My December

И, честно говоря, радовалась, что не занимала такой высокой должности в Министерстве и могла в выходной день почитать легкую книгу, отдыхая от тяжелых будней.

Или периодически поднимать глаза на покрасневшее лицо Драко, который вот уже битый час пытался сделать какую-то очень-Гермиона-не-мешай-срочную работу, зарывшись рукой в волосы, которые уже более-менее приобретали старый платиновый оттенок.

Ей, конечно, нравился старый цвет волос, потому что это как-то выделяло Драко из толпы. Конечно, помимо красивой внешности и взгляда, который убивал все в округе.

Уж он-то точно остался у Малфоя. Причем, кажется, увеличился в процентах пугани людей. Хотя она точно и окончательно заметила перемену в его глазах, когда он видел ее.

В нем нельзя было прочесть бесконечную нежность, трепет и тепло. Он, как всегда и было, с легкой прохладой здоровался с ней, заходя в дом, целовал и, бросив сумку на пуфик, проходил в дом. Однако она отчетливо замечала, что в серых кристалликах светится любовь, которую он дарит ей.

И пусть все это было не так, как в типичных мелодрамах, где он приходит с работы, принося в руках цветы чуть ли не каждый день, ей было не нужно это. Ни сто и одна роза, ни дорогущие подарки, которые стоило состояния, ни пафосные выходы в рестораны, где можно потратить больше, чем в казино.

Хотя, конечно, они довольно часто выбирались в подобные заведения, и в эти моменты Гермиона чувствовала себя настоящей королевой. И это было так прекрасно — идти в красивом платье, держа за руку мужа и целуя своего сына в лоб, интересуясь, за какой столик он хочет сесть.

Особенно ее радовало, когда Драко мог прийти после работы с ехидной улыбочкой, которая могла означать, что они приготовили ей какой-то сюрприз. И тут, как по щелчку пальцев, сын выбегал из комнаты, неся ей свой новый рисунок, а Драко дарил что-нибудь необычное.

И ей было все равно, какой это именно подарок. Главное, что самые любимые мужчины в ее жизни так старались, чтобы сделать ее счастливой.

И, наконец-то, она действительно было таковой: счастливой. Просыпаясь с первыми лучами солнца, пихая сонного Драко, чтобы тот вставал на работу. Заливаясь смехом, когда он морщил нос, пытаясь закрыться подушкой, чтобы она его не доставала. Улыбалась, когда он уходил в Министерство, а она, находясь в декрете, пока Уильям не поедет в школу, готовилась вместе с ним к поступлению в Хогвартс. Игриво облизывала губы, когда Драко страстно целовал ее в шею и бросал на кровать. До невозможности любила, когда они гуляли по парку. Втроем. Когда они разговаривали, пока сын собирал листья, лепил снеговика или игрался с другими мальчиками. Ругалась на них, когда те начинали дурачиться при всех людях или дома. С умным видом читала сыну на ночь сказки, когда он был маленьким, а потом целовал его в щечку, желая спокойной ночи. А еще она не могла без слез смотреть на то, как прекрасно летает ее сын на метле, взмахивая маме рукой с воздуха.

Любила. Все это она правда любила до потери пульса и не представляла, как смогла бы жить хотя бы без чего-то из этого списка. Потому что все, что было связанно с Драко или Уильямом, было слишком глубоко в ее сердце.

Она с улыбкой посмотрела на раскрытую книгу и подумала о том, что читать ее сейчас смысла не было. Мысли слишком сильно улетали через еле открытое окно, за которым моросил легкий декабрьский дождь.

— Когда ты закончишь? — мягко посмотрела она на Драко, который тупо глядел на пустой лист уже несколько минут, не обращая внимания на застывшее перо, которое должно было писать под его под диктовку.

— Не знаю. У меня много работы, — он устало посмотрел на нее, с отвращением сдвинув рукой бумаги.

— Доделай завтра, — она закрыла книгу, откладывая ее в сторону.

