Мужчина в полный рост (A Man in Full)

— Обработать?

Не «обработать», а «обработка». Раньше парни хвастались, что «обработали» ту или иную девушку, то есть добились от нее полноценного секса. Но «обработка» — сугубо девичий термин. Например, девушка говорит: «В пятницу я устроила Джеку обработку», то есть сумела добиться от него полноценного секса, как будто это грандиозное достижение. Ну, так или иначе, Элизабет с Фэноном пошли к нему в спальню шланговаться.

— Черт бы их всех побрал! — воскликнул Чарли. — Он ее позвал или она его?

Элизабет говорит, что он ее, — но, Чарли, это еще не значит, что именно так все и было.

— Смотри ты… И что потом?

— Элизабет говорит, что ничего такого у нее на уме не было, никакого секса, хотела просто слегка пошланговаться. Но оба выпили, и дело становилось куда серьезнее, чем она предполагала. Между тем ее подругам в компании приятелей Фэнона было не очень-то весело. Девушки собрались домой, но не хотели бросать Элизабет одну. В это время, как говорит Элизабет, трусиков на ней уже не было, Фэнон пытался навалиться на нее, она сопротивлялась, останавливала его, говорила, что по полной не хочет. Но Фэнон, — как утверждает Элизабет, — Фэнон применил силу, повалил ее на спину и сделал все, что хотел. Тут дверь открывается, за ней стоят две подруги, и Элизабет кричит: «Помогите! Уберите его!»

Мать ты моя! Парень успел… войти?

— Не знаю, — сказала Серена, — у меня не хватило духу задать такой вопрос Элизабет. Но я не очень-то верю в ее версию. По-моему, Элизабет просто напилась и решила, что «устроит обработку» знаменитому Фэнону. Как иначе девушка может позволить парню снять с себя трусики?

— То есть ты думаешь…

— Если хочешь знать мое мнение, я думаю, именно Элизабет кивнула в сторону спальни, предлагая Фэнону пошланговаться, и получила то, что хотела.

— Ты хочешь сказать…

— Именно. По-моему, единственная причина всей этой шумихи с «изнасилованием» в том, что подружки Элизабет слишком неожиданно вошли в комнату. Ей надо было срочно отмазаться, вот она и закричала: «Помогите!», «Уберите его!» или что там еще. Сам посуди, она даже не стала ничего рассказывать Инману и Эллен, родители ведь не от нее об этом узнали.

— Что, даже не стала рассказывать родителям?

— Вот именно. Мать одной из девушек, Тани Баер, позвонила Эллен и взвинтила их с Инманом донельзя. Оказывается, Таня Баер рассказала все матери. Элизабет приперли к стенке ее же собственной выдумкой, но она не хотела, чтобы родители жаловались — ни в полицию, ни в университет — никуда. Почему? Говорит, что якобы слишком травмирована, чтобы с кем-то говорить об этом. Но я думаю, она просто понимает — состряпанная на ходу отговорка может обернуться гигантской ложью. Элизабет боится, что в полиции, в суде или где-то еще придется излагать детали и обман может раскрыться. И поэтому просит своих родителей и всех остальных только об одном: «Давайте забудем об этом. Пожалуйста, давайте забудем». Только плохо она знает своего отца, если на это надеется. Инман в ярости, он пытается собрать себе армию, но никаких обвинений выдвинуть не может, потому что дочь «слишком травмирована». «Травмирована», понимаете ли. На «Балу мотыльков» она вовсе не казалась травмированной.

— Я думал, вы с Элизабет подруги.

— Да, подруги. Она вообще симпатичная девушка. И у нас хорошие отношения. Она секретничает со мной. Но разве поэтому я должна считать ее ангелом? Ничего подобного. Ты не понимаешь женщин, Чарли, совсем не понимаешь. Самое изощренное мужское коварство не может сравниться с женским. Элизабет изначально старалась прикрыть это дело как только могла, но не призналась ни Инману, ни Эллен, что она вовсе не такая уж мисс Невинность. А теперь всё это окончательно вышло из-под контроля. Имя Фэнона не сходит с экранов телевизоров и страниц газет. Элизабет по имени не называют, ее называют «дочерью одного из крупнейших бизнесменов Атланты», но весь Интернет пестрит сплетнями благодаря сайту «Охота на дракона», и любой прохожий с ходу скажет, что изнасилованную девушку зовут Элизабет Армхольстер.

