Музпросвет
Шрифт:
Прогрессивно мыслящие продюсеры видят выход в уменьшении количества слоев, это путь техно-минимализма, но и он кажется Уве тупиковым, а кроме того не затрагивающим сущности проблемы. Самый главный дефект подобного подхода — это то, что музыка не меняется со временем, каждый цикл повторяется абсолютно одинаково.
Уве соглашается, что повторение — это основа музыки. Но одновременно он утверждает, что повторения не должны быть абсолютно точными, музыка должна непрерывно изменяться, расти как нечто органическое.
Какая музыка нравится Уве? Живая. Например, старый джаз или современный латиноамериканский фольклор. Побывав в Коста-Рике, Уве на какой-то свадьбе услышал игру деревенских музыкантов, которые часами напролет могли тянуть одну и ту же нехитрую мелодию. При этом они играли настолько
Чем ему не нравится ситуация в Европе? «Прежде всего, наблюдается очевидный застой электронной музыки. Большая часть производимой музыки сводится к повторению одних и тех же схем. Называется ли это „хаусом“ или „драм-н-бэйссом“ — не имеет значения, принцип все равно остается одним и тем же. Что же касается Европы в целом, то я придерживаюсь мнения, что здесь очень сложно искать новые пути. Европа — исключительно плотно заселенное пространство с очень долгой культурной традицией. А это приводит к тому, что здесь можно работать в глубину, но не в ширину. Мне здесь не хватает дистанции и перспективы. В 1993—1994-м ситуация была еще совсем другой. Но потом сформировалась специфическая атмосфера, в которой делается техно, были расставлены все точки над „i“. Заниматься независимой музыкой, не замечая, что вокруг тебя происходит, стало просто невозможно. Техно-тусовка в Германии очень сильна, давно устоялись свои правила игры, своя шкала ценностей. Но такое положение сложилось вовсе не во всех странах, максимум в пяти. Мне было очевидно, что нужно уехать туда, где нет никакого техно, вообще никакой электронной музыки.
Когда я после года отсутствия возвращаюсь в Германию, мне каждый раз кажется, что я пропустил что-то очень важное, что все изменилось и ничего не узнать. Но каждый раз я обнаруживаю, что все осталось по-прежнему.
Я готов поверить, что в таком положении дел заключается преимущество европейской музыкальной традиции. Я имею в виду ее плотность. Над одной темой работает одновременно так много народу. Очень быстро образуются ее мелкие специфические разновидности. Я готов допустить, что и через 20 лет будет существовать тусовка вокруг эсид-хауса, который будет звучать точно также, как и сегодня, но работа над ним будет продолжаться. В этих специализированных тусовках всегда будут делаться маленькие открытия, частные прыжки, но в целом сфера танцевальной поп-музыки уже сформировалась и точно такой же и останется в будущем. На протяжении многих лет идет работа над деталями. Это настоящий застой».
Отвечая на вопрос, в чем он видит смысл своей деятельности, Уве Шмидт заявил: «Спасти техно от него самого». Знаменит и его совет начинающим техно-музыкантам, впрочем, к продолжающим это тоже относится: прекратить использовать Cubase, то есть начать делать музыку, не используя MIDI-секвенсор.
Еще один знаменитый гиперпроизводитель и одновременно еще один враг механистического подхода к изготовлению музыки — это Брин Джонс, стоявший за проектом Muslimgauze. Он использовал много ударных инструментов: как правило, это были арабские бубны и барабанчики, а также металлические гонги. Барабаны записывались вживую, потом на них накладывался синтезаторный гул и разнообразные шумы арабского происхождения. Джонс записывал с радиоприемника обрывки речи, пение муэдзина, звуки топающих ног, стрельбу из автомата узи. Он применял массу морально устаревшей и часто неисправной аналоговой аппаратуры: усилители, микшерные пульты и синтезаторы. Все это барахло часто вело себя непредсказуемо: то начинало бурчать и гудеть, то попросту отключаться, когда транзисторы нагревались.