Драко отрицательно покачал головой, снова опускаясь глазами в тонны бумаг.

Она не понимала, зачем надо было настолько сильно трудиться, чтобы в субботу сидеть за столом и работать. Конечно, это было крайне важно, но он уже слишком сильно нуждался в отдыхе.

Девушка мягко встала с дивана, передвигаясь почти бесшумно. За совместное время, прожитое с Драко, она научилась это делать так, чтобы он не фыркал возмущенно, просыпаясь от громких шагов.

— А я приготовила твой любимый торт, — мягко сказала она, присев на край его стола. — С вишней и клубникой.

— Ты думаешь, что я променяю договор с министром на твой торт? — ехидно улыбнувшись, спросил он.

— Конечно! — захихикала девушка.

— Ты слишком сомневаешься.

И он снова опустил глаза в свои бумаги. Снова принялся читать текст для самопишущего пера, который забегал по листку.

Она сидела в декрете вот уже почти пять лет и каждый день сталкивалась с тем, что Драко был до невозможности занятным. Утро ли это, когда он грубый спросонья и пытается собраться на работу, шипя на Гермиону. Днем ли это, когда он бегает по встречам с важными людьми. Вечер ли это, когда он возвращается уставшим, и все, на что его хватает, это поужинать и послушать истории жены про день или же чуть-чуть поиграть с сыном. Выходной ли это, когда Гермиона-это-очень-срочно-дай-поработать.

И не оставалась времени на нее. Хотя, конечно, они выбирались на прогулки, сидели в кафе, ходили к ее родителям и его матери, водили сына в парки или развлекали его.

Но…

…черт, ей не хватало его. Слишком сильно.

Было ощущение, что вот он, совсем рядом. Ты даже можешь дотронуться до него, поговорить. Но, каждый раз, когда ты тянешься к нему рукой, ты натыкался на стеклянную стену.

На чертову стеклянную стену, которую не мог сдвинуть с места. И, кажется, человек, находящийся напротив, вовсе не нуждался в том, чтобы разрушить ее.

Она знала, что Драко любит ее. Это было тем неоспоримым фактом, как то, что она — Гермиона Грейнджер. Однако то, что он не проявлял эти чувства, не давали ей спокойно жить.

Понимания не всегда хватало. И она уже давно перешла тот уровень, что его теплого взгляда было более, чем достаточно.

И, самое обидное заключалось в том, что она тянулась к нему, как только могла. Она давала ему столько внимания, сколько требовалась. Она делала все, чтобы ему было приятно.

И это проявлялось в разных вещах: начиная с приготовления его любимых блюд и заканчивая тем, какие простыни стелить на кровать. Что надеть и куда пойти.

Ей нравилось это — оставлять выбор за ним. Она, тем самым, подчеркивала то, что он мужчина в доме. Однако почему он никак не показывал, что она женщина? Что она мать?

Было безумно приятно получать подарки, видеть благодарный взгляд после того, как она что-то сделала для него, знать, что он дорожит ею.

И все же…

…он никогда не говорил, что любит ее.

Никогда в жизни он не сказал ей этого.

Ни тогда, когда вернулся из Малфой-Мэнора. Ни тогда, когда он делал ей предложение руки и сердца. Ни тогда, когда они женились, одевали друг другу кольца и уединялись в уютном доме. Ни тогда, когда она сказала ему, что носит его ребенка. Ни тогда, когда родила Уильяма.

Ни тогда, когда…

Да никогда.

Словно это слово не было нужным. Будто это что-то вроде “привет”, которое можно говорить, а можно — нет.

Но это было не так. И она отчаянно нуждалась услышать хотя бы раз в жизни это чертово люблю. Хотя сама уже сотню раз говорила это ему и…

— Грейнджер, я знаю.

— Я тоже скучал.

— Моя девочка.

Все, только не ответное “Я люблю тебя”.

И, хоть убей, она не понимала, с чем это связано. А спросить все никак не решалась. Потому что если это говорить не хочется, то смысл человека просить это сделать?