Музыка горячей воды
Шрифт:
было никаких чувств. Как вообще можно выходить вот за это замуж? Как вообще можно жить вот с этим три года? Когда они только познакомились, Барни совсем не казался таким… деревом.
– Нравится тебе такая палка, а, детка?
Всей своей тяжестью он на нее навалился. Он потел. Ни секунды передышки ей не давал.
– Кончаю, малыша, КОНЧАЮ!
Барни скатился и вытерся простыней. Ширли встала, сходила в ванную и подмылась. Затем ушла на кухню готовить завтрак. Поставила картошку, бекон, кофе. Разбила в миску яйца и взболтала. Ходила она в шлепанцах и халате. На халате значилось: «ЕЕ». Из ванной вышел Барни. На лице у него была пена.
– Эй, малыша,
Она не ответила.
– Слышь, я у тебя спрашиваю – где трусы?
– Не знаю.
– Не знаешь? Я тут горбачусь целыми днями по восемь – двенадцать часов, а ты не знаешь, где мои трусы?
– Не знаю.
– Кофе выкипает! Гляди! Ширли погасила пламя.
– Либо ты вообще кофе не варишь, забываешь про него, либо он у тебя сбегает! Или ты забываешь купить бекона, или, блядь, у тебя тосты подгорают, или ты мне трусы теряешь, или еще какая хуйня. У тебя вечно какая-то хуйня!
– Барни, мне не очень хорошо…
– Да тебе вечно нехорошо! А когда, ебаный в рот, тебе уже станет хорошо? Я тут хожу и горбачусь, а ты валяешься, журнальчики весь день почитываешь да свою вялую сраку жалеешь. Думаешь, там легко! Ты вообще соображаешь, что безработных – десять процентов? Соображаешь, что мне за эту работу надо каждый день драться, каждый божий день, пока ты рассиживаешь в кресле да себя жалеешь? Да вино хлещешь, да сигареточки смолишь, да с подружками пиздишь? С девочками, с мальчиками, кто там у тебя в подружках. А мне, ты думаешь, там легко”!
– Я знаю, что нелегко, Барни.
– А ты мне даже свою жопку больше не подставляешь.
Ширли вылила омлет на сковородку.
– Ты б хоть добрился, а? Завтрак уже скоро.
– Я к тому, что чего это ты стала такая упорная насчет жопки? Она у тебя в золото, что ли, оправлена?
Ширли помешала вилкой омлет. Потом взяла лопаточку.
– Это потому, Барни, что я тебя терпеть не могу. Я тебя ненавижу.
– Ненавидишь? Это чего это?
– Я терпеть не могу, как ты ходишь. Терпеть не могу, что у тебя волосы из носу торчат. Мне твой голос не нравится, глаза. Мне не нравится, как ты думаешь, как разговариваешь. Ты мне вообще не нравишься.
– А сама-то! Тебе есть что предложить? Ты погляди на себя! Да тебе в третьесортном борделе работы не дадут!
– У меня она уже есть.
Он ее ударил – ладонью по щеке. Ширли выронила лопаточку, покачнулась, ударилась о раковину, однако на ногах устояла. Подняла лопаточку с пола, вымыла под краном, вернулась к плите и перевернула омлет.
– Не хочу я никакого завтрака,- сказал Барни. Ширли выключила горелки и ушла в спальню,
легла в постель. Она слышала, как он собирается в ванной. Ей было противно, даже когда он плескался в раковине водой, пока брился. А когда зажужжала электрическая зубная щетка, она представила, как щетинки у него во рту чистят зубы и десны, и ее затошнило. Потом запшикал лак для волос. Потом тишина. Потом спустили воду.
Он вышел. Она слышала, как он выбирает в шкафу рубашку. Зазвякали ключи и мелочь, когда он надевал брюки. Затем кровать просела – он опустился на краешек, натягивая носки и ботинки. Затем кровать снова поднялась – он встал. Ширли лежала на животе, лицом вниз, глаза закрыты. Она чувствовала, как он на нее смотрит.
