Муза

– Что ты такое говоришь? – нахмурилась я, давая себе отчёт в том, что весь этот словесный бред лишь шанс нащупать во мне слабину и давить на неё, давить, давить!

– Ладно, хорошо, давай возьмём передышку. Ты примешь душ, успокоишься, я обещаю ответственно штудировать мировую паутину в поисках всевозможных плюсов для отдыха… где, ты сказала?

– Уверена, ты запомнил. – бросила я и направилась в ванную, накинув на плечи лёгкий халат.

Я не стала следовать совету мужа и становиться под душ. Наполнила ванную тёплой водой и плеснула в неё ароматной пены, чтобы насладиться своеобразной свободой, отключить сознание, закрыться от происходящего за дверью. В какой-то момент даже показалось, что мне удалось расслабиться. Губы попали под власть плавающей улыбки, а глаза непроизвольно закрылись. Я повела мягкой мочалкой по подбородку, шее. Повинуясь пока ещё неявному инстинкту, спустила её ниже, к груди. Лёгкое, практически невесомое касание вокруг соска сорвало с губ неожиданный стон, и я даже успела испугаться. Но, удостоверившись, что дверь ванной заперта на замок, уже более расковано и целенаправленно завершила начатое, и стон стал более явным, уверенным, требовательным. И… я позволила себе забыться. Позволила себе впустить в голову фантазию, маленькое и рискованное приключение. Я представила себе то, от чего отказалась в реальной жизни. Хотелось верить, что это не моя рука с деликатной настойчивостью путешествует вдоль живота всё ниже и ниже, что это не мои пальцы задевают чувствительные места, что не мои ногти царапают распалённую желанием кожу.

Телефон моргнул, оповещая о пришедшем сообщении. Я не хотела смотреть. Я не думала отвлекаться, но дурацкая привычка держать всё под контролем заставила приподняться и прочесть послание. Не ослабляя нажима на низ живота, не отпуская туманную чувственность. «Тоже думаешь обо мне?» – как наяву в голове прозвучал его хриплый голос и я вздрогнула. Оргазм пришёл неожиданно, и я едва не выронила телефон в воду. Выругалась вслух и стиснула зубы, пережидая короткие сладостные спазмы, пульсацию крови внутри, и оглушающий гул в ушах.

Окончательно успокоившись, собравшись с мыслями и, наконец-то, выпустив телефон из ослабленных пальцев, я коротко рассмеялась своей глупости. Это могло выглядеть как угодно. Уродливо, позорно, безнравственно. Но ни одна женщина никогда не станет отрицать, как же это чертовски приятно, когда тебя добиваются.

С желанием затаиться в своём маленьком мирке пришлось безжалостно расстаться. В конце концов, когда я боялась трудностей? Другое дело, что сегодняшние мои сомнения не позволяют определиться точно, нужны ли эти метаморфозы. Нужны ли эти приключения, эти решительные шаги в эпицентр грозного торнадо. Где меня не просто закружит, а вполне может снести голову. И это не сравнение. Это реальная гильотина, которая кружит здесь же, в опасной близости.

И не успела я мысленно застонать от накатившей духоты квартиры, как нервный вопль мужа заставил застонать вслух.

– Саша, ты с ума сошла?! Какие Филиппины? Там же сезон дождей! Пересадка, а если не повезёт, то и две! Ты хочешь вернуться вдовой?!

Ну и что я могла ответить ему на это? Разве что виновато «поводить носком сандалий» перед собой. Но боль от собственной нереализованности особенно сильно засвербела внутри, и я улыбнулась сквозь зубы.

– А я хочу этого. – ядовито процедила я. – Я хочу попасть в тропики в сезон дождей! Я хочу смотреть, как эти крупные, будто живые капли разбиваются о водную гладь и становятся её частью. Я хочу чувствовать этот перенасыщенный влагой воздух и хочу быть распластанной под тяжестью небытия. И я искусствовед, чёрт возьми, а не сухарь с экономического! Я не могу задушить этого в себе! Не могу отказаться от необходимости чувствовать! Мне нужны эмоции, впечатления, страсть, а ты… – я болезненно поморщилась. – Ты можешь на солнышке позагорать в перерывах между буйствами стихии. – закончила я свою гневную тираду и, торопливо переодевшись в платье-халат, выскочила из квартиры.

Не было сухих рыданий. Не было истеричных вскриков. И не было иллюзий, будто кто-то пытается меня догнать. Витя как всегда предпочёл дать мне время, чтобы перебеситься.

Это периодически случалось. Мои срывы. В такие дни всё проходило по одной бессменной схеме. Я пила вино, гуляла по бульвару художников, возвращалась домой с наспех завершёнными портретами и эскизами. Мне нравилось видеть себя такой… разной… такой свободной, как на этих холстах. Мне нравилось, что посторонние люди угадывали во мне то, что отказывался замечать муж. Это будто шаг в безоблачное детство, как шаг в поросшее вековыми дубами прошлое. То самое прошлое, когда я гуляла по улицам не в чопорных деловых костюмах, а в лёгких платьицах, сарафанах, в легкомысленных юбочках и возбуждающих фантазию блузах. То прошлое, в котором я чётко знала своё предназначение. И этим предназначением было раскрывать новые таланты, первой видеть прекрасное. Этим предназначением было стать воздушной феей и милой крёстной многим юным дарованиям. А также мне бы довелось раскрыть многие и многие тайны давно ушедших шедевров, культовых личностей. Возможно, даже создать собственную мастерскую.

