Мужчина в меняющемся мире
Шрифт:
Первый фактор, выживание потомства, означает, что если отцовский вклад мал или не влияет на вероятность выживания или качество потомства, то отбор будет благоприятствовать тем самцам, которые при наличии дополнительных брачных партнеров бросают своих потомков. Если отцовский вклад способствует относительному, но не абсолютному улучшению шансов на выживание или улучшение качества потомства, то отбор будет благоприятствовать самцам со смешанной репродуктивной стратегией. Поведение самцов может варьировать в зависимости от степени их интереса к спариванию и/или родительству или от социальных (статуса самца, наличия потенциальных партнерш) и экологических условий (например, наличия пищи).
Второй фактор, благоприятные условия для спаривания,
Третий фактор, уверенность в отцовстве, означает, что если уверенность низкая, то отбор будет благоприятствовать самцу, бросающему свое потомство, если же уверенность в отцовстве велика, то отбор будет благоприятствовать отцовскому вкладу, а) если вклад улучшает выживание или улучшает качество отпрыска и б) связанные с вкладом издержки (например, уменьшение возможностей для спаривания) меньше связанных с ним выгод. Когда уверенность в отцовстве высока и его издержки (в смысле потерянных шансов на спаривание с другими самками) также высоки, отбор будет способствовать самцам со смешанной репродуктивной стратегией.
Эта теория имеет отношение не только к животным, но и к человеку. Гири подробно обсуждает, например, такую проблему, как влияние отцовского вклада на физическое благополучие ребенка. Это непростой вопрос. В традиционных обществах показатели детской смертности всегда тесно связаны с отцовским вкладом: дети, растущие без отцов, умирают раньше. Но найти здесь причинную связь не всегда удается. Во-первых, «высококачественные» мужчины, как правило, соединяются с такими же «высококачественными» женщинами, поэтому приписать ответственность за пониженную смертность их детей только отцам невозможно. Во-вторых, неясна связь косвенных генетических факторов и непосредственного родительского влияния на детей. В-третьих, некоторые отцовские практики адресованы не столько детям, сколько женщинам, которых мужчины хотят привлечь или удержать (забота о ребенке усиливает расположение женщины к мужчине).
Тем не менее даже в самых примитивных социальных условиях наличие отца сильно повышает шансы детей на выживание. Например, у парагвайских охотников-собирателей индейцев ахе (гуарани) отсутствие отца утраивает шансы ребенка умереть от болезни и удваивает его шансы быть убитым соплеменниками. Постоянная связь между брачным статусом и детской смертностью существует во всех развивающихся странах. О том же свидетельствует историческая демография: дети, имевшие законных отцов и принадлежавшие к обеспеченным слоям общества, всегда имели больше шансов на выживание и жизненное благополучие, чем внебрачные дети или сироты. Эта разница сохраняется и сейчас, даже в самых развитых и благополучных странах. Сегодня одним из главных показателей этого является образовательный уровень детей: отцовский вклад, включая совокупный семейный доход и непосредственную заботу о детях, коррелирует с более высокими учебными показателями детей, а когда они взрослеют – с более высоким социально-экономическим статусом (Pleck, 1997). Хотя причинная связь между этими явлениями не установлена (нельзя исключить влияние генетических факторов), социальная статистика достаточно выразительна.
О важности отцовского вклада в психическое и социальное развитие ребенка говорят и многочисленные психологические исследования, к которым я вернусь позже. Тем не менее, замечает Гири, учитывая неравное распределение социального капитала (например, интеллекта) и богатства, не все мужчины имеют возможность повысить социальную конкурентоспособность
своих детей, а некоторые обладающие ресурсами мужчины предпочитают вкладывать их не в детей, а в многочисленных женщин. Хотя отцовство, за исключением случаев искусственного оплодотворения, – результат спаривания, мужчинам нередко приходится выбирать между спариванием и отцовством. В этой связи весьма актуален и вопрос, как влияет на отцовские практики уверенность мужчины в своем отцовстве. Хотя достоверной статистики женских супружеских измен не существует, по-видимому, от 7 до 10 % мужей фактически воспитывают детей, зачатых не ими (Bellis, Baker, 1990).В целом, заканчивает Гири, и мужчины, и женщины выигрывают от отцовского вклада, но е г о вклад необязателен. Мужское родительство скорее факультативно и больше зависит от личных, социальных и экологических условий, включая наследуемые индивидуальные различия в предпочтении спаривания или родительства, свойства личности, качество супружеских отношений и особенности ребенка. Собственный детский опыт (например, развод родителей), а также более общие социальные и экологические факторы (например, законы против многоженства) тоже коррелируют с тем, сколько мужчины вкладывают в благополучие своих детей.
Судя по теории Гири, современная эволюционная психология, вопреки распространенным обвинениям, не претендует на то, чтобы свести все многообразие отцовских отношений к раз и навсегда принятой системе биологических координат, а лишь фиксирует существующие в этой сфере и эмпирически доказанные тенденции развития. Как эти тенденции проявляются и трансформируются в конкретных обществах – изучают общественные и гуманитарные науки.
Объем и содержание конкретных отцовских практик всегда зависят от существующих в обществе нормативных установок. При всех межкультурных различиях нормативный канон, «идея» отцовства, включает два главных компонента: а) прародитель, первоисточник жизни и б) властное начало.
Первый момент прямо или косвенно представлен в самых различных мифологиях. Может быть, именно потому, что отцовство в отличие от материнства биологически проблематично, мужчины всегда искали его доказательств, которые должны были уравновесить, а еще лучше – перевесить бесспорное материнское начало. С этим связан и культ мужского семени, от которого якобы преимущественно, а то исключительно зависят индивидуальные свойства ребенка, и напряженные поиски внешнего сходства ребенка с его предполагаемым «законным» отцом, которыми одинаково озабочены и описанные Малиновским тробриандеры, и античные греки, и средневековые крестьяне, и современные европейцы (см.: Lett, 1997; Vernier, 1994).
Второй момент – отец как персонификация власти – тесно связан с социальной структурой общества. Даже там, где властные функции в семье и обществе принадлежат мужчинам, они не всегда правят миром, в том числе своими детьми, непосредственно и единолично.
В традиционном обществе отец чаще всего позиционируется как а) кормилец, б) дисциплинатор, в) пример для подражания и д) непосредственный наставник сыновей (но не дочерей) в общественно-трудовой деятельности. Но часто отцовство бывает чисто символическим, и едва ли не самый распространенный транскультурный его архетип – образ отсутствующего отца, который всем управляет, но конкретных социально-педагогических функций не имеет.
На возвышенно-символическом уровне монотеистических религий конкретные отцовские функции не особенно заметны, их поглощает и заслоняет властная вертикаль. Существует большая и очень интересная богословская литература о понимании отцовства в Ветхом и Новом завете (Goshen-Gottstein, 2001) В иудаизме Бог – Творец, Создатель всего сущего, Отец Всемогущий (богословы обсуждают вопрос, считать ли слово «всемогущий» прилагательным или существительным, синонимом «Отца»). Прежде всего, это грозная, карающая сила: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня» (Второзаконие 5:9). Но одновременно это также Отец и покровитель народа Израиля, который обязан почитать Его заповеди: «Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Второзаконие 5:16).