– Слушай,- сказал он,- я тебе только одно хочу сказать: если у тебя другой мужик, ты труп. Поняла?
Ширли не ответила. Его пальцы вцепились ей в загривок. Он несколько раз жестко пихнул ее лицом в подушку.
– Отвечай! Ты поняла? Поняла? Ты меня поняла?
– Да,- ответила
она.- Я поняла.Он ее отпустил. Вышел из спальни в большую комнату. Закрылась дверь, Ширли услышала, как он спускается по ступеням. Машина стояла на дорожке, и Ширли послушала, как она заводится. Потом машина уехала. Потом тишина.
Туда-сюда-обратно
Засада с прибытием в 11 утра и чтениями в 8 вечера вот какая: иногда человек низводится до того, что его выводят на сцену, а там на него глядят, прикалываются над ним, шпыняют, поскольку им одного надо – не просвещения, а развлечения.
Профессор Крагмац встретил меня в аэропорту, в машине я познакомился с двумя его собаками, а с Пульхольцем (который много лет читал мои работы) и двумя юными студентами – один знаток карате, у другого сломана нога – уже дома у Хауарда. (Хауард – преподаватель, который и пригласил меня читать.)
Я сидел мрачный и праведный, пил пиво, а почти всем, кроме Хауарда, надо было на занятия. Захлопали двери, залаяли и ушли собаки, тучи сгустились, а Хауард, я, его жена и молоденький студент остались сидеть. Жена Хауи Жаклин играла со студентом в шахматы.
– У меня новая поставка,- сказал Хауард. Раскрыл ладонь – там лежала горсть пилюль.
– Нет,- ответил я,- проблемы с желудком. Неважно ему в последнее время.
В 8 вечера я вылез на сцену.
– Пьяный, он пьяный,- доносились голоса из зала.
У меня с собой была водка с апельсиновым соком. Начал я с глотка, чтоб расшевелить в них омерзение. Читал час.
Аплодировали сносно. Подошел мальчишка, весь трепеща.
– Мистер Чинаски, я должен вам сказать – вы прекрасный человек!
Я подал ему руку.
– Все нормально, парнишка, покупай мои книжки и дальше.
У некоторых какие-то книги были, я в них рисовал. Все кончилось. Поторговал задницей.
Вечеринка после чтений была как обычно – преподаватели и студенты, тусклые и никакие. Профессор Крагмац завел меня в уголок и принялся выспраигивать, а вокруг ползали поклонницы. Нет, отвечал я ему, нет, ну да, у Т. С. Элиота есть хорошие места. Мы на Элиота слишком взъелись. Паунд, да, ну, мы обнаруживаем, что Паунд не совсем таков, каким мы его считали. Нет, я не могу назвать ни одного выдающегося современного американского поэта, извините. Конкретная поэзия? Ну, да, конкретная поэзия – это как что угодно, не допускающее иных толкований. Что, Селин? Старый маразматик с усохшими яйцами. Только одна хорошая книга – первая. Что? Да, конечно, этого достаточно. То есть вы сами-то и одной не написали, верно? Почему я к Крили* придираюсь? Я уже перестал. Крили написал столько, что большинству его критиков и не снилось. Да, я пью, а разве пью только я? А как иначе тут выдержать? Женщины? О да, женщины, о да, конечно. Нельзя писать о пожарных кранах и пустых пузырьках из-под туши. Да, мне известно про красную тачку под дождем**. Слушайте, Крагмац, не хочется, чтоб вы один меня тут присвоили. Я лучше похожу…
* Роберт Крили (1926-2005) – американский поэт школы «Черная гора», автор более 60 книг.
** «Красная тачка» (1923) – стихотворение Уильяма Карлоса Уильямса (1883-1963), считается шедевром американской поэзии XX в. Классический образец принципа поэтического имажизма: «идеи заключены только в вещах».
Я остался на ночь и спал на нижней койке под тем мальчишкой, который знаток карате. Около 6 утра я его разбудил – зачесался геморрой. Поднялась вонь, и сучка, спавшая со мной всю ночь, начала в меня тыкаться. Я перевернулся на спину и опять уснул.