МУОС. ЧИСТИЛИЩЕ
Шрифт:
Но вот однажды ему доложили, что командир БНС впал в религию, отпустил своих рабов и ушел в монастырь. Славински вскипел:
— Достать его оттуда и казнить! А монастырь этот ко всем чертям взорвать!
Когда на следующий день он вызвал своего адъютанта и спросил, где беглец, тот ответил, что отряд, посланный за ним, вернулся ни с чем. Отряд был обезоружен и приведен к Президенту. В ответ на его расспросы, ругань и даже зуботычины бойцы стояли молча, понурив головы, ни в чем не оправдываясь и ничего не объясняя. Через пару часов их отправили в верхние помещения, а рабов и жен провинившихся получили новые рекруты.
Славински послал в монастырь морпехов, но по дороге на них напал змей, и назад пришли лишь трое. Рэй решил лично прогуляться в коллектор
Взбешенный Славински под угрозой расстрела потребовал у местных проводников отвести его в монастырь. Но, как только он вышел из лагеря, поступило сообщение об очередном совместном наступлении центровиков и партизан. Президент был вынужден отказаться от своего плана и занять оборону. Это был очень тяжелый бой для американцев, в котором Рэя серьезно ранили — первый раз в его жизни. Проклиная все на свете, Славински принял решение на время оставить монастырь в покое, но под страхом смерти запретил всем жителям Америки любое паломничество туда.
Однажды Рэю доложили о поимке монахини из Свято-Ефросиньевского монастыря. Президент потребовал привести ее лично к нему. Он предвкушал, как удовлетворит наконец свое чувство мести и любыми способами заставит монахиню перед смертью проклясть этот самый монастырь.
Пленницу доставили к нему в спальню. Рэю не понравилось, как держали себя конвоиры — словно чувствовали себя виноватыми перед монашкой. Что она там им наговорила? Они даже не связали ее…
Лицо монахини было скрыто капюшоном. Рэй подошел и грубо откинул его. На него смотрела девушка, почти девочка — с вьющимися темными волосами и белым чистым лицом. Большие голубые глаза смотрели на него с кроткой жалостью. Девушка совсем его не боялась. Она не боялась его, Президента! Это разозлило Рэя. Еще больше разозлило его внезапное осознание того, что надругаться над этим малолетним ангелом он попросту не сможет. Но он, по крайней мере, заставит ее плакать, бояться и просить пощады!
Славински наотмашь хлестнул девушку по лицу. Та отлетела и ударилась головой о стол. Тихо поднялась. Большое красное пятно стало наливаться на щеке монахини. Рэй спросил:
— Ну что, ненавидишь? Боишься?
— Нет, что вы, господин…
Голубые глаза смотрели на него все с той же жалостью… Да как она смеет?! Рэй пнул монашку в живот. Девушка опять упала. На этот раз она с трудом села и начала что-то шептать… Президент, думая, что услышит мольбу о пощаде, подошел и чуть наклонился.
— Спаси, Господи, и помилуй раба твоего Рэя… Не вмени ему сие во грех, ибо не ведает, что творит… Наставь его на путь истинный, милости Твоея ради…
Славински впал в бешенство. Он схватил девушку за волосы и потащил к выходу, выкрикивая ругательства на английском:
— Сукина дочь! Дрянь! Пытать ее!!!
Он вытащил монахиню в коридор, где увидел перепуганные и сочувствующие лица адъютанта и конвоиров. Президент осознал, что, даже под угрозой расстрела, пытать пленницу они не станут. Тогда он сам потащил ее в камеру, смежную с его «резиденцией», схватил раздвоенный провод под напряжением с оголенными концами и ткнул им в грудь девушки. Маленькое тело содрогнулось.
— Проси прощения, сучка… Или скажи, что ненавидишь меня…
Девушка ничего не говорила, не кричала и даже не плакала.
Рэй посмотрел и понял, что юная мученица мертва. Ее необыкновенные голубые глаза все так же с жалостью смотрели на американца.
Этот взгляд мучил его всю оставшуюся жизнь. Рэй не мог забыть глаза монахини, они мешали ему спать. Даже когда он накачивался местным самогоном, этот взгляд, застрявший в нем, не позволял уйти в пьяное забытье.
Тело монахини куда-то исчезло. Рэй догадывался, что его унесли адъютант с конвоирами, хотя они не признавались. Вероятно, они тайно передали тело другим монахам для погребения.