Ярко-синие глаза так и сверлили Чарли.

— Ну, хорошо, — сказал он наконец, — допустим, это правда. Каким образом это влияет на мое положение?

— Это влияет скорее на положение Фэнона. Ведь именно он сейчас может потерять все в результате сфабрикованных обвинений.

— И мне следует…

— Тебе следует дать ему хоть какую-то передышку, Чарли! Вовсе не обязательно нападать на Элизабет. Ее можно вообще не упоминать, даже как дочь крупного бизнесмена или кого там еще. Можно просто напомнить всем о недопустимости огульных обвинений Фэнона, о том, что у спортивных звезд много завистников, — ты ведь действительно знаешь об этом не понаслышке.

Крокер отвернулся к стене, посмотрел на панели красноватой сосновой обивки и тяжело вздохнул.

— Чарли! — воскликнула Серена, стараясь снова обратить на себя его взгляд. — Дело не в том, чтобы угодить Фэнону и его сторонникам. Дело в том, чтобы остаться на стороне истины и беспристрастности! Говорю тебе, я знаю Элизабет, она вполне способна шланговаться с любым парнем, который так же известен, как Фарик Фэнон, — неважно, белым или черным, — и «устроить ему обработку». Конечно, об этом не надо говорить на пресс-конференции, но ты вполне можешь хотя бы чуть-чуть защитить Фэнона. Это будет только справедливо.

Чарли откинулся в кресле и тяжело задышал через рот. Дилемма теперь терзала мозг яростнее, чем когда бы то ни было. Он хотел поверить всему, что сейчас сказала Серена. Хотел остаться на стороне истины и обанкротившейся империи Чарли Крокера одновременно. Хотел поверить, что Серена искренне жаждет правды и справедливости и лишь как случайного приложения к ним — сохранения имущества мистера и миссис Крокер.

Словно чувствуя, что почти добилась своего, Серена придвинулась поближе и сказала:

— Сейчас это самая популярная тема для сплетен. А представь, через полгода-год кто вспомнит все эти подробности? Кто вспомнит, что Чарли Крокер высказал на пресс-конфренции несколько прописных истин о звездах спорта, о том, что им завидуют и пытаются их опорочить? Да никто.

Но Чарли знал кое-кого, кто не забудет. Перед глазами так и стояло это темно-красное толстощекое лицо, низкий лоб, гладко зачесанные назад волосы, черные, словно полоса мокрого асфальта. В ушах раздавался прокуренный, клокочущий от злобы голос. Маленькие ненавидящие глаза смотрели прямо в душу.

— Я понимаю — у них, конечно, своя выгода, — продолжала Серена, — но этот Роджер Белл совершенно прав — ты действительно кое-что сделаешь для Атланты, сделаешь очень много, если просто встанешь и скажешь: «Давайте на минутку успокоимся. Давайте подумаем. Давайте не будем спешить с осуждением». Ведь на самом деле ты именно это и скажешь: «Давайте не будем спешить с осуждением». Учитывая то, что я знаю об Элизабет — и не только я, а, кстати, довольно много народу, она девушка общительная, — кто-то должен выступить с таким заявлением, кто-нибудь твоего уровня. Не может же мэр делать все в одиночку. А вдвоем вы бросите мощный призыв поверх расовых барьеров. И впоследствии город будет благодарить тебя. Многие на твоем месте пошли бы по пути наименьшего сопротивления и промолчали, что бы им ни было известно об Элизабет. Для такого выступления нужна определенная смелость. Ты не примешь чью-то сторону в этом споре, ты просто немного разровняешь игровое поле.

Да, подумал Чарли, черные меня поблагодарят, как и все джины ричманы Атланты… а вот «Пидмонтский ездовой клуб»… Перед глазами встали крыльцо с навесом, парадный вход и портье Гейтс, помогающий выбраться из «Мерседеса» высокому белому мужчине… может быть, Артуру Ломпри… Ломпри вдруг представился Чарли как живой — непропорционально высокий рост, согнутая, как у гончей, шея… Ломпри должен был знать, что тут пахнет влиятельным покровительством, ведь на него оказал давление… кто? Кто-то же велел Ломпри отозвать собак от Чарли с его холдингом. Но что Ломпри скажет в клубе? Что он может сказать? Много ли ему известно?