Музыка дождя

— Фрэнк, — сказала Хелен, смеясь, — я не ребенок. Мне на прошлой неделе исполнилось шестнадцать. Я взрослая. Я смогу добраться до дому на автобусе.

Она ушла, потому что не могла вынести выражения его лица.

Конечно, он должен был держаться подальше от их дома, а то вдруг не сможет контролировать себя. Так она говорила себе.

Она не помнила, чтобы после этого случая он приходил к ним домой на Розмери-Драйв. Он всегда находил причину: то у него была конференция, то он уезжал за границу, потому что они с Ренатой решили навестить ее родственников в Италии. Он всегда извинялся. Мама говорила, что он возгордился, но все же хорошо, что им не приходится ходить к нему и просить, чтобы он по старой дружбе вернул отца на работу. В конце концов, мистер Палаццо сам попросил его вернуться, сказав, что нельзя так разбрасываться ценными сотрудниками.

Хелен так и не поняла, знал ли папа, что помог ему Фрэнк. Говорить с папой было сложно, он оградил себя стеной. Последние месяцы в школе тянулись бесконечно. Ей казалось, что с того дня мир перевернулся. Она все время боялась, что ее неправильно поймут. Однажды, когда учитель пения попросил ее спуститься в кладовку и помочь ему принести ноты, она начала кричать. Мужчина даже не притронулся к ней, но у нее случился приступ клаустрофобии. Она решила, что он подумает, будто она намеревалась соблазнить его, сделает ей больно, а потом обвинит в случившемся ее. В итоге он ее действительно обвинил, сказав, что она неврастеничка и истеричка, что она создает проблемы и что, даже если в мире вообще не осталось бы женщин, он все равно пальцем до нее не дотронулся бы.

Директор школы согласился с ним и спросил Хелен, почему она начала кричать, если она сама признала, что он даже не пытался дотронуться до нее. Хелен сказала, что не знает, что, должно быть, она потеряла контроль над ситуацией, и если бы она не закричала, что-нибудь могло бы произойти, и потом было бы уже поздно.

— С тобой случалось что-нибудь подобное раньше? — спросил директор, который совсем не собирался сочувствовать Хелен. Хелен Дойл всегда была сложным подростком. Она постоянно создавала уйму проблем.

Хелен неуверенно сказала, что нет. Директор вздохнул:

— Могу уверить тебя, что это будет происходить с тобой и впредь. Дело в тебе. В твоей жизни еще будет много ситуаций. Но ты должна контролировать свои действия.

Это прозвучало как приговор. И через какое-то время Хелен решила стать монахиней.

И вот сейчас она была почти монахиней. Но сестра Бриджит постоянно говорила, что для нее монастырь — убежище, место, в котором можно спрятаться, а эти времена уже давно миновали.

В Сент-Мартинсе Хелен была защищена. Даже когда она сварила кофе и села напротив красавицы Ренаты, которая смотрела на нее, как тогда с фотографии в серебряной рамке, она чувствовала себя защищенной. Защищенной от воспоминаний и страха.

— Расскажите мне, что вы хотите, и мы посмотрим, что можно сделать, — сказала она, с улыбкой, за которую все так полюбили сестру Хелен.

— Все очень просто, — проговорила Рената, — мы хотим ребенка.

Вот так просто. И грустно. Хелен налила ей чашку кофе и стала слушать. Фрэнк был очень стар в свои сорок шесть. Слишком стар. Как ни смешно, но в приютах к нему отнесутся негативно. И еще у него не самое крепкое здоровье — кое-какие проблемы с сердцем, ничего серьезного — обычные трудности, как у всех бизнесменов. Биологические родители имеют право рожать детей в любых условиях, как бы ужасны они ни были, а приемные должны создать условия идеальные.

Рената и раньше слышала об этом. Вот только если бы она смогла встретить правильного человека, наверняка ребенка можно было бы взять в настоящую семью, где будут любить этого мальчика или девочку, как своего собственного. Наверняка такое было возможно. В ее глазах застыла мольба. Хелен взяла в свои руки руку женщины, которая однажды смотрела на нее с фотографии в серебряной рамке.

Она сказала Ренате, что они встретятся через неделю, когда она поговорит с нужными людьми. Она подумала, что не стоит советоваться с сестрой Бриджит. Сестра Бриджит должна действовать в рамках закона. Лучше уж Хелен пока сама разберется. Ведь так можно? Можно.

Она никому не рассказала о визите Ренаты. Сестры заметили, что она взволнована, поэтому Хелен развлекала всех рассказами, как продвигались дела в саду.

— Кто-нибудь звонил? — спросила Бриджит.

— Нет, никто не звонил. Ну, то есть как обычно.

Хелен старалась не смотреть в глаза. Впервые за время своего пребывания в Сент-Мартинсе она откровенно солгала. Ей стало нехорошо от этого, но, в конце концов, это на благо.

Если бы она только смогла это сделать, то, что надеялась сделать, тогда уже даже в двадцать один она сказала бы, что ее жизнь была не напрасной.

Настала очередь Нессы дежурить на кухне. Несса была тем человеком, который считал, что общаться с Хелен невыносимо. Естественно, что, когда они работали вместе, Хелен старалась не попадаться ей на глаза. Но в этот раз она просто повисла у нее на шее.

— Несса, что происходит, если дети рождаются у совсем безнадежных матерей? Ты не думаешь, что нужно с самого начала отдать их в правильные семьи?

— То, что думаю я, никого не интересует, потому что не я правлю этим миром. — Несса была кратка. Она мыла полы, и Хелен мешала ей.

— Но разве ребенку не будет лучше при этом?

— Хелен, я только что вымыла здесь.

— А тебе всегда надо записывать, кто родился? У любых матерей?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, тебе всегда надо регистрировать ребенка и говорить, кто его родители?

— Нет, не всегда.

— А почему?

— Потому что обычно этим должна заниматься не я. Это зависит от разных обстоятельств. Хелен, как думаешь, если ты все равно ничего не делаешь, то, может, уйдешь с кухни, чтобы я могла вымыть пол?

— А бывает так, что ребенка вообще не зарегистрировали?

— Это как?

— Не знаю.

Хелен расстроилась. Она надеялась, что был такой промежуток времени, когда никто не знал, что это за ребенок и откуда он взялся. Она не понимала, как государство ведет учет своих граждан: кто рождается и кто умирает.

— А подкидыши? Дети, которых находят в телефонных будках, в церквях, что становится с ними?

Несса с беспокойством посмотрела на нее:

— Хелен, не говори, что ты нашла ребенка.

— Нет, а если бы нашла, его надо было бы регистрировать?

— Нет, Хелен, конечно нет. Если ты найдешь ребенка, то можешь одевать его как куклу, кормить, когда вздумается, пока тебе не захочется делать ничего более интересного.

— Почему ты так несправедлива ко мне, Несса? — спросила Хелен.

— Потому что я вообще несправедлива.

— Ты не можешь, ты же монахиня. И к остальным ты относишься не так.

— Да, ты права. Самое плохое — это то, что ты относишься так не ко всем, а лишь к избранным.