Мужчина в меняющемся мире

В 1966 г. в нашей стране появилось на свет 2 175 тысяч мальчиков, из них 63 тысячи не дожили до одного года. Это составляет 29 на 1 000 родившихся. В том же году родилось 2 066 тысяч девочек, из них 48 тысяч не дожили до одного года, то есть 23 на 1 000. 23 и 29 – различие существенное! А ведь младенец-мальчик не пьет и не курит, в чем же причины повышенной смертности грудных младенцев-мальчиков? Очевидно, их следует искать в большей биологической жизнестойкости женского организма, которая выработалась на протяжении сотен тысяч лет существования человека: ведь жизнь женщин более важна для сохранения вида, чем жизнь мужчин! У взрослых мужчин трудности усугубляются. Уже в 15–19 лет у юношей коэффициент смертности в два раза выше, чем у девушек этих же лет. С возрастом это различие увеличивается, у 25—29-летних мужчин коэффициент смертности в 2,5 раза выше, чем у женщин! Обобщающим показателем уровня смертности является средняя продолжительность жизни. Для мужчин она в нашей стране равна 66 годам, а для женщин – 74 годам. Разница в 8 лет! Что с этим можно сделать?

В небольшой газетной статье Урланис, конечно, не мог дать всесторонний анализ вопроса, но он указал на некоторые самые больные точки российского мужского нездоровья: пьянство, дорожный травматизм, курение, полное невнимание общества к мужскому здоровью, – и призвал страну этим заниматься.

С тех пор прошло 40 лет. Что изменилось?

Разница в продолжительности жизни мужчин и женщин увеличилась до 13,5 лет, о чем свидетельствуют данные из Демографического ежегодника России (М.: Росстат, 2006. С. 101):

Ожидаемая продолжительность жизни в России, 2005 год

Резко увеличилась разница между Россией и западными странами (см. таблицу ниже). Смертность мальчиков превышает смертность девочек уже в 5–9 лет, причем в России она вдвое выше, чем в странах ЕС (Население России, 2002).

Мировые данные за 2005 г. практически такие же (Основные демографические показатели по всем странам мира в 2005 году, 2005).

Отставание России (в годах) по ожидаемой продолжительности мужской жизни, 2000 г. (Вишневский, 2005)

«Если называть более высокую смертность мужчин мужской сверхсмертностью, то применительно к России и к некоторым другим странам можно говорить об „избыточной мужской сверхсмертности“, превосходящей средний уровень мужской сверхсмертности в странах с аналогичным уровнем женской смертности» (Андреев, 2001).

Обсуждая конкретные причины избыточной мужской сверхсмертности, ученые называют прежде всего алкоголизм, с которым связаны также ДТП и преждевременные насильственные смерти (Халтурина, Коротаев, 2006), и курение, влияющее на сердечно-сосудистые и легочные заболевания. Часто говорят и о плохом состоянии общественного здравоохранения (см.: Демографическая модернизация России, 2006). Обсуждение этих вопросов выходит за рамки моих задач и компетентности.

Кроме социально-структурных и экономических причин, на динамику рождаемости и смертности влияют этнокультурные факторы. Хотя соответствующая демографическая статистика не вполне достоверна, у некоторых народов России (в частности, Северного Кавказа) смертность трудоспособных мужчин от внешних причин и от болезней органов кровообращения ниже, чем у русских (Там же. С. 306–308). Джудит Шапиро (Shapiro, 1995) и Марк Филд связывают избыточную мужскую сверхсмертность не только с бедностью, пьянством и культурой насилия, но и с особенностями традиционной русской ментальности – нечувствительностью к факторам социального и личного риска и угрозы смерти и повышенной чувствительностью мужчин к макроэкономическому стрессу. Это признают и некоторые отечественные авторы. «Мужчинам больше свойственно вовлечение в политическую и экономическую сферу, где разочарование и потеря контроля над собственной судьбой могут доминировать. Женщины, в силу причин экономического характера также вовлеченные в сферу общественной занятости, имеют обычно традиционный круг забот: домашнее хозяйство, семья, дети, муж, родители. Эти заботы вносят в их жизнь ощущение смысла и чувство ответственности, которые в определенной мере служат защитой от социального стресса и способны компенсировать его последствия» (Неравенство и смертность в России. М., 2000. С. 23).

Гендерные исследования, о которых рассказывалось выше (синдром «несостоявшейся маскулинности»), отчасти подтверждают эту гипотезу. В том же направлении движутся психологические исследования так называемой выученной беспомощности, когда индивид отказывается от активной борьбы с трудностями, используя свою беспомощность в качестве средства эксплуатации других. В этнопсихологии давно сложилось мнение, что фатализм и выученная беспомощность свойственны русским мужчинам больше, чем европейцам. В периоды кризиса это может способствовать усилению депрессивных настроений, социальной апатии, самоубийствам и т. п. Традиционная маскулинная идеология, сочетающая высокие социальные притязания (на власть, статус, уважение и т. д.) с оправданием и поэтизацией заведомо нездорового образа жизни (пьянства, курения, принятия неоправданных рисков и т. д.), не может не сказываться и на состоянии мужского здоровья (Levant et al., 2003). Подчас это самый настоящий «психологический суицид», когда более или менее добровольно выбранный «стиль жизни» в конечном итоге неотвратимо приводит к утрате здоровья и преждевременной смерти.

