Мурка, Маруся Климова

Только теперь Матвей наконец понял, в чем заключается эта самая корочкинская притягательность! В нем было очень много той живой энергии, которая бывает только в людях простых, но вместе с тем не примитивных и которая мгновенно заряжает всех, оказавшихся вокруг таких людей в радиусе нескольких метров. Эта энергия исходила от Корочкина мощными волнами даже сейчас, когда он имел самый что ни на есть неприглядный вид и еле говорил из-за разбитых губ и выбитого зуба. И насчет женщин... Насчет женщин он был прав на сто процентов, в этом Матвей убедился на собственном опыте. Наташка, которая впивалась в него каждую ночь губами и всем телом и стонала с честной сладостью, что таких парней, как он, на свете не бывает, и которая ушла к олигарху, так же честно объяснив, что «Мерседес» есть лучший афродизиак, – не оставила в этом сомнений. Женщины любили успех, они в самом деле чуяли его, если не нюхом, то каким-то другим, таким же инстинктивным, своим чутьем. А успеха без денег в жизни быть не могло, в этом Матвей тоже убедился. Потому и стал гонять на продажу машины сразу же, как только ему исполнилось восемнадцать лет, несмотря на мамин ужас перед таким диким и опасным занятием сына.

Крутой корочкинский мобильник исчез вместе с бумажником.

– Даже удостоверение забрали, падлы, – выругался он, вызывая такси с квартирного телефона. – Ну на хера им, ты скажи, депутатская ксива?

– Тебе продадут. Жди, через денек-другой объявятся.

– Пускай объявляются, мало им не покажется, – сердито заметил Корочкин. – У меня такие ребята в охране, за босса кого хочешь порвут.

– Что же они тебя одного гулять отпустили?

– Это я их отпустил, – хмыкнул Корочкин. – Они ж у меня ростовские. Тесть сосватал, когда я приподнялся как следует. Я теперь, конечно, не так чтоб сильно насчет его моральных взглядов беспокоюсь. А все ж таки зачем внаглую залупаться? Он у нас в Ростове главный мент, таким родством не разбрасываются... Все под Богом ходим. Ну, Матюха, бывай! – попрощался он. – Ненадолго, надеюсь, расстаемся. Мне такие люди, как ты, нужны.

– У тебя же и так охрана хорошая, – пожал плечами Матвей.

– А я тебя и не в охрану приглашаю, – прищурился Корочкин. – Похоже, парень ты с головой. И образование соответствует. Пора тебе теорию к практике применять. Управлять, в смысле. Жизни, как она есть, тебя ни в каких университетах не научат. В ней, знаешь, много специфики, и по бизнесу, и вообще, между людьми... Если на лету умеешь схватывать, при мне быстро все усвоишь. Типа, кому сказать «пошел на хер», а кому «извините, мне надо выйти». До скорого, короче.

В то утро Матвей был уверен, что видит депутата Корочкина первый и последний раз. Мало ли что наговорит человек в порыве похмельной благодарности!

Он и предположить не мог, как сильно переменит его жизнь эта встреча и насколько прав окажется Корочкин, утверждая, что рядом с ним Матвей научится тому, чему не научат ни в каких университетах...

Матвей и теперь не считал чрезмерной плату за ту учебу и не считал пустыми годы, прошедшие рядом с депутатом Корочкиным. Но можно ли все это повторить, можно ли снова войти в реку, из которой он сам выплеснул себя три года назад, и, главное, надо ли это делать?..

Он так задумался, вспоминая, что не заметил, как прошел половину Тверской, зачем-то свернул сначала в Мамоновский, а потом в Трехпрудный переулок и вышел почти к Патриаршим прудам. Утром шел снег, теперь его остатки клочьями белели на деревьях, время от времени тяжело плюхаясь на мокрый асфальт.

«Куда это я направляюсь, интересно? – удивленно подумал Матвей, спохватившись только возле маленького итальянского ресторанчика, который, оказывается, открылся вместо магазина «Дары природы» на углу Трехпрудного переулка. – Может, пообедать, раз уж забрел сюда?»

Ресторанчик выглядел привлекательно, народу в нем почти не было – за сияющим чистотой большим окном виднелись пустые столики. Да и весь этот до последнего камня знакомый переулок был почти так же уютен и пуст, как много лет назад, когда он считался тихим центром. Конечно, тогда рядом с «Дарами природы» не стояли сверкающие автомобили, которые теперь стояли возле итальянского ресторана, но в целом все равно было похоже.

