Муссон

И вдруг Дориан стал сыном ее господина.

Как и всех на борту, Тахи поразили его прекрасные рыжие волосы, необычные светло-зеленые глаза и молочно-белая кожа. Когда Дориан солнечно улыбался, обрушивая на Тахи все свое очарование, та не могла сопротивляться. У нее не было своих детей, и весь ее материнский инстинкт обратился на Дориана. Вскоре она полюбила его всем сердцем.

Когда принц официально назначил ее няней Дориана, она плакала от благодарности. Однако Дориан вскоре обнаружил, что за ее простыми, почти тупыми чертами скрывается проницательный ум и острое политическое чутье.

Она понимала все течения власти и влияния при дворе принца и плавала по ним с редким мастерством. Она объяснила Дориану, кто в свите принца самый важный и влиятельный, в чем его сила и в чем слабости, а также как обращаться с каждым из этих людей. Она учила Дориана этикету двора и как вести себя в присутствии принца и его приближенных.

Единственным тяжелым временем для Дориана оставались ночи. В темноте его охватывали удручающие воспоминания о Томе и об отце.

Однажды ночью Тахи проснулась — со стороны маленького тюфяка в крошечной каюте, которую они делили, доносились приглушенные всхлипывания.

Сама одинокая, они чутьем поняла одиночество и тоску по дому маленького мальчика, оторванного от семьи, от всего знакомого и дорогого и брошенного в чуждый мир незнакомцев другой расы, веры и обычаев.

Она тихо встала, подошла к нему, легла рядом и заключила в теплые материнские объятия.

Вначале Дориан сопротивлялся и пытался оттолкнуть Тахи, но потом угомонился и тихо лежал в ее объятиях.

Она шептала ласковые слова, изливая всю накопившуюся в сердце любовь к сыну, которого ей не дано было родить. Постепенно тело Дориана расслабилось, он придвинулся к ней, пристроил голову между ее больших круглых грудей и наконец уснул. На следующую ночь он самым естественным образом подошел к ее тюфяку, и Тахи раскрыла объятия и притянула его к себе.

— Мое дитя, — шептала она, сама удивляясь глубине своего чувства. — Родной мой, мой красавец.

Дориан не помнил тепла рук своей матери, но испытывал глубокую потребность в нем. Тахи вскоре заполнила эту пустоту.

Дау все ближе подходила к порту назначения, и у принца Абд Мухаммада аль-Малика находилось время не только обсуждать государственные дела со своими приближенными, но и размышлять о пророчестве святого и незаметно, но проницательно и оценивающе наблюдать за мальчиком.

— Аль-Аллама, — обратился он к мулле, — какие откровения тебе были относительно этого ребенка?

Мулла прикрыл глаза, защищая мысли от проницательного взгляда хозяина.

— Он красив и привлекает людей, как мед пчел.

— Это очевидно, — с легкой досадой сказал принц. — Я спросил о другом.

— Кажется, у него есть признаки, описанные святым Теймтеймом, — осторожно продолжал мулла, — но пройдет немало лет, прежде чем мы сможем убедиться в этом.

— А до тех пор надлежит хорошо охранять его и воспитывать черты, необходимые для осуществления пророчества, — предположил аль-Малик.

— Мы сделаем все, что в нашей власти, великий принц.

— Твоя обязанность — наставить его на путь праведности и открыть мудрость пророка, чтобы мальчик мог сам прийти к вере и принять ислам.

— Он еще ребенок. Нельзя надеяться увидеть голову мужчины на таких молодых плечах.

— Всякое путешествие начинается с первого шага, — возразил принц. — Он уже владеет священным языком веры лучше некоторых моих родных детей и обнаружил некоторые познания в вопросах религии. Его уже учили. Твой священный долг — укреплять эти знания и со временем привести его в ислам. Только так может исполниться пророчество.

— Как прикажет господин.

Аль-Аллама жестом послушания коснулся губ и сердца.

— Я сделаю первый шаг на этом долгом пути сегодня же, — поклялся он, и принц одобрительно кивнул.

— Если такова будет воля Аллаха.

После полуденной молитвы, когда принц со своими наложницами удалился в каюту на корме, аль-Аллама отправился на поиски ребенка. Дориан был поглощен разговором с Фуадом. Капитан, показывая на птиц и клубки водорослей, которые указывают направление течения, учил его отыскивать острова. Течения он называл морскими реками и объяснял, как острова и очертания побережья влияют на эти могучие потоки, отклоняя и изгибая их и слегка меняя их оттенки голубого и зеленого.

Дориану нравились уроки навигации, которые давал ему Нед Тайлер. Самые приятные его воспоминания были связаны с тем, как они с Томом отмечали полуденное положение солнца или наносили на карту береговые ориентиры и делали об этом запись в судовом журнале. При этом Дориан смеялся и спорил со старшим братом.

Теперь Фуад знакомил его с особенностями новой части океана, называл морских птиц, морских животных и водоросли. Он показывал на маленьких птиц с белоснежным оперением, которые ныряли в воду и вились в кильватере корабля.

— Этих птиц не встретишь дальше чем в десяти лигах от берега. Следи за их полетом, и они приведут тебя к суше, — говорил Фуад.

В другой раз он подзывал Дориана к планширю и показывал за борт.

— Смотри, маленькая обезьянка! Морское чудовище, но ласковое, как не отнятый от матери барашек.

Они проходили так близко, что Дориан запрыгнул на планширь и посмотрел на пятнистую спину. Он видел, что это не кит, каких они сотнями встречали в южной Атлантике. Похоже на акулу, но длиной рыба почти с дау. В отличие от тигровой акулы и рыбы-молота, которых Дориан знал, эта двигалась в чистой воде лениво и бесстрашно. Дориан видел стаи мелких рыбок, выплывающих из ее пещерообразной пасти.

— Разве они не боятся, что их сожрут? — воскликнул он.

— Чудовище жрет только крошечные существа. Тех, что мельче рисового зернышка. — Фуаду нравилось рвение ученика. — Когда увидишь этих ласковых чудовищ, знай, что муссон готов из каскази перемениться на куси, с северо-западного на юго-восточный.

Аль-Аллама прервал их беседу и увел Дориана туда, где они могли поговорить наедине. Дориан, явно разочарованный, пошел за муллой неохотно.

— Однажды ты так ответил на мой вопрос, — напомнил ему аль-Аллама: — «Я такой же человек, как ты, но вдохновение открыло мне, что твой Бог — единственный Бог. Тот, кто желает встретиться с Господом, должен быть праведником».

— Да, святой человек.

Дориана не очень интересовал новый предмет. Он предпочел бы продолжить оживленное обсуждение с Фуадом. Но Тахи предупредила его, что мулла могуществен и в его власти защитить или наказать мальчика.

— Он слуга Бога и голос пророка. Обращайся с ним с большим уважением. Ради нас обоих, — сказала Тахи, и Дориан решил быть внимательным.

— Кто научил тебя этому? — спросил аль-Аллама.

— У меня был учитель. — Дориан, похоже, готов был расплакаться. — Когда я плавал с отцом. Его звали Уил, и он учил меня арабскому языку.