Муж для серой птички

— Чего это он тебя в деревню гонит?

— Говорит, что я здесь не нужна. Помощи от меня никакой, а только умы смущаю. Чем смущаю? Была бы красоткой какой, я бы его поняла. А так-то? Я же только языком мелю, да смеюсь. Он же думает, что я ворожу. Такой красивый и такой злой. И ведь даже не злой, а ворчливый. Такое ощущение, что ему много-много лет. И он уже старый-старый. Вечно недовольный. Ведь чую, что в душе он хороший. Но вот видит меня и сразу плохим становится.

— Борис — он хороший человек. Но немного упертый. Придумал что-то и вбил себе это в голову.

— Знаю, поэтому и не держу на него зла. Я ни на кого не держу зла, но не понимаю, почему одни люди хорошие ко всем, а другие выбирают с кем хорошо будут общаться, а с кем плохо. И часто не понимают, что творят. Даже не разбираются. Вот, князь, случай был вчера. Кто-то утащил окорок из кладовки. Подумали на Силуну. Она к нам пришла недавно. У нее пять детей. А мужа нет. Обвинили ее. Позорить стали. А ведь окорок взял один из дружинников. И пиво он утащил. Целый бочонок. Но разве можно на дружинника вину возволять? Вы ведь нас защищаете. Но разве может тот, кто защищает, вести себя так подло? Он слышал, как ее обвинили, а даже не поднял свой зад, чтоб на защиту встать. Разве это защитник? Я к воеводе пошла. Только он же меня слушать не стал. Все что ни говорю, то ложь. Даже вот сейчас сказала бы ему, что солнце встало, так он мне не поверил бы. Я пошла к Луизе. Она имеет власть. Может наказать того, кто ложь не присек. Но Луиза сказала, что из комнаты не выйдет. И не будет она ни с кем ругаться. Это ее работа в крепости порядок наводить.

— Это когда я соседние деревни объезжал? — спросил князь.

— Да. И Силуну выгнали с кухни. Сказали, что воровкам в крепости не место. Она попросила детей оставить. Сама уйти хотела. Но никто их к себе не взял. Я их спрятала на чердаке, над вашими покоями. Но сколько так будет продолжаться? Скоро холода придут. А им идти некуда. Мы же всех приютить должны. Так ведь говорили. Но на деле каждый сам за себя. Где та семья, про которую я слышала? — горько спросила Мируша. — Ну уйду я в деревню, а разве от этого кому хорошо станет? Пока мы смотрим друг на друга, как на воров, которые воруют лишний кусок хлеба, то мы не выживем. Разлад — он ослабляет. Только почему-то это никто не

понимает.

— Никто не ожидал, что у нас столько деревень придется вернуть. Ошибки старого воеводы. Моя женитьба. Чужачку не хотели видеть на месте княгине. Не принято, но это хороший гарант торговли, которая нам сейчас необходима. Нужно вперед идти. А для этого надо общаться и торговать с другими странами. Все это и наложилось. Вот народ и злится.

— Но крепость должна стать домом. Она гарант безопасности. Гарант того, что всегда есть место, которое защитит и примет, когда беда случилось. Так ведь? Я правильно понимаю, что крепость для вас больше, чем стены, которые защитят от врагов? — Мируша искоса на него посмотрела.

— Правильно.

— Тогда и поставь все так, чтоб это домом стало. Как должно быть. У тебя есть на это власть. Тебя слушают. Не ты должен кладовые считать лично. И не ты следишь за заготовкой дров. Ты командовать должен, а не лично везде ездить. Люди сами справятся, если им правильно сказать, для чего это нужно. А сейчас у нас каждый сам за себя. Ведь тогда все, что делаешь впустую будет.

— Пришел на солнце посмотреть, а в итоге нарвался на отповедь Мируши, — усмехнулся Весий.

— Ты сам разрешил мне говорить все, что на ум придет. Я не виновата, что пока одна гадость приходит. Князь, а ты недавно крепостью правишь?

— Три года. Но тогда проще было, — ответил Весий. Он посмотрел вниз, где уже кипела жизнь. — Я как-то все поставил так, что за всем пригляд нужен.

