Мы – чемпионы! (сборник)
Шрифт:
– Слыхал, я тут уборщицу нашу, тётю Машу Подколупкину из Конотопа, уволил надысь.
– Да уж, весь комбинат в курсе. А за что?
– Ты представляешь, поймали её на проходной вахтёры. Она заботливо вынесла из моего кабинета пачку бумаги финской – ту, что я получил недавно из управления. Берёг её, чтобы секретарша приказы праздничные о премиях на ней печатала.
По правде говоря, алкоголичке-секретарше Наталье Павловне было однохуйственно, на чём печатать приказы о премиях и прогрессивках. Так подумал я про себя.
– Да как же она её вынесла-то? Чай, не карандаш?
– Голь на выдумки
И тут же без всякого перехода стал «пробивать», что я знаю о трагедии.
Он тоже слушал «голоса», поэтому никакой новой информацией я его не обрадовал, равно как и не огорчил.
Тогда первый и последний раз, не считая общекомбинатовских застолий, бухнул с шефом. Директор достал армянский коньяк, а он пил только его, и мы с ним молча, положив дольку лимона на полную третью рюмку, помянули погибших. Не чокаясь.
Дома, вечером того же дня, ещё раз помянули за столом усопших болельщиков, хотя тесть и тёща не особо сильно любили московский «Спартак», как и моя первая супруга.
– Люди, будьте бдительны! – сказал немногословный тесть, хотя он вряд ли знал Юлиуса Фучика как автора этой фразы.
Что тут ещё добавить. Я даже не знаю.
Сочи
Лето олимпийского года было жаркое. И работа в стройотряде на Ленинградском проспекте кипучая.
Наш киоск «Пепси-кола» работал без выходных по шестнадцать часов в сутки.
После футбольных матчей московской Олимпиады народ валом валил со стадиона «Динамо», и наш киоск просто брали штурмом, кидая, да – именно кидая деньги в морду лица некоренной национальности и в моих коллег, двух красавиц-студенток.
Много было и иностранной валюты, туристов из разных стран на футболе хватало, и далеко не у всех из них были рубли.
А у многих даже и доллары, немецкие марки и паунды – не говоря уже про остальную менее популярную в то время в СССР иностранную валюту.
Но и срок за валюту по 88-й, или, как её ещё называли, «глазастой», в честь цифр, статье был немалый, и мы об этом прекрасно знали.
Плехановский институт готовил работников торговли, поэтому многие студенты, в перерывах между сессиями, почитывали маленькие книжечки в ярких обложечках; УК и УПК РСФСР и другую юридическую литературу.
Но алчность человеческая преобладала, и мы, собирая с пола киоска иностранную валюту в монетах и банкнотах, отоваривали туристов пепси-колой, а иногда даже сверхдефицитной фантой, с пролетарским огоньком в глазах и с думками о большом и перспективном табаше, который светил нам после обмена валюты у валютчиков. Впрочем, как и возможный срок.
Но плохие мысли мы старались от себя отгонять, а знакомый ОБХСС-ник, крышующий нас за долю малую, даже свёл с местным валютчиком, который и принимал у нас всю валюту после футбольного «валютопада» без церемоний и бюрократических экивоков, даже монеты, считая при этом курс чуть ниже спекулятивного на день обмена.
Но и на том спасибо, после окончания Олимпиады-80, а вместе с ней и стройотряда, мы поделили общак на троих.
Вышло по пять косарей рублей
на каждого, лавэ по тем временам немереное, цена автомобиля марки «Жигули» первой модели.С такими деньгами я без проблем достал путёвку в пансионат Министерства обороны СССР «Звезда» и вечерним планером в один из тревожных понедельников августа отправил свою жопу и субтильное тело в сторону Черноморского побережья Кавказа.
Зарядив тёте на регистрации прямо в паспорт, как научил тот же ОБХСС-ник-куратор с Ленинградского проспекта (он же, кстати, и помог с путёвкой, сто рублей наличными – среднюю в то время зарплату), я получил двухкоечный номер, но на одного человека.
Номер оказался просторный, с видом на танцевальную веранду, где каждый вечер проходили танцы под магнитофон.
На столе номера стоял традиционный графин с водой непонятного цвета и гранёный стакан. Со стены на меня с укоризной смотрел портрет министра обороны СССР товарища Устинова Дмитрия Фёдоровича, который немым взглядом спрашивал – ну что же ты делаешь, сукин ты сын, а? А ещё в армии служил…
Маршалу я отвечать не стал, а молча заторпедировал «котлету» со сторублёвками аккурат под раму картины с изображением товарища министра и члена Политбюро ЦК КПСС.
Ушёл делать рекогносцировку местности.
Вечером того же дня познакомился с тремя молодыми девицами, примерно лет около тридцати.
Для «форсу бандитского» сказал, что мне 25 лет, прибавив три года. Зря я это сделал!
Последствия оказались самые непредсказуемые, и аукнулось мне это уже в апреле месяце аж далёкого ещё тогда 2016 года уже в Берлине.
Но человек предполагает, а Бог располагает.
Одна была замужняя блондинка, другая весёлая и незамужняя брюнетка, а третья серьёзная и тоже незамужняя шатенка.
На неё-то я и положил свой блядский глаз, и ничтоже сумняшеся затащил её в койку на следующий вечер, а точнее ночь. Светлана оказалась дамой приятной во всех отношениях и серьёзно рассматривала меня через свои модные очки, не вызывая у меня никаких подозрений.
Без лишних экивоков можно было сказать, что, помимо этого, Света была интеллигентной женщиной и театральной косточкой, что мне, столичной штучке, очень импонировало.
Мы провели с ней несколько летних дней, нас сопровождали её подруги.
Пиво лилось рекой, кукуруза с пляжа поедалась и грызлась молодецкими, тогда ещё без кариеса, зубами.
Продавал её один и тот же местный хач на пляже. Из огромной кастрюли извлекалась кукурузина, на клочок газеты «Правда» с речью Брежнева на очередном пленуме сыпалась серая поваренная соль крупного помола, хач складывал мятые рубли в карман и, блестя золотой челюстью, вежливо желал нам приятного аппетита.
За такую неслыханную вежливость мы, от противного, прозвали его Хамом.
На танцы нам ходить было уже лень, и вечерком мы, собравшись у меня в номере, попивали портвейн с ликёром, закусывая всё это лимоном и шоколадом, приобретённым не в буфете пансионата, а всё у той же тёти на регистрации.
В буфете пансионата не было ничего, кроме трёхлитровых банок с берёзовым соком и маргарина. Купить там можно было только от хуя уши.
Также вызывало многочисленные вопросы, для чего он, буфет, собственно, функционирует.