Мужики
Шрифт:
Женщины так увлеклись приготовлениями, что почти никто не пошел работать в поле, даже гусей забыли выгнать в овражек, и они громко гоготали во дворах. А ребятишки, бегавшие сегодня на воле, без всякого присмотра, шалили отчаянно; мальчики постарше, вооружившись длинными шестами, убежали на тополевую дорогу, лазали там на деревья и разоряли вороньи гнезда, а перепуганные птицы черной тучей кружили высоко в воздухе и жалобно каркали. Младшие развлекались тем, что гоняли слепую лошадь ксендза, тащившую бочку на полозьях. Они старались загнать ее с высокого обрыва в озеро, но умную лошадь трудно было обмануть: очутившись уже
Лошадь переломала бы себе ноги, если бы не Ягна, которая, услыхав крики, палкой разогнала сорванцов и вывела ее на дорогу. Но лошадь с испугу утратила чутье и, видно, не знала, в какую сторону идти, а ее мучители подстерегали ее, прячась за деревьями. И Ягна решила сама отвести лошадь к хозяину.
Она вела ее по дорожке между садом ксендза и избой Клембов. В это время к дому органиста, стоявшему в глубине двора, подкатила бричка. В ней уже сидела жена органиста, а Ясь на крыльце прощался с родными.
— Вот, привела лошадь, потому что ребята ее пугали, — начала она робко.
— Отец, кликни-ка Валека, пусть он ее отведет домой! Ты зачем же, дубина этакая, бросил лошадь? Чтобы она ноги себе поломала? — прикрикнула она на работника.
Ясь, увидев Ягну, покосился на родителей и протянул ей руку.
— Счастливо оставаться, Ягуся!
— Опять в школу?
Что-то похожее на сожаление сжало ей сердце.
— Везу его в город, в ксендзы будет готовиться, — гордо объявила мать.
— В ксендзы!
Ягна удивленно посмотрела на Яся. А он уже садился на переднюю скамейку, спиной к лошадям.
— Хочу подольше смотреть на Липцы! — пояснил он, любовным взглядом обводя замшелую крышу отцовского дома и цветущие сады, сверкавшие росой.
Лошади тронулись легкой рысцой. Ягна пошла за бричкой. Ясь еще что-то кричал сестрам, плакавшим у крыльца, но смотрел только на нее — в ее синие влажные глаза, сияющие как майский день, на ее белокурую голову, обвитую толстыми косами, которые тройным рядом лежали над белым лбом и спускались на уши, на лицо, прелестное, как полевая роза.
А она шла почти бессознательно, словно завороженная его горячим взглядом. Губы у нее дрожали, сердце блаженно замирало, а глаза покорно следовали за Ясем.
Только когда бричка свернула под тополя, глаза их оторвались друг от друга. Взгляд Ягны наткнулся вдруг на пустоту, и она круто остановилась.
Ясь махал ей шапкой на прощанье. Они уже въезжали в сумрак под тополями.
Ягна стояла и протирала глаза, как человек, внезапно разбуженный от сна.
"Иисусе! Этакой глазами в самый ад заведет", — подумала она, как бы силясь стряхнуть с себя жаркие взгляды Яся.
— Органистов сын, а с виду настоящий панич… И будет ксендзом, — может быть, его даже в Липцы назначат!
Она оглянулась. Бричка исчезла из виду, долетали
только стук колес и голоса Яся и его матери, которые громко здоровались с прохожими.— Мальчик, почти еще ребенок, а взглянет — словно обнимет! Даже дрожь пробирает, и в голове мутится!..
Она вздрогнула, облизывая розовые губы, и блаженно потянулась…
Ей вдруг стадо холодно. Только теперь она вспомнила, что ноги ее босы, голова не покрыта и на плечи сверх сорочки наброшен только рваный платок. Она даже покраснела от стыда и побежала домой.
— Мужики возвращаются, знаешь? — радостно кричали ей от плетней и калиток девушки, женщины, дети.
— Ну и что? — ответила она кому-то из них почти со злостью.
— Вернутся! Разве этого мало? — удивлялись они ее равнодушию.
— А мне все равно — с ними или без них. Вот дуры! — ворчала она, неприятно задетая тем, что все, кроме нее, шалеют от радости, поджидая любимых.
Она зашла к матери. Дома был только Енджик. Сегодня он в первый раз слез с кровати. Перебитая нога была еще забинтована. Он сидел на пороге и плел корзинку, подсвистывая сорокам, прыгавшим по изгороди.
— Слыхала, Ягусь, выпустили наших!
— Еще бы, все в деревне только о том и трещат!
— А Настуся просто с ума сходит от радости, что Шимек вернется…
— Ей-то что? — Она сверкнула глазами сурово, как мать.
— Да так… просто… Ой, как у меня опять нога разболелась! — пробормотал оробевший Енджик. — Цыц, подлые! — он швырнул палкой в сени, где раскудахтались куры.
Он для виду потирал больную ногу и покорно заглядывал в хмурое лицо сестры.
— А где же мать?
— В плебанию ушла. Ягусь, про Настку я это просто так сболтнул…
— Дурак, думаешь, что ты один это знаешь! Поженятся, и все тут…
— Да разве мать позволит? Ведь у Настуси всего один морг.
— Если он будет у матери позволения спрашивать, так никогда не женится! Парень в летах, пора своим умом жить, должен знать, что делать…
— Он знает, Ягусь, знает, и если заартачится, — поставит на своем! Он матери не послушает, назло ей женится и отберет свой надел.
— Болтай, болтай, только смотри, как бы мать не услыхала!
Тоска одолела Ягну. Подумать только — этакая Настка, и та завела милого дружка, и у той свои радости. У других девушек тоже. К каждой сегодня кто-то вернется…
— Да, все вернутся! — Ее вдруг охватило радостное нетерпение, и, оставив недоумевающего Енджика, она побежала домой убирать и готовиться к встрече, как все другие, и ожидать, лихорадочно ожидать освобожденных, как ждала их сейчас вся деревня.
Она весело суетилась, даже запела от радости и несколько раз выбегала поглядеть на дорогу, к которой были прикованы все глаза.
— А вы кого же высматриваете? — неожиданно спросил у нее кто-то из соседей.
Ягну словно обухом по голове стукнули. Она побледнела, руки опустились, как перебитые крылья, сердце задрожало от боли.
Правда, кого ей ждать? Ведь никто к ней не спешит, на свете она одна, как перст! "Вот Антек разве!.. — подумала она с какой-то тревогой. — Антек! — повторила, тихо вздыхая, и воспоминания замелькали в памяти, как легкие тени, как чудный, но давно снившийся сон. Может, и вернется, — сказала себе Ягна. — Правда, кузнец только вчера уверял, что его не выпустят с другими, что он останется в тюрьме на долгие годы…"