Мы даже смерти выше...

Стихи Коли не походили на стихи других поэтов. И ритм

самый обычный, и рифмы не в десять слогов, но, слушая Колю

Майорова, я забывал и про рифмы. И про ритм, и про

эпитеты, и про метафоры, и про вс то, чему я тогда, по

молодости предавал значение.

Это особое, майоровское, было даже в тех стихах, которые

написаны в пору семинарских занятий в манере учителей,

старших поэтов. Назову для примера хотя бы плотно, крепко

написанное стихотворение «Рембрандт», которое я ещ не видел

напечатанным.

Рембрандт

В таверне дым, в кармане не флорина.

Рембрандт ногтями стукает о стол,

Любуясь переливами графина,

Косым лучом, упавшим на подол

Красотки местной. Пиво на исходе.

Матросы просят рома, ну, а ром

Теперь у бургомистров только в моде,

А моряки привыкли пить ведром.

56

Они сидят, нахохлившись, сутулясь,

В свом углу и вспоминают вслух

Вакханок с амстердамских улиц,

Пустых жеманниц, безыскусных шлюх.

А старый штурман, отойдя к окошку,

Едва держась, как будто невзначай

Красотке, нсшей на подносе чай,

Жмт с вожделеньем пухленькую ножку.

Глухой маньяк, желающий не меньше,

Чем этот штурман, в давке, на лету

За полфлорина амстердамских женщин

Ловить, как птиц, порхающих в порту,

Глядит, трезвея, зло на моряка…

Меж тем Рембрандт, взобравшись на подмостки,

Двумя-тремя штрихами с маньяка

Сухим огрызком делает наброски.

Потом идт. Теперь проспаться где бы?

Уснув, как грузчик, видит на заре

Матросами заплванное небо

И слышит грусть шарманки во дворе.

Художник Брюллов в сво время сказал: «Искусство

начинается там, где начинается чуть-чуть». Этого «чуть-чуть» у

Коли Майорова было больше чем достаточно.

Коля Майоров жил удивительно просто и скромно. Он не

щеголял ни ярким галстуком, ни новым костюмом, чурался

всего показного, избегал громких фраз. Он был человеком

огромной жизнерадостности. Умел восхищаться искренне, по-

детски. У многих поэтов радость сквозила в стихах,

посвящнных Первому мая, а у Коли Майорова каждый день

было Первое мая!.. И восхищался он только тем, что сам

непосредственно видел, слышал, чувствовал, осязал.

Коля Майоров погиб двадцати трх лет. Невозвратимая

потеря! Теперь Коля Майоров посмертно принят в члены Союза

писателей СССР. Долг его друзей отыскать вс, что успел

сделать замечательный поэт в свои недолгие годы.

57

Коля Майоров должен по праву войти в нашу поэзию, «как

живой с живыми говоря»!

Даниил Данин

Памяти Николая Майорова

Кто-то сказал о встречах военных лет: «И незабываемое

забывается». Это невесело, но правда. Однако правда и другое:

когда незабываемое вспоминается, оно оживает для нас во всей

первоначальной цельности и неповторимости. Это оттого, что

оно тайно живет в наших душах, не изменяясь с годами:

завершенное, оно уже не может измениться.

Больше двух десятилетий прошло с тех пор, как

университетские друзья Николая Майорова расстались с ним, не

простившись. Они уже никогда с ним не увидятся. Исправить

тут ничего нельзя. Этому сроку предстоит только

увеличиваться. Но законы перспективы, не нарушаемые в

пространстве, к счастью, могут нарушаться во времени.

Отдаляясь, образ Николая Майорова не уменьшается и не

тускнеет. А то, что стирается в памяти, наверное, никогда и не

было существенным.

Я познакомился с Колей Майоровым за три года до

Великой Отечественной войны — в мирную пору, когда

увлеченные литературой студенты Московского университета

объединились в литгруппу. Как всегда и во всех юношеских

литературных объединениях, там, конечно, господствовали

лирики.

Удивительное дело: во все времена повторяется одно и то

же: молодые поэты, ищущие себя и жаждущие понимания,

находят других, себе подобных, таких же ищущих и жаждущих,

по незримому и неслышному пеленгу, который неведом

посторонним.Когда осенью 1938 года в одном из старых

университетских зданий на улице Герцена студенческая

литгруппа собралась на первое регулярное занятие, Коля

Майоров был незаметен в пестрой аудитории. Но почему-то все

58

уже что-то знали друг о друге, и больше всего именно о

Майорове. Будущие биологи и географы, химики и математики,

физики и историки читали свои стихи. И помню, как из разных

углов раздавались уверенные голоса:

— Пусть почитает Майоров, истфак!

Но он смущенно отнекивался — то ли от робости, то ли от

гордыни. Казалось, он примеривается к чужим стихам,

звучащим в аудитории, мысленно сравнивает их со своими,

выбирает — «что прочесть?» Наконец он вылез из-за

студенческого стола, встал где-то сбоку и начал читать.

Крепко стиснутым кулаком он, этот «Майоров, истфак»,

словно бы расчищал живой мысли стихотворения прямую

дорогу через обвалы строф. И к концу того первого вечера стало

очевидно со всей несомненностью: это будет «первая ракетка» в

поэтической команде университета.

Не для традиционного сопоставления скромности и таланта

упомянул я, что Николай Майоров был незаметен в пестрой

толпе участников университетского литобъединения. Просто

захотелось вспомнить, как он выглядел, каким показался в