Я никуда не ушла. Так и топталась в пыльном дворе, пытаясь отдышаться. Вышагивала от дерева к дереву. От скамьи к скамье. Склонялась, чтобы вдохнуть аромат ночной лилии. Удивительно, но он разительно отличался от запаха, что цветок источал в знойный день. Опомнилась я, только когда в глубине двора заурчал своей мощью и непокорностью мотор дорогой тачки. Тут же, ослепляя, вспыхнули фары. А глупое сердце пустилось вскачь. Опомнившись, я даже сумела напряжённо улыбнуться, мол, что за бред, откуда ему здесь оказаться?.. Удалось сделать шаг назад и почти отвернуться. Но когда мотор недовольно взревел, и машина сорвалась с места, чтобы застыть ровно перед моими ногами… вот тогда улыбок больше не осталось. Только обволакивающий жар, губительная пустыня на губах и болезненная резь в глазах, которые так старательно цеплялись за гневный взгляд, спрятанный за белым светом фар. Мотор снова взревел. Вилы на бампере казались раскалённым орудием древних богов. Смелых, решительных. Богов, которые могут убить или клеймить, забирая тебя в пожизненное рабство. Но я не хотела в рабство. Я хотела чего-то другого. Чего-то неопределённого, неосязаемого, призрачного. Может быть, ощущения полёта…

Фары погасли, оставляя в глазах лишь мыльные блики, дикие вспышки которых разрывали нутро своей необузданностью. А потом Егор вышел из машины и придавил меня тёмным взглядом исподлобья.

– Саш, садись, поговорим. – прохрипел он, опираясь локтями о блестящую крышу. Закрыл ладонями лицо, размеренно вздохнул. – Ну ты же понимаешь, что разойтись по-хорошему не получится! – усмехнулся он так, будто и сам не был рад этому факту.

Его голос манил своей желанностью, своей естественностью. Так, будто он имел право произносить эти слова, делать подобные предложения, будто имел право решать что-то за меня! И магнитом тянуло к беспощадному огню. Но я не пошла.

Ни на зов. Ни на сверхъестественную тягу. Я развернулась и ушла, не проронив ни слова. Потому что у меня не было для него слов. Какие уж тут слова, когда готова отдать всю себя без остатка? А потом умереть. Потому что чудес не бывает.

Вернувшись домой, поняла, что время уже давно перевалило за полночь. «А подышать так и не успела» – мрачно подумала я, возвращаясь в замкнутый круг тяжёлой и уставшей атмосферы квартиры. Витя выключил свет, но дверь спальни оставил открытой. Видимо, чтобы знала, куда идти, когда «отпустит». Правда, в одну постель с мужем не тянуло совершенно и, желая отыграть роль заботливой мамочки, я заглянула в комнату к сыну. Лёшка не спал. Правда, как только я вошла, тут же свернул все вкладки на компьютере.

– Надеюсь, ты сейчас не запрещённый контент обозревал. – улыбнулась я, в очередной раз выдавая себе мысленный подзатыльник за то, что не заметила, как же быстро сын вырос.

Лёша очень красноречиво поморщился.

– Скажешь тоже. – буркнул он и развернул вкладки. – Я думал, отец вошёл. – мученически выдохнул сын и повернул монитор ко мне. Я слезливо вздохнула, глядя на красочные острова Филиппин. – Мы, правда, поедем туда?

– Правда. – горестно кивнула я. – А ты хочешь?

– Очень хочу. Там будет кайтсёрфинг и вейкбординг. Это мегакруто. Ты разрешишь мне попробовать? Без экстрима, честно. Просто на доске постоять.

– Я даже не знаю, что это. – призналась я, слегка растерявшись. – Давай я пока не буду отвечать согласием, а посмотрю насколько это безопасно. Если там будет инструктор… и шлем… – нахмурилась я, прикидывая, насколько это актуально, – и страховка, – добавила я уже более осознанно. – В общем, если всё это будет, то почему бы и нет…

– Мам, ты лучшая! – сверкнули азартом глаза сына. – Только ты папе не уступай. – добавил он тут же, но значительно тише. – Он на работу звонил. Просил директора как-нибудь его задержать.

– Ну, об этом не беспокойся. – привычным жестом я расправила его густую чёлку. Так, что Лёша даже не сразу вспомнил взбрыкнуть и уйти от прикосновения. – Я настроена решительно.

– Вы не разведётесь?

– А это ты откуда взял? Не разведёмся, конечно.

– Ну… тогда хорошо.

– Что-то я не слышу радости и облегчения в голосе. – некстати заметила я и Лёша безразлично пожал плечами.

– Просто я иногда не понимаю, почему ты всё это терпишь.

Что «это» я уточнять не стала. Витя часто бывает груб и вполне возможно, что ревностные чувства ребёнка к любимой маме такого отношения простить не могут.