Музыка падших богов

Одевшись и причесавшись, дослушиваю песню, выключаю компьютер и отправляюсь в путь. Надо посетить эту злополучную клинику. Освежая в памяти карту города, отправляюсь по указанному адресу. Там я обнаруживаю обшарпанное здание, ремонт в котором не делали, скорее всего, лет пятьдесят минимум. Над фанерной дверью весит покосившаяся жестяная табличка «Весельчак У». Дворик битком забит дорогими иностранными автомобилями.

Войдя внутрь и поднявшись по узкой неудобной лестнице, попадаю в длинный коридор. Стены и потолок его грязные и облупленные, то тут, то там накарябаны непристойности и надписи малопонятного содержания. У стен стоят садовые лавки, на которых расположились люди благополучного вида. Все двери, кроме одной забиты досками. На последней красуется надпись красной краской «Лекарь». Занимаю очередь, достаю книжку сказок и погружаюсь в чтение. Время от времени до меня доносятся голоса других пациентов. В частности, капризное чадо одного из них голосит истеричным голосом:

— Пап, ну что мы здесь делаем? Пошли отсюда, тут же очередь!

— Заткнись! — Раздается в ответ бас отца. — Это самая дорогая клиника, а значит и самая лучшая.

Спустя несколько часов подходит моя очередь. Вхожу в кабинет лекаря. Из обстановки там только дряхлый шкаф и стол со стулом. Стол закидан смятыми бумажками, а на стуле расположился хозяин кабинета — немолодой человек в белом халате, в очках и с элегантной бородкой. Посетители здесь, похоже, вынуждены стоять.

— Что беспокоит? — Не поднимая головы спрашивает лекарь?

— Да вот, — говорю, — сердце пошаливает.

— Ага, — кивает он, — адрес?

Называю адрес, он долго листает какую-то книгу, затем принимается писать что-то на смятой бумажке. Наконец заканчивает и говорит:- Вот, возьмите направление. Вам помогут в Вашей районной поликлинике. С Вас двадцать тысяч условных единиц, — и только тогда, протягивая направление, поднимает голову. — Ага, — задумчиво бормочет, — не похожи Вы на больного нувориша. — Да, — не вижу смысла спорить, — я так, посмотреть пришел.

— Хм. Давайте выпьем чаю, — он подходит к двери, открывает ее, вешает табличку «перерыв». Затем, прикрыв дверь, открывает шкаф, достает оттуда стул и предлагает мне присесть. Я так и делаю, лекарь же достает откуда-то из-под стола две чашки и дымящийся чайник. Я отхлебываю, чай вкусный и горячий.

— Меня зовут Петр Игнатьевич, — представляется он и протягивает руку.

— Полиграф, — пожимаю руку.

— Итак, мой юный друг, — начинает он свою историю, протирая очки, — думаю, ты обо всем догадался. Но расскажу более детально. Мы создали эту организацию не только лишь с целью обогащения, хотя и поэтому тоже. Просто мы, играя на любви богатеев к дорогим заведениям, их погоне за престижем, оказываем поддержку бесплатной медицине. Ведь она ничуть не хуже, разве что очереди, как правило, побольше и оборудования не всегда хватает. Но с другой стороны, захотят наши буржуи излечиться, могут ведь и помочь с оборудованием да медикаментами…

— Извините, что прерываю, но меня мучит вопрос, — не выдерживаю я, — почему такие огромные очереди? Неужели в нашем городе столько состоятельных людей?

— Ну, тут все просто, — улыбается мой собеседник, — процентов девяносто пять — наши сотрудники. Это необходимы элемент шоу.

— Шоу… Об этом стоит поговорить.

Наш разговор длится еще долго, не буду вдаваться в малоинтересные детали. Я рассказываю ему о Слэйде, о Люции, о наших революционных идеях, об идеальном обществе. Он делиться своими мыслями, мы расстаемся приятелями и договариваемся о сотрудничестве. Напоследок, уже на выходе я оборачиваюсь и задаю последний вопрос:

— Скажите, зачем у вас тут щеколда с внутренней стороны двери?