— А теперь поставь так, чтоб даже в твое отсутствие крепость не развалилась. Ты умный. Придумаешь, как это сделать.

— Рад, что ты веришь в мои силы, — уже откровенно развеселился Весий.

— Так я правду говорю. Посчитала бы что ты дурак, так и сказала бы.

— Не побоялась? — прищурившись спросил Весий.

— А чего мне бояться? Люди бояться, когда им есть, что терять, а мне нечего, кроме моей шкурки, за которую и монетки никто не даст.

— Может шкурка у тебя не важная, но голова ясная. И сила духа такая, что враг испугается, — ответил Весий. — С окороком и Силуной я разберусь. Никто ее и детей никуда не выгонит.

— Спасибо, — искренне ответила Мируша. — И почему пришлось правды добиться только к тебе обратившись? А ты один и на всех нас не хватит.

— Что-нибудь придумаю, чтоб наладить местную жизнь.

— Придумай, — согласилась Мируша.

Он поднялся и помог ей выбраться в комнату. Мируша сделала несколько шагов и опять подвернула ногу. Выругалась, запрыгав на одной ноге. Весий довольно грубо поднял ее за талию и посадил на пустую бочку, которая не пойми как здесь оказалась. После этого задрал ей юбку. Сапог был стоптан до такой степени, что ходить в нем нормально было невозможно. Каблук скошен в сторону.

— Чего новые сапоги не сделаешь?

— Не положено. Вот холода ударят, тогда зимние дадут. А пока в этих еще доходить можно, — ответила спокойно Мируша.

— Сейчас пойдешь к Луизе и будешь с ней шерсть плести, пока ноги не переломала. Поняла? — снимая ее с бочки, спросил Весий.

— Поняла.

— Даже спорить не будешь? — с сомнением посмотрел на нее Весий.

— А чего спорить? Мне все равно к Луизе надо. Ей волосы еще убирать. Одна она не справится, — ответила Мируша и поковыляла вниз, чем-то напоминая раненую птицу, которая по зиме лапу отморозила. Весий же оглядел комнату. Как раз подойдет для матери с большим семейством. Если еще под присмотр трех детей возьмет, так и вовсе хорошо будет. С этими мыслями он пошел следом за Мирушей.

Мируша молча убиралась в комнате Луизы, пока та сидела около окна и пряла пряжу. Она это делала так сосредоточенно и внимательно, что казалось Луиза решила этим на жизнь зарабатывать.

— Лу, я тебя обидела чем? — спросила ее Мируша. — Чего за молчание? Как я могу вину загладить, если не понимаю ее? И опять молчание. Обидел кто? Так только скажи. Я ему украдкой травы подсыплю, от которой живот прихватит. Так сразу за ум возьмется, когда будет все грехи вспоминать. Ну вот, уже улыбнулась.

— Это ты в тот раз такое сделала с Хартом?

— Я хотела. Он к служанкам приставал, а так как его отец всегда прощал, то от него спасу не было. Но он сам траванулся. Нажрался тухлого мяса.

— Зачем? — с интересом спросила Луиза.

— А ему его впарили, как заморскую еду. На самом деле стушили, травой посыпали и дураку в три дорого продали. Поэтому это не моих рук дело. Но я от души радовалась, когда он три дня мучился и чуть не помер.

— Злая ты.

— Справедливая, — Мируша отложила веник и села рядом с Луизой на скамью.

— Так в чем дело?

— Домой хочу. Не могу я здесь жить, — не скрывая слез, ответила Луиза.

— Дорога назад закрыта. Это давно надо понять.

— Я знаю, но… — Луиза разревелась. — Но больше не могу!

— Рассказывай, — забирая у нее шерсть, велела Мируша. — Не смотри на меня, как на врага. Я тебе во врагах никогда не была. Помнишь, как мы мальчишкам в кровати лягушек подкинули, когда они тебя дразнить начали?

— Это ты подкинула, а потом еще и от Тэти получила.

— Ага, пришлось всю комнату вымыть. Правда, я тогда зачем-то в печку полезла.