Мужчины свои и чужие

Лиони, Эмма и Ханна сидели на палубе парохода, на­правляющегося в Луксор, и следили, как золотой диск солнца тонет в бескрайних водах Нила. Перед ними стояли бо­калы со слабеньким коктейлем. Это было самое приятное время, чтобы посидеть на палубе и посмотреть на проплывающие мимо долины. Стало немного прохладнее, и дул лег­кий ветерок.

Шел предпоследний день их круиза, и им хотелось все за­помнить и никогда не забывать. Следующий день у них был расписан с утра до вечера. Флора сказала, что у них не будет свободной минуты, и посоветовала воспользоваться этим ве­чером для отдыха. Девушки с радостью послушались. Родите­ли Эммы решили поиграть в карты после обеда, причем Джимми сделал все возможное, чтобы убедить дочь к ним присоединиться. Но она отказалась.

– Я лучше позагораю, папа, – твердо сказала она. Он искренне удивился:

– Но разве тебе не хочется побыть с отцом и матерью? Ханна и Лиони быстренько допили свой кофе и начали подниматься, не желая смущать Эмму своим присутствием во время ее перепалки с отцом. Но Эмма нуждалась в их под­держке.

– Папа, – спокойно сказала она с непривычной сталь­ной ноткой в голосе, – конечно, мне нравится быть с тобой и мамой, но мы же не срослись бедрами. Я хочу позагорать и не хочу играть в карты. Так что желаю вам получить удоволь­ствие.

Эмма встала и поцеловала отца в щеку, стараясь смягчить резкость своего отказа. Это сработало – отец промолчал, что было на него не похоже. «Наверное, он просто обалдел от не­ожиданности», – догадалась Ханна. Если бы она была пси­хологом, то написала бы огромную статью о Джимми О'Брайене. Она наблюдала на ним пять дней и пришла к выводу, что он ужасный человек с сильно завышенной самооценкой.

В среду он оскорбил прелестную молодую исполнитель­ницу танца живота, которая приехала на пароход со своим оркестром. Он заявил, что ей стоило бы что-нибудь на себя надеть, а не мотаться по залу, тряся вываливающимися теле­сами, как обычная потаскушка. Только вмешательство Фло­ры предотвратило международный скандал, потому что у ру­ководителя оркестра был такой вид, будто он собрался раз­бить свою электрогитару о голову Джимми.

– Не надо грубостей, – сказала Флора и увела чету О'Брайенов в дальний угол бара, где ей в течение десяти минут пришлось слушать лекцию на тему: «Позор, что эти люди в свое время не приняли католичество». Эмма сидела красная до корней волос и боялась поднять глаза на танцов­щицу.

«Такому человеку, как Эмма, никогда не удастся проти­востоять отцу», – поняла Ханна, отпивая еще глоток коктей­ля. Мамаша же ее просто странная. То болтает без умолку, то умолкает и сидит, уставившись в пространство с отсутствую­щим выражением лица.

– Обычно она не такая, – однажды шепнула ей Эмма, когда Анна-Мари прервала на середине фразу и принялась что-то мурлыкать под нос. – Папа говорит, все дело в жаре, но я все равно не понимаю, что с ней случилось.

Три женщины великолепно провели время, загорая на верхней палубе, читая, болтая, попивая минеральную воду и слушая бесконечно повторяющиеся записи, доносящиеся из усилителей в баре. Человек, ответственный за музыку на па­роходе, явно имел в своем распоряжении небольшое количе­ство записей и поэтому ставил в основном хиты семидесятых годов или песни из старых мюзиклов.

– Если я услышу эту песню еще один раз, я кого-нибудь убью! – заявила Лиони, допивая свой коктейль и раздумы­вая, не заказать ли еще один перед ужином.

– По крайней мере, они хоть сделали музыку потише, – сказала Эмма.

– Только чтобы не пугать коров, – заметила Лиони.

– Там на берегу наверняка есть полоски земли, иначе где бы паслись все эти коровы, – сказала Эмма, вглядываясь в берег. – У воды бы их сожрали крокодилы.

Они много смеялись в тот вечер, потому что Лиони вы­ступила со своим собственным предположением, почему рыбы никогда не фигурируют в наскальных рисунках и в раз­ных настенных картинах в храмах. Их гид Флора обычно ос­тавляла многие вопросы без ответов, обещая ответить на сле­дующий день. Накануне она объяснила, почему Хатшепсут оказалась единственной царицей, похороненной в Долине царей, но тут же возник новый вопрос – о рыбе в качестве жертвоприношения.

Лиони, которая была без ума от египетских мифов, реши­ла, что ответ на этот вопрос следует искать в истории бога Озириса. Ханна и Эмма, которые расположились в каюте Ханны вокруг бутылки персикового шнапса, так смеялись, что едва не свалились с койки.

– Когда Сет, злобный брат Озириса, убил его, разрезал на части и разбросал их по всему Египту, несчастная жена Озириса собрала и сложила все его части тела, – с энтузиаз­мом объясняла Лиони. – Она не смогла найти только пенис, который съела рыба. Вот и все. Ханна аж согнулась от смеха.

– Ты хочешь сказать, что рыбу не приносят в жертву, по­тому что одна из них съела член Озириса?

– Ну, конечно! По-моему, вполне логично.

Эмма, выяснившая, что ей весьма по вкусу персиковый шнапс, начала хихикать.

– Но мы же сегодня ели рыбу на ужин, – с трудом выго­ворила она. – Боюсь, меня сейчас стошнит! – Она расхохо­талась так, что и в самом деле с грохотом свалилась с койки.

Лиони, погруженная в свои египетские фантазии, выпила значительно меньше, чем остальные, но тут и она сдалась. Она втащила Эмму назад на койку, налила себе солидную порцию шнапса и осушила стакан в три больших глотка.

– Понятия не имею, что я буду рассказывать знакомым, если они спросят меня, кого я видела в Египте, – сказала она. – Ведь все думают, что я культурно проводила время, беседуя о древних цивилизациях. А я связалась с двумя алко­голичками, помешанными на сексе, которые считают, что пирамиды на самом деле летающие тарелки.

– А разве нет? – удивилась Ханна.

– Заткнись и налей себе еще! – приказала Лиони.

На следующее утро они пили на палубе легкий коктейль, который прекрасно помогал бороться с похмельем.

– Давайте закажем еще по порции, – предложила Ханна и махнула бармену.

– Мне надо в туалет, – возвестила Эмма, – но я отсюда слышу своего отца. Он внизу, и я не хочу с ним столкнуться, иначе он заставит меня сидеть с ними.

– Он чересчур много на себя берет, – рискнула заметить Лиони. Ей ужасно хотелось сказать, что Джимми О'Брайен грубиян и хам, но она понимала, что не может себе такого позволить.

– Ты не представляешь до какой степени! – заявила Эмма, которой слабый коктейль все же ударил в голову. – Он всегда командует, и только он один прав. Это настоящий кошмар!

– Но ты же только что рискнула ему возразить, – заме­тила Лиони.

– Мне еще придется за это расплачиваться. Он ненави­дит, когда ему противоречат – особенно при ком-то.

– Ты часто видишься с родителями дома? – поинтересо­валась Ханна.

– Да, постоянно, – призналась Эмма. – Они живут за углом, совсем рядом. Мы с Питом не могли купить дом на наше жалованье, вот отец и дал нам в долг. Правда, он и на­стоял на покупке дома, который ему нравился. До них всего пять минут ходьбы. Ханна поморщилась: