможности общаться с внешним миром не было. Они могли видеть только своего ненаглядного супруга и грубую надсмотрщицу. Иногда еще медика. Новая жена губернатора на одном из медосмотров сама предложила медику стать биологическим отцом будущего ребенка. Тот не долго колебался: это было выгодно им обоим. Дальше скрывать от губернатора его бесплодие он не сможет, а если Заенчковский узнает, что врач его обманывал, последнему грозит выселение наверх. Таким образом, за несколько «медосмотров» молодая жена Заенчковского благополучно забеременела и на следующий год родила супругу сына Игната. Медик вскоре умер от оспы, и тайну отсутствия родства между губернатором и его сыном знала только мать.
Население Америки ненавидело своих господ. Рабы не любили американцев, но еще больше они ненавидели предателей. Особенно главного из них, который привел врага в Муос. Шесть лет назад Александр Заенчковский был отравлен. Убийцу так и не нашли. Игнат стал губернатором Вест-Гейт, хотя, в отличие от отчима, он предпочитал называть свой дом Пушкинской.
Игнат решил не повторять ошибок Александра. Он провозгласил автономность всех дальних поселений, и отношения с ними свелись к взаимовыгодной торговле. Он не отменил рабство, однако запретил убийство господами своих рабов, а также членовредительство, мотивируя тем, что «подобные действия негативно сказываются на численности народонаселения, а следовательно, и на безопасности Территории Вест-Гейт и всей Америки». Полномочный представитель не увидел в этих решениях ничего крамольного и не наложил на них вето. Лояльность полпреда стоила Территории Вест-Гейт три мешка сушеного картофеля и два огромных копченых свиных окорка.
Не то чтобы подданные сильно любили Игната. Просто зная о порядках в штатах и помня прежнего губернатора, они согласны были терпеть его молодого наследника.
В письме, которое читал Игнат, было написано, что президент убит. Полагают, что это сделали «земляне» (опять эти «земляне»!). Губернатор ходил взад-вперед по кабинету. Его жена Алла за ширмой кормила грудью пятимесячного малыша. Заглянув за ширму, Игнат в двух словах передал ей суть чрезвычайного сообщения. Алла посмотрела на мужа, потом мягко сказала:
— Игнат, у тебя есть выбор. Сейчас или никогда! Если во что-то вмешались «земляне», значит, надо или идти вместе с ними, или ждать гибели.
— Да, что вы эти бабские россказни слушаете и пересказываете! — нервно воскликнул губернатор. — «Земляне», «земляне»… «Земляне» сказали… «Земляне» сделали…
От крика ребенок заплакал, и Игнат поспешно вышел из комнаты.
Губернатор вел за собой отряд с Вест-Гейт: сто двадцать бойцов БНС и рабов. Он шел по туннелю первым. На нем была короткая кожаная куртка и кожаные брюки, под курткой — бронежилет, который всегда носил его отчим. Бронежилет Игнат надел впервые и впервые взял в руки «Калашников», тоже унаследованный от Александра. Идти за собой он никого не принуждал, просто каждому рабу, участвующему в походе, в случае успеха операции он пообещал освобождение.