Матвей уже направился ко входу, когда увидел, что к одному из этих автомобилей, к ярко-алой «Мазде», идет от ресторана высокая женщина в длинной серебристой шубе. Рядом с ней семенил мальчишка лет семи, маленький, в очках и такой худой, как будто вышел не из ресторана, а из концлагеря. Матвей невольно приостановился, пропуская их мимо себя. Вокруг этой женщины создавалась настоящая зона турбулентности – так решительно и властно она рассекала пространство; хотелось переждать, пока она пройдет.

И вдруг, поравнявшись с Матвеем, женщина остановилась.

– Ты что, ма? – удивленно спросил мальчик.

– Подожди, – пробормотала она, вглядываясь во что-то у Матвея за спиной.

Испуг, послышавшийся в ее голосе, так не сочетался со всей ее победительной внешностью, и даже не с внешностью, а с той глубокой уверенностью в себе, которую она излучала, что Матвей обернулся и проследил за ее взглядом. И сразу понял причину этого испуга.

Возле алой «Мазды» стояло трое мужчин самой что ни на есть мрачной наружности. Они делали вид, будто производят какие-то дорожные работы чуть не под колесом автомобиля, но поверить в их созидательную деятельность было трудновато. Ну не идут в дорожные рабочие такие вот коренастые небритые кавказцы!

Женщина оглянулась на ресторанную дверь. На лице ее при этом выразилась такая растерянность, что сразу было понятно: оглянулась она бестолково, машинально, а вовсе не потому, что ожидала от кого-нибудь помощи.

– Ма-а... – капризно протянул мальчишка. – Ну я же на римских кошек опоздаю!

Не обращая внимания на его нытье, женщина попятилась к ресторану. Один из кавказцев тут же взялся за дверцу ее машины, другой сделал шаг к хозяйке. Та торопливо выхватила из сумочки телефон и стала лихорадочно нажимать на кнопки. Понятно было, что если рядом нет никого, кто мог бы ей помочь, то вызвать помощь даже с соседней улицы она уже не успеет.

– Вы их знаете? – спросил Матвей.

Она вздрогнула и отшатнулась. Потом окинула его мгновенным взглядом и ответила почти спокойным голосом:

– Нет. Левые какие-то. У меня проблем нету.

– Значит, просто машину хотят, – сказал Матвей. – Ничего страшного. Пойдемте. Возьмите ребенка за руку.

Матвей подошел к водительской дверце. Женщина шла рядом. Матвей протянул руку, и она положила в нее ключи. Кавказец стоял вплотную к машине; открыть дверцу было невозможно. Матвей поймал его взгляд. Кавказец смотрел ему в глаза секунд тридцать, потом нехотя сделал шаг в сторону.

– Садитесь. – Матвей нажал на кнопку пульта, снимая машину с сигнализации.

– А вы не... – В ее голосе снова послышалась растерянность.

– Рядом со мной.

Она быстро обошла машину, втолкнула ничего не понимающего мальчика на заднее сиденье, где лежал большой пестрый рюкзак, а сама села впереди и торопливо захлопнула дверцу. Матвей заблокировал все четыре двери, включил первую передачу и резко бросил сцепление. С асфальтовым визгом и шлейфом грязных брызг машина рванулась вперед, в узкое пространство между припаркованными рядом автомобилями. Второй кавказец, стоявший у бампера, отпрыгнул в сторону.

– Как джигиты трогаемся, – улыбнулся Матвей. – С ветерком. Не волнуйтесь, все в порядке.

Похоже было, что она уже не волнуется. Победительная уверенность снова окружила ее; с ней тяжело было находиться в замкнутом пространстве кабины.

– Они на улице побоялись бы связываться, – сказал Матвей.

– Это с вами побоялись бы. А подругу мою средь бела дня на полном ходу из машины выкинули. Прихватили такие вот сыны гор на Ленинградке... Позвоночник сломала, второй год лежит. – Она достала из сумочки сигареты, закурила, поморщилась, разгоняя рукой дым; сверкнули бриллианты на двух широких кольцах. – Господи, ну как жить в этой стране? Выгораживаешь-выгораживаешь себе жизненное пространство, а все без толку!