— Ну, — с улыбкой отвечает Петр Игнатьевич, — Вы можете удивиться, Полиграф, но мы так запираем помещение. Последний покидающий здание сотрудник задвигает щеколду, вылезает затем в окно по приставной лестнице и прячет ее неподалеку. Всего хорошего.

— Ладно, — я, разумеется, немного удивлен, но не хочу показаться назойливым и не пускаюсь в расспросы. Это их личное дело, у таких людей зря ничего не бывает, — до свидания.

Я покидаю кабинет и иду к выходу, за спиной слышу шум, это Петр Игнатьевич прячет стул обратно в шкаф. Похоже, день прошел не зря. Дела идут неплохо.

* * *

Сегодня утром я вновь проверил почтовый ящик. Перегружать работой меня не собирались — внутри было пусто. Делать было особо нечего, и я отправился в одно уютное тихое кафе. Этот уголок города напоминал мне Европу, в заведениях такого типа проводили время представители западной культуры, за жизнью которых, впрочем, мне довелось наблюдать лишь в рамках кинофильмов. Люблю такие эффекты. Хотя здесь особой фантазии не требуется, то ли дело в те моменты, когда я смотрел на пристани в Мариуполе на огни на берегу и чувствовал близость Нью-Йорка, или в столовой «Горка» за обсуждением одного сюжета ощущал себя обитателем Голливуда.

Сидя за столиком с чашечкой черного кофе в одной руке и сигаретой в другой, я вспоминаю свой сегодняшний сон. Очень сложно связно рассказывать о снах, ведь это совсем другой мир. Но я в данном случае постараюсь. Представьте себе: перед глазами появляется полотно неизвестного мне живописца, на нем изображено поле брани. Один из воинов на переднем плане тащит на себе женщину подальше от опасностей битвы. Затем мне показывают другую картину, на ней обрыв, а на краю трое. Это красномордые мужики в набедренных повязках. Вширь и по мышечной массе они раза в три больше Шварценеггера, росту в них судя по масштабу метра по два с половиной, а то и все три. Спустя несколько секунд кто-то принимается отчитывать автора этих произведений, он говорит:

— Да, я все понимаю, можешь и дальше изображать спасение прекрасных дам. Более того, имеешь полное право даже рисовать голых дикарей, это не возбраняется. Но это что?!

После сих слов он показывает картину, на которой изображена милая деревенька европейского типа. На улицах, впрочем, ни людей, ни животных.

— Спустя сотни лет, — продолжает он, — историки умудрятся доказать, что эта местность была необитаема. А ведь это моя любимая деревенька! Тебе должно быть стыдно! Они даже могут отыскать в качестве доказательства что-то вроде вот этого. — Он показывает какой-то исписанный от руки свиток со странным довольно названием, что-то вроде «Русский указ». В нем написано, что жителям деревни такой-то запрещается жить в ней, и они подлежат немедленному выселению.

Отвлекаюсь от воспоминаний и окидываю взглядом новую посетительницу, это аристократичного вида дама в вечернем платье. Она присаживается за столик неподалеку, кладет на него свою сумочку, извлекает из нее пудреницу и пудрит носик. Затем извлекает фаллоимитатор и кладет рядом с сумочкой. К ней подскакивает официант.

— Чего изволите, мадам, — осведомляется он.

— Коктейль «Маргарита», будьте добры, — делает заказ дама.

Отвожу, наконец, взгляд, нельзя же, в конце концов, бесконечно глазеть на человека исключительно потому, что та одета в вечернее платье и носит с собой искусственный хер. Тем более она не в моем вкусе. Переключаю внимание на соседа по столику. Передо мной сидит Фатум, он улыбается.

Фатум одет в синие одежды. Глаза его прикрыты темно-синими очками с круглыми стеклами, также синие у него волосы, борода и даже лицо. Руки Фатума тоже синие, но не от природы, они покрыты краской, самой простой, для покраски заборов. Краска нередко облупливается, и верхние конечности становятся похожи на стену старенького детсадовского павильона.

— Мир полон неожиданностей. Вот, к примеру: ты, разумеется, прекрасно знаешь, что музыку к шестой части «Кошмара на улице Вязов» написал Брайан Мэй.