Мужские игры

Настя мужественно «отбывала повинность», то и дело поглядывая на часы. Удобно ли уже исчезнуть или нужно еще потусоваться с гостями, чтобы не обидеть маму и Леонида Петровича? Ее всегда поражала способность родителей обрастать знакомствами и устанавливать дружеские отношения с людьми, никак не связанными с их профессиональным кругом. Если бы Насте пришлось звать гостей, они сплошь были бы или ее коллегами с Петровки, или Лешкиными, из его института. А сейчас вокруг нее были гости самых разных профессий, с которыми мама и отчим знакомились на приемах, банкетах, во время отпусков, были даже две мамины школьные подруги.

Она пробралась к отчиму и потянула его за рукав.

– Пап, пойдем на кухню, мне с тобой посоветоваться надо.

Леонид Петрович тут же извинился перед толстым смешным дядькой, с которым что-то оживленно обсуждал, и поднялся из-за стола. Но кухня оказалась занята, там сидели две дамы и, весело чирикая, украшали котлеты на косточках затейливыми бантиками из тонких полосок цветной бумаги. Настя растерянно взглянула на отчима, но он тут же сделал головой движение, указывающее на входную дверь. Стараясь не щелкать замком, они тихонько выбрались на лестничную площадку.

– Ну, ребенок Настя, говори, что тебя гложет.

– Я не могу работать с Мельником, – выпалила она.

– Не можешь или не хочешь?

– Не хочу, потому что не могу. Папа, я подумываю о том, чтобы уйти из отдела. Что ты мне скажешь?

– Ну, ребенок, ты уже замужняя дама и в моих советах вряд ли нуждаешься. Скажи уж честно, тебе нужна помощь? Я могу поговорить в министерстве…

– Нет, папа, – она упрямо помотала головой, – мне нужен именно совет.

– Насчет чего?

– Уходить или не уходить. Я не хочу работать с Мельником. Но в то же время мне неловко как-то… Стыдно.

– Это понятно, – кивнул отчим. – Можешь не объяснять.

Господи, как хорошо, что папа все понимает. Он сам всю жизнь проработал на практике, он прекрасно знает, что такое «отдел Гордеева», как он создавался и что в этом отделе делала Настя, поэтому он все понимает без лишних слов.

– Ребенок, тебе хорошо известно, что рабский труд самый непродуктивный. Человек, работающий из-под палки, не будет делать свою работу хорошо, даже если очень постарается. Тебе нужно либо изменить свое отношение к происходящему, либо действительно уходить. Если ты останешься у Мельника и будешь ежедневно бороться со своей неприязнью к нему, много ты все равно не наработаешь. Поверь моему опыту, я через это проходил неоднократно.

– И каждый раз менял место работы? – недоверчиво спросила Настя.

– Ну зачем же. Я менял отношение к ситуации. Или прикладывал усилия к тому, чтобы мои отношения с людьми были такими, как мне хочется.

– Я не смогу, – вздохнула она. – У меня характер не тот.

– Знаю. Поэтому считаю, что ты вполне можешь уйти. Если бы ты проработала на практике год-полтора, я бы счел твой уход трусливым бегством от трудностей. Но ты в уголовном розыске больше десяти лет, ты работала честно, добросовестно, от трудностей не пряталась, я все про тебя знаю, мне Гордеев регулярно докладывал, как трудится мой ребенок. И ты имеешь полное моральное право уйти, не опасаясь косых взглядов и не укоряя себя.

– Ты думаешь?

– Уверен. Надо только подумать, куда.

– Да какая разница, – Настя махнула рукой, – лишь бы от Мельника подальше.

– А вот тут ты не права, – возразил Леонид Петрович. – Разница очень даже есть. У тебя сейчас должность невыгодная.

– Как это – невыгодная? – не поняла она.

– Ты – старший опер. Уйти с Петровки в округ на такую же должность означает уйти с понижением. Чтобы ничего не потерять, нужно уходить только на вышестоящую должность, начальника отделения, отдела и так далее. Ты – женщина. Понятно?

– Понятно. Меня на такую должность никто не назначит.

– Вот именно. Значит, территориальные органы отметаем сразу, если ты не собираешься менять профиль работы. Единственная возможность работать в округе без понижения в должности – это заниматься предупреждением преступности несовершеннолетних. Вот на этой работе женщин на любые должности назначают. Пойдешь?

– Ни за что! Там надо детей любить, уметь их понимать и прощать, быть педагогом. А из меня какой педагог?

– Это верно, никакой. А если остаться на Петровке, например, в штабе или в информационном центре?

– Нет, папа, я не смогу. Каждый день ребят видеть и глаза прятать… Нет.

– Ладно, Петровку тоже отметаем. На тебя трудно угодить, ребенок Настя.

– Ну пап…

– Хорошо, хорошо. А если в адъюнктуру поступить? Ты об этом не думала? Тебе летом исполнится тридцать семь, в адъюнктуру, правда, принимают только до тридцати шести, вступительные экзамены осенью, но в ряде случаев делают исключения, ведь речь идет всего о трех месяцах. Как тебе такая идея?

– Да ты что, папа, какой из меня ученый?

– Вот, между прочим, ученый-то из тебя как раз хороший получится. У тебя голова прекрасная, аналитический склад мышления, усидчивость огромная. Напишешь диссертацию, защитишься, будешь преподавать.

– Это все замечательно, но…

– Что – но? Какое у тебя опять «но»?

– Я не выдержу до осени. Я хочу уйти сейчас. Прямо сейчас.

– Да-а, – протянул отчим, – допек тебя Мельник. А мне он показался вполне нормальным мужиком. Чего ты с ним не поделила?

– Границу мы с ним не поделили. Границу между его самолюбием и начальственным самомнением и моим стилем работы. Я всегда сомневаюсь, меня так Колобок приучил, я никогда не цепляюсь за версию, даже если она мне ужасно нравится, когда вижу, что она слабая или неправильная. Понимаешь, папа, я, конечно, отношусь к своей работе как к творчеству, и мне бывает жалко и обидно отказываться от того, до чего я с таким трудом додумалась, но все равно отказываюсь я легко, даже если на проверку этой версии я убила кучу времени и сил. Потому что в конечном итоге дело в раскрытии преступления и поимке преступника, а не в моих амбициях и не в моем творчестве. Я не стыжусь и не стесняюсь признаваться, что ошиблась. А Мельник – это начальник, который всегда прав по определению.

– Тяжелый случай. Тогда ты права, надо уходить. Я подумаю, как тебе помочь, поговорю со знакомыми.

– Папа, не надо мне помогать, я тебя прошу. Мне важно услышать твое мнение. А остальное я сама как-нибудь устрою.

– Ну что ж, мое мнение ты услышала. Не можешь работать с Мельником – уходи, не насилуй себя и не ломай. Еще вопросы есть?

– Больше нет, – улыбнулась Настя.

– Тогда пойдем. Ты на часы все посматриваешь. Торопишься?

– Немного. Мне еще добираться до дома часа полтора.

– Ладно уж, поезжай. Только не забудь продукты, мама тебе там наготовила на неделю вперед.

Когда они вернулись в квартиру, кухня уже была свободна. Леонид Петрович достал большую сумку и стал помогать Насте складывать в нее пакеты, банки и кастрюльки, заботливо приготовленные Надеждой Ростиславовной.

– А это что? – спросила Настя, беря в руки непрозрачный тяжелый сверток.

– Это рыба. Она сырая, но уже почищенная и разделанная, ее только надо обвалять в муке и пожарить. Справишься?