Брин Джонс был агрессивным противником цифровой техники, и техники вообще. Он ни разу в жизни не подходил к компьютеру и в глаза не видел интернета. Не пользовался он и семплером. Вся его музыка делалась вручную, то есть переписывалась с пленки на пленку, по технологии начала 70-х. Если нужно было добиться зацикленного звука,
Джонс склеивал магнитофонную пленку в кольцо. Дабоватость Muslimgauze различима невооруженным ухом.Брин Джонс полагал, что именно семплеры виноваты в том, что вся западная музыка звучит совершенно одинаково. Он уверял, что современный музыкант может добиться своеобразного и живого саунда, лишь принципиально отказавшись от семплера, который позволяет хирургически точно вырезать, а потом модифицировать музыкальный фрагмент. Стерильная точность обработки убивает музыку.
[19] Легко и джазовато
На апокалипсис нельзя положиться.
В начале 90-х термин Easy Listening, «легкое, непринужденное слушание», еще не был в большом ходу. Easy Listening — это легкомысленная и, вообще говоря, ненавидимая молодежью интернациональная эстрада 50—70-х, французский шансон, киномузыка, коктейль-джаз, музыка для баров, музыка эстрадных оркестров, музыка для тех, кому за 50, мелодии и ритмы зарубежной эстрады, массовая продукция без каких бы то ни было творческих претензий. Особенно гнусны переложения рок- и поп-номеров для больших оркестров, состоящих из дядек в одинаковых синих пиджаках, белых штанах и черных усах. Эти дядьки — настоящие мастера зажигательной, танцевальной и экзотической музыки.
Easy Listening находится в опасной близости от мьюзак (Muzak). Американская фирма Muzak Inc. поставила на поток изготовление и рассылку по почте кассет с музыкой для универмагов, залов ожидания, лифтов и тому подобных мест скопления беззащитного народа. Мьюзак — это музыкальное орошение клиентов, своего рода акустический одеколон. Мьюзак — это абсолютный ноль творческих претензий, самое страшное ругательство, применимое к музыке.
Но несложно заметить, что идея музыки, растворенной в воздухе, близка к идее эмбиента. Брайан Ино, изваяв во второй половине 70-х свою революционную «Музыку для аэропортов», фактически изготовил футуристический мьюзак для аэропортов.
Почему недовольная жизнью молодежь полюбила панк и гитарный хардкор? Очевидный ответ: потому что родители слушали всякую гадость вроде Джо Дассена и Мирей Матье. Примитивный гитарный рок был отличным способом досадить родителям и почувствовать, что мы — другие.
А в 90-х возникла совершенно зеркальная ситуация. Нынешние родители выросли на гитарном роке, для них социальный протест и активная жизненная позиция однозначно ассоциируются с Эриком Клэптоном, Rolling Stones и Scorpions. Потому молодежь, чтобы снова иметь возможность противопоставить себя своим родителям, полюбила расслабленную, спокойную и в большой степени поп-ориентированную музыку.
Так возникло на первый взгляд странное явление: мелодичные поп-песни, существующие на андеграундных лейблах.
Иное объяснение: для гитарной хардкор-сцены начала 90-х Easy Listening не был особенно чужим. Скажем, в Штутгарте некоторые хардкор-гитаристы участвовали в параллельных поп-проектах с девушками, поющими на французском языке. Ненавистью пользовались бодрые шлягеры, хит-парадная фальшь, a Easy Listening воспринимался как ироничная и абсолютно непопулярная музыка для отдыха: утром слушать надрывный гитарный рев невозможно, а завести что-то хочется. В конце 70-х у лондонских панков аналогичную функцию контрастного душа выполнял регги, регги — тоже довольно легкая музыка.
После краха коммерциализированного гитарного хардкора и альтернативного рока в середине 90-х Easy Listening обособился и зажил самостоятельной жизнью. Саундтреки старых эротических фильмов «Vampiros Lesbos» и «Schulm dchen Report», с переизданием которых связывают подъем новой волны Easy Listening, вышли на штутгартском гитарном лейбле Crippled Dick Hot Wax благодаря усилиям активных участников местной хардкор-сцены.
Очень часто у тех, кто взялся за Easy Listening, — панк- и индастриал-корни.