My December

Просто он не хотел показывать свои эмоции. И она научилась справляться и с этим.

Ведь так просто — загляни в его серые кристаллики и прочитай все, потому что она знала о нем уже буквально все. И это безумно нравилось ей.

— Спасибо за эту прекрасную поездку, — она нежно посмотрела на парня, который вновь глядел вдаль.

Эйфелева башня манила своей высотой, своими яркими огнями, которые притягивали взгляды. Однако его мысли были намного ближе, чем находилось это достояние.

Его мысли были здесь, стоя по правую руку от него. В этом коротком черном платье, которое облегало ее фигуру. В красных туфлях на небольшом каблучке, что подходили под того же цвета сумочку, которая лежала на одеяле.

— Тебе правда понравилось? — он перевел взгляд на нее.

Девушка, замотав головой, благодарно смотрела в его глаза.

Что могло быть прекраснее, чем поездка в Париж? В город любви, в город красоты, в город истории?

Да она мечтать о таком даже не могла — лежать на мягком одеяле вместе с человеком, которого она любила, и смотреть на Эйфелеву башню.

Ее рука дотронулась до его ладони. Его пальцы крепко сжали ее маленькую ручку.

И ничего не нужно было больше.

Только он и она.

Париж, город крыш.

Они стояли так около часа, ощущая лишь нежное касание ветра, держась за руки.

Когда вечер пришел, и небо затянули дождливые тучи, его пальцы крепко сжались в кармане на маленьком футляре.

Темнота сгущалась над Парижем, и он понял, что пришло самое время.

И в последний раз — “Готов?”.

И четкое — “Да”.

Он тяжело вздохнул, отпуская руку Гермионы. Печально посмотрел на нее, сузив брови на переносице.

Давай. Ты же сто раз это репетировал.

Давай. Ты же задумал это еще год назад.

Давай.

Достает палочку из внешнего кармана черного пиджака, взмахнув ею. Радио, стоящее на одеяле, запело медленную красивую музыку.

Девушка вопросительно проследила за его жестом, приоткрыв рот.

И, черт, его сердце, кажется, выскакивало из груди.

Он не волновался так уже четвертый год. Потому что, наверное, это был самый главный выбор в его жизни.

И он был готов.

Это ведь сделает ее счастливой.

Это ведь сделает тебя счастливым. Впервые за столько лет ты будешь счастливым.

Проводит древком по воздуху с одной стороны крыши на другую, будто чертя квадрат.

Миллион свечек, которые он скрыл невидимым заклинанием, зажигаются, освещая крышу мягким сиянием. Каждая, до единой, испускает красноватый свет, колыхая огонек над собой.

Гермиона, приоткрыв рот от изумления, осматривает крышу, которая за секунду преобразовалась.

— Мерлин… Что это?

Ее глаза в мгновение засветились искорками, и она, прижимая руки ко рту, удивленно смотрела на Драко.

А у того ноги подкашивались от волнения.

Давай, черт возьми.

— В Париже,

Когда цветет любовь… — полился тонкий голос из радио.

Длинные пальцы смыкаются на футляре, и внутренний голос, как заведенный, шепчет: “Давай же!”.

— И длится это на протяжении недель,

Два сердца улыбаются друг другу,

Потому что они любят друг друга, — продолжала петь женщина тихо, словно боялась нарушить их тишину.

— Драко?.. — Гермиона дрожащими пальцами протянула к нему руку, однако вместо этого…

…Мерлин.

Он опускается вниз, становясь на одно колено. Пальцы вытягивают подарок из кармана штанов.

Щелк, и синий футляр раскрывается. А там необычайной красоты кольцо.

Золотое ручной работы. Маленькие белые камни покрывают его половину, а внизу красуется тонкая линия надписи “Малфои”.

И у нее чуть ли не сносит голову при виде кольца. При виде этого невероятного кольца, которое светилось блеском.

Оно светилось бы даже без этих свечей и огоньков на Эйфелевой башне.

— Драко… — дрожит ее голос.

— Тише. Молчи, — почти грубо.

Потому что…

…блин, сконцентрируйся!

Не испогань что-то хоть один раз за эту чертову жизнь.

Малфой, мать твою.

Соберись.

А у нее уже слезы стоят в глазах. И, кажется, что легкий ветер сносит ее куда-то далеко, с этой крыши.

Она не могла поверить. Не могла даже подумать.

Неужели это правда? И он?..

— Будь моей навсегда, Грейнджер, — серые глаза впиваются в нее тяжелым взглядом.

И от этих слов она действительно улетает. Выше, чем стояла Эйфелева башня, дальше, чем была Англия.

— Что? — почти шепчет она.

Две слезы стекают из ее глаз, струей сбегая по лицу вниз. Руки, которые словно прилипли к лицу, дрожат, прикрывая рот.

— В Париже, — сквозь туман прорывается голос женщины из радио.

Давай же.

Малфой.

— Я хочу, чтобы ты стала моей навсегда. Ты выйдешь за меня?

И она бросается к нему, вдыхая его запах, обвивая шею руками. Слезы стекают по лицу, и свечки расплываются перед глазами, как яркие светящиеся огоньки.

Закрывая ресницы, она громко плачет, сжимая пальцами его пиджак. Стоя на одном колене, он нежно убирает ее от себя, нервно смотря на мокрое лицо.

— Грейнджер, — строго, — ответь мне.

И ответом служит страстный поцелуй и губы, которые впиваются в него.

— В Париже

Четырнадцатого июля

При свете фонарей

Все танцуют на улицах

Без остановки

Под звуки аккордеона.

2010

Страницы переворачивались каждые две минуты, перебрасываясь на левую часть стола. Перо, которому периодически зачитывали длинный текст, строчило, как ненормальное, пытаясь поспеть за прохладным голосом. Папки, неаккуратно разбросанные по столу, постоянно подскакивали, как только очередная книга падала не в нужном месте.

Она молча сидела на мягком диване, обделанным темно-зеленой кожей. Большие подушки располагались по бокам, и она, опираясь на одну из них локтем, молча наблюдая за тем, как кипит работа напротив нее.