Вскоре после этого случая личный адъютант Президента ушел, нарушив приказ, в Свято-Ефросиньевский
монастырь. Именно он, уже будучи монахом, составил Житие Святой Великомученицы Ангелины — первой провозглашенной святой Муоса.Обоз возвращался в Партизанские Лагеря. Отряд центровиков пополнил поредевшие ряды ходоков. Митяй мрачно смотрел на спины своих сотоварищей — еще несколько таких переходов, и ходоков не останется вовсе. На его памяти не было похода, за который им бы пришлось понести столько жертв. Видимо, все силы зла в Муосе противостоят этим пришлым уновцам. А что это значит? А это значит, что уновцы — воины добра; они пришли помочь. А что это значит для Митяя? Командир ходоков принял решение.
Они без особых проблем дошли до Октябрьской, а оттуда по Большому Проходу вернулись на Нейтральную. Здесь было решено переночевать, перед тем как отряд разделится.
Утром уновцы обнаружили отсутствие своего командира. Дехтера нигде не было. Бойцы уже начали волноваться, однако от дозорных с южного кордона они узнали, что капитан в одиночку ушел в сторону Первомайской. Вскоре Дехтер появился: бодрой походкой он шел по шпалам и насвистывал какой-то марш. Лицо его, как всегда, было скрыто под маской, но чувствовалось, что самоволкой спецназовец доволен. Увидев своих, он коротко сказал:
— Мне надо было попрощаться. Кто вздумает такое повторить — убью! Все готовы? Через десять минут отправляемся.
По туннелю в сторону Америки шла интернациональная бригада. Шли молча, разговаривать не хотелось, да и за время безделья на Площади Независимости все было переговорено. Они двигались налегке, только с заплечными мешками.
Первыми в строю шагали уновцы во главе с командиром. Рядом с Дехтером шел его новый друг Митяй. Глава ходоков твердо решил, что миссия москвичей важнее, чем сохранность груза. Он назначил своим людям нового командира, а сам пошел с уновцами. Неизвестно, правда, как отреагирует на его решение администрация Партизанских Лагерей, но с этим он разберется, когда вернется… если вернется. Чуть подальше от основной группы шагал Комиссар, привычно держа руки в глубоких карманах плаща. Затем шла Светлана с Майкой, рядом с ними — Радист. Все как-то привыкли к девочке, которая не капризничала и не создавала никаких проблем, поэтому никто особо не настаивал, чтобы Майку вернули с обозом в лагеря партизан. Рядом двигались трое молодых парней, выделенных центром в качестве подкрепления отряду: два солдата и один офицер по имени Валерий Глина. Хотя «Глина» было его фамилией, спецназовцы предпочли считать это кличкой — так она хорошо подходила большому и неуклюжему парню. Замыкали строй двое нейтралов, посланных Атаманом. «Лучших отдаю! — комментировал свою щедрость Голова. — Взамен ваших хлопчиков, которые раненые у нас остались. Мясник их вылечит, мы до толку доведем — вот пусть и повоюют пока тут».
Метрах в двухстах от станции Немига, переименованной новыми хозяевами в Немига-Холл, они наткнулись на первый американский блокпост. Перед ним была вырыта глубокая яма, заполненная мутной водой. Кое-где из воды торчали острые металлические штыри — на тот случай, если кто-то вздумает перебраться вплавь. Над ямой возвышался перекидной мост с рельсами. Сейчас он находился в поднятом положении и служил защитной стеной для стрелков. В конструкции моста были сделаны амбразуры, через которые выглядывали взведенные арбалеты. На нижней части моста белой краской было написано на русском и английском языках: «Штаты Муоса», и дальше, более мелкими буквами: «Штат Немига-Холл».
— Кто такие?
— Дружественная миссия с Партизанской и Центра.
— Шо надо?
— Да с начальством вашим поговорить.
— Сейчас, хозяев позовем… Хозяин Джексон! Тут какие-то пришли, хотят поговорить…
Через некоторое время в одну из амбразур выглянуло прыщавое лицо молодого парня. Тот с диким акцентом произнес:
— Уот ви хочете?
— Мы парламентеры из Центра и с Партизанской. Нам надо поговорить по очень важному делу с Президентом Америки.
— Што, опъять про объединенье говорит бъюдете?