My December

Девушка держалась за стену, сжимая губы. Она пыталась сдерживать себя, но не могла. Холодные слезы уже текли по осунувшимся щекам, моментально замерзая от холода. Дождь, который пошел внезапно и очень быстро, падал тяжелыми каплями на тело девушки, клоня ее вниз, молотом ударяя по голове. Она еле стояла на ногах. Вся радость давно уже пропала. Наверное, ее унес ветер, а в замен — в замен он принес боль, пот, слезы и воспоминания об отце.

— Так что же? Я не прав, мисс самая умная девушка школы?

— Не желаю слышать тебя больше, — холодно отчеканила она, отворачиваясь спиной. Девушка сделала пару шагов, намереваясь уйти. Но кто-то более сильный решил, что так дело не пойдет.

— Инкарцеро, — равнодушно произнёс парень, направляя палочку на худое тело.

Гермиона закричала, когда тяжелые веревки обвились вокруг нее. Она моментально зашаталась и повалилась наземь. Ударившись коленом и плечом, девушка застонала от боли, закрыв глаза. Искры посыпались перед ее взором, делая голову ватной. Пытаясь сообразить хоть что-то, Грейнджер медленно поднимает палочку, надеясь вспомнить нужное заклинание. Но стоящий над ней, как гора, Ленни через секунду держит древко в своей руке, злобно ухмыляясь.

— Я хуже? Пусть так. Если я настолько ужасен, тогда буду поступать подобающе в следующий раз, — оскал, яростный взор. Смотрел, как хищник смотрит на добычу. Наставлял свое древко, как охотник наставляет нож. Думал, как гений думает над тяжелой задачей. Размышлял. — Если бы я так не любил тебя, Гермиона, то уже убил бы, — тихо, почти неслышно.

Бросает палочку ей в лицо и уходит. Обвиваясь своей мантией, душась ею. Почти умирая в смертельных тисках. Смертельных тисках обвиняющего взгляда Гермионы.

***

Драко крепко сжимал бокал, доверху наполненный огневиски. Слезы давно были выплаканы — еще в тот миг, когда адская боль растеклась по его телу, превращая в Пожирателя смерти.

Теперь он вновь остался наедине с самим с собой, рассуждая: поступил ли он правильно или же совершил ошибку. А впрочем, какая разница? Будто бы у него был выбор.

В Малфое было столько злости, столько обиды. Что он такой жалкий, такой беспомощный. Маленький ребенок, из которого вьют длинные ниточки.

На кого же была направлена обида?

Да он и сам толком не понимал. Это просто было.

Его пальцы все сильнее сжимали стекло, которое в один миг с треском лопнуло, разлетаясь по всей комнате.

Драко хотелось крушить все вокруг, уничтожая помещение. Убрать эти мысли, убрать пронзительно-черную татуировку с руки. Это тупое чувство вины… Ведь это он был убийцей той грязнокровки. Пусть парень не знал, что, выпив из чаши, лишит ее жизни, но догадывался. И это было так чертовски больно.

Все в Малфое буквально кипело. Он один из них. Господи!

Он один из них.

Он один из тех людей, которыми пугают ребятишек ночью. Имя которых боятся произносить. На которых говорят: “Страшные, страшные люди”. Которых стремятся уничтожить, дабы оставить свет в безопасности.

Драко теперь вечная слуга Волан-де-Морта, и это нельзя изменить.

– ЧЕРТ!
– заорал он, ударив рукой по дивану, чувствуя, как довольно большой осколок вонзается в руку, из которой теперь ручьем текла красная жидкость. Такая же алая, соленая кровь, как и у всех. Ничем не отличавшаяся от крови той девушки, что погибла днем. Просто кровь, а сколько она значит для его семьи, для Темного Лорда, для него самого.

Любое проявление человечности в мире Малфоя было недопустимым. А он всегда был слишком человечным. Слишком трусливым, скользким… Да ни для кого в Хогвартсе не было секретом то, что Драко Малфой являлся самым настоящим трусом. Конечно, сейчас он научился подавлять в себе эти качества, оставляя только холод, но храбрецом ему никогда не стать. Парень был лишь ребенком, на чью долю выпало слишком много всего плохого.

Но он ведь нашел в себе мужество принять метку, он поборол страх перед такой судьбой.

А поборол ли?

Ответ был ясен — нет. Это давящее чувство ни на секунду не улетучивалось, также, как и мысли о его возможных жертвах.

Было страшно, до коликов в животе страшно. Теперь уже ничего не изменить, черная метка навсегда въелась в его кожу. Такое ненавистное для Малфоя навсегда.

Теперь это каждую секунду будет с ним — незримое присутствие Лорда Волан-де-Морта. Человека (если его можно так назвать), который отнимал у людей все, самого жестокого и темного мага на земле.

Это было разумно — быть на стороне сильнейшего. Ведь рано или поздно объединившийся силы Тома Редла победят Гарри Поттера и подчинят весь магический мир себе. Но, с другой стороны, жертвовать своим сердцем ради этого? Убивать едва знакомых людей ради этого?

Да, Драко готовился к подобному еще с пеленок, но будучи юношей, который отвечал за свою судьбу, парень понимал, что не подходит для этой роли.

Насколько омерзительно было признавать самому себе, что он недостаточно хладнокровен. Ведь это, мать его, так! Слишком мягкий мальчик, который всю свою недолгую жизнь рос в тени отца. А сейчас… сейчас уже Люциус выходил “в свет” благодаря своему сыну. Ведь таким тщеславным людям, как он сам и его семья, всегда надо оставаться на верхушке. Даже если они падают в пропасть, то быстро из нее выбираются. ДОЛЖНЫ ВЫБИРАТЬСЯ.

Малфою так хотелось поговорить с матерью. Высказать все те сомнения и глупые мысли, что тащат его на самое дно. Но она умирала. Пусть медленно, по частям, но Нарцисса умирала, покидая Драко навсегда. И опять это приевшееся навсегда.

А смог бы Драко убить того, кто отравил его мать? Сейчас ему казалось — безусловно. Этого ублюдка он ненавидел больше всего на свете.

Но чем Малфой будет лучше? Тем, что делал это ради “благородных” целей? А можно ли назвать месть благородной целью?

Ради родителей он готов был на все: расчленять, пытать, убивать… Если это сохранит жизнь Нарциссе и Люциусу, Драко пойдет на это.

Смех, принадлежавший слизеринцу, похожий на карканье, разнесся по гостиной. Вспомнив дикий страх, одолевавший его еще утром, Малфой поглумился над своей “решительностью”.

Говорить ведь проще, да?

А вот действовать — это совсем другое. С этого дня его детство закончилось, раз и навсегда. Теперь на плечах Драко лежала ответственность, достойная взрослого мужчины, а не самовлюбленного мальчишки.