Однако ученые очень осторожны в выводах. Во-первых, стереотипные черты «национального характера», будь то покорность судьбе или бесшабашность, сплошь и рядом противоречат друг другу и никогда не распространяются на весь народ. Во-вторых, их проявление зависит от конкретных условий. Сравнив отношение к здоровью и тяжелым заболеваниям (раку и инфаркту) 307 здоровых этнических немцев, переехавших из России в Германию, 300 русских, живущих в России, и контрольной группы из 100 этнических немцев, психологи выяснили, что через полтора года жизни в Германии разница в установках уменьшается, в более благоприятных социальных условиях у людей повышается оптимизм, вера в возможность выздоровления от рака и инфаркта (Kirkcaldy et al., 2007). А от этого зависит и связанное со здоровьем поведение – обращение к врачу, соблюдение необходимой осторожности, мер профилактики и т. п. По мере повышения уровня жизни и улучшения социально-психологического климата подобные положительные сдвиги возможны и в России. Сложную зависимость причин смертности от образования рисует и историческая демография (Shkolnikov et al., 2004).

Как бы то ни было, снизить мужскую сверхсмертность и помочь улучшению мужского здоровья можно только рациональными методами. К сожалению, модная в России консервативная идеология, ориентированная не на адаптацию к реальным новым условиям, а на реставрацию идеализированного патриархально-имперского прошлого, предлагает прямо противоположное.

В январе 2007 г. «Литературная газета» перепечатала старую статью Урланиса и ответ на нее Ю. И. Крупнова под заголовком: «Прекратите нас беречь!»:

Фактическая и косвенная эпидемия самоубийств русских мужчин – вот ключевой факт, лежащий в основе дичайшей сверхсмертности. И за этим симптомом стоит утеря смысла жизни.

Мужчина в России либо защитник и воин, труженик, получающий достойное вознаграждение за свой качественный труд, либо существо, отказывающееся жить, поскольку не имеет возможности полноценно отвечать за семью, родных, за страну и самого себя.

Жизнь русского мужчины всегда трагична, поскольку исторична. С хрущевской «оттепели» мы приобрели и полюбили комфорт, но утеряли трагедию. Перестали быть ее героями. Решили, что полноценность и вкус жизни зависят от «объективных» законов – и не важно, политологии социализма или «рынка». И тем самым подписали сами себе приговор.

В России смертность мужчин – показатель состояния духовно-общественного благополучия и общего состояния развития страны. Качество жизни у нас напрямую определяется наполненностью личного бытия вместе со страной. Без мобилизации в России всегда не просто прозябание и застой, а деградация и ранняя смерть. Именно в 60-е за спором «о физиках и лириках» проглядели, пропустили вопрос о мужественности. А статьей Урланиса проблема мужественности, мужского призвания и достоинства и попросту была запечатана на долгие годы.

В этой ситуации мужественность должна стать объектом целенаправленного культивирования и роста. Необходимо вернуть уважение к мужчинам и самоуважение у самих мужчин. Необходимо объявить своего рода мужской призыв – т. е. возвращение мужчин к роли фундамента семейной жизни в стране.

Дальше идут стандартные предложения об административной защите и пропаганде семейных ценностей и т. п. плюс дать каждой русской семье отдельный дом.

Но если героизм, трагизм и поиск смысла жизни – имманентные черты, отличающие «русскую маскулинность» от западной, спрашивается, какую «мобилизацию», «достойное вознаграждение» и долгосрочный смысл жизни имел крестьянин, остававшийся до 1861 г. крещеной собственностью помещика? Чем была «наполнена» его личная жизнь? Кто и как доказал, что «воины» вообще живут дольше и зачинают больше детей, чем землепашцы, ремесленники и торговцы? Жизнь в сталинском ГУЛАГе, конечно, была трагичнее, чем во времена хрущевской «оттепели», но вряд ли это можно считать положительным демографическим фактором.

Универсального рецепта «мужского здоровья», как и единого канона маскулинности, не существует. Разные люди выбирают наиболее подходящие для себя образцы самореализации. Наука только помогает им осознать наличные варианты и сделать свой жизненный выбор более осознанным. А вот эволюция «Литературной газеты» огорчает. В 1968 г. она как могла ставила реальные вопросы «сбережения народонаселения», а в 2007 г. творческую мысль вытеснила «мобилизационная» риторика.

Подведем итоги.