Мы должны говорить друг с другом

– Нет такого языка! Что ты мне мозги компостируешь!

– Есть!
– еще громче зарыдала она, - Есть!

Бум бель... Ах! Бум бель... что-то там... белькербау дум... ча - будет "я тебя люблю". Дурак!

– Хм...

Скобликов, размышляя, легонько взял себя ладонью за шею, потер шею, похлопал.

Жена отбивалась от рук. Дом, кажется, уж так был налажен: деньжата водились, ни в каких тряпках отказа нет, машина, квартиру дают, что еще? Не работает... Может, как раз и плохо, что не работает... А дома грязь, еще раз со злобой подумал он. И куда ее устроить? Чтобы и никого рядом не было, и без образования бы взяли, и оставалось бы время для сына... На почту? Там люди приходят... Уборщицей? Не пойдет... Да и везде люди, везде!

– Бум белькербау, думча, - сказал Скобликов, - Нет такого языка! Надо к матери ехать за цветами - завтра суббота, забыла?

Она не отвечала.

– Слышишь? Русским языком тебе говорю! Базарный день.

– Не поеду!
– Она вскинулась, показав зареванное, в красных полосах лицо, - Не поеду! Один поедешь! И на рынок один поедешь!

У Скобликова сжались кулаки.

– Только попробуй! Только посмей!
– Она отодвинулась от него в угол, Оставляй теперь свои замашки! Ребенку пожалуюсь.

Скобликов остановился.

– Ну, в общем, так, дорогая, - сказал он, натягивая чистые джинсы, - я сейчас поеду, а завтра с утречка вернусь. И торговать станем вдвоем, как и раньше. По четыре рубля три штуки идут - шутка сказать. И на ойкуменский свой ты больше не пойдешь.

– Пойду!

– Посмотрим.Звук работающего двигателя обогнул дом и растворился в звуках улицы.

УРОК No 4

Запишите:

hracer cacao - быть должным

ficer - просить

rom - друг

bacer - говорить (разговаривать)

pingura - каждый(ая)

trest - день

Запомните:

no-no - утвердительное местоимение "да"

nif -отрицательное местоимение "нет".

К следующему уроку:

Bumno hvacerbauno cacao pingura trest bacer rom suca romcha*. Bumno hvacerbauno cacao bacer rom suca romcha**. No-no-no-no, pingura trest bumno hvacerbauno cacao bacer rom suca romcha***.

– ----

* - Мы должны каждый день говорить друг с другом.

** - Мы должны говорить друг с другом.

*** - Да-да, каждый день мы должны говорить друг с другом (ойкум.).

– ----

Это ощущение Никулин испытывал уже второй раз в жизни - легкость, удивительную невесомость в печени. Несколько лет назад фронтовой товарищ прислал ему из Ленинграда гэдээровское лекарство - ярко-красные таблетки были запаяны в пружинящую пластмассовую пластину, глядели парадно, празднично, эк насобачились немцы - тогда, после двухнедельного приема снадобья, у Никулина вдруг пропала изжога, а печень совсем не чувствовалась, словно на ее месте образовалась пустота, яма - ставшая привычной боль исчезла, и организм торжествовал, словно не отягощенный памятью. Однако, увы, таблетки скоро кончились, и новая волна боли упала на Никулина, как шкаф. Выхлебав целых две -подлец усатый, змей-искуситель!
– кружки пива, Никулин ожидал приступа, но вместо этого почувствовал желание взлететь к синему небу. Печень не болела.

Быстро переваливаясь и утирая на ходу платочком легкий пот на затылке, Иван Андреевич пришел домой и поставил чайник, запел свое "Шаланды, полные кефали..." - из Бернеса. Кинофильм "Два бойца" был одним из любимых - в сорок четвертом году младший сержант Никулин воевал на юге, в степи, освобождал "жемчужину у моря".

Выпив горячей жидкости - пил он почти что кипяток, девяносто девять градусов по Цельсию, у непривычного человека глотка бы сгорела - и с удовольствием погладив нагревшееся изнутри брюхо, Никулин решил заняться ойкуменским - детально разработать план занятий, словарь и правила языка, которые он пока лишь наметил в танцевальной аудитории экспромтом.

Пыхтел он часа четыре, очнулся к вечеру, когда сам уже довольно сносно мог говорить по-ойкуменски, не путался и по-молодому вызубрил все приставки - сзади и спереди, - которые делали язык подвижным, изменяющимся, а значит живым.

– Ойкуменский язык - легкий для запоминания, будем разговаривать, довольно сказал себе Никулин, откинувшись, - Им овладеть может каждый, громко произнес он в пространство и ощутил первый, разведочный удар по печени. За первым ударом последовал второй, поосновательней, за ним третий. Согнувшись, Никулин вылез из-за стола, кряхтя, проковылял к аптечке, глотнул, не разбирая, сразу горсть таблеток - какие попались. Он хотел крикнуть соседей, но вспомнил, что соседей, кажется, дома не было склонялась к закату пятница, завтра - суббота, и соседи, как всегда, общались природой - лето на носу. Печень уже не схватывала, не била под вздох, а равномерно тянула, вкручивая в себя внутренности. думая о том, как бы добраться до воды - запить таблетки, - Никулин сел, собираясь с силами прямо на соседское туристическое снаряжение, лежащее у стены, на палатку какую-то, что ли; он дышал тяжело, как загнанный держался рукой за бок, постанывал в полутьме сквозь зубы. Вечерело. Подняв голову, Иван Андреевич увидел над собой полочку с глянцевым черным телефоном - аппарат поставили два года назад, - поднял руку, дотянулся, начал крутить диск и понял, что номера "Скорой" вспомнить не может. Забыл два-сорок семь? два-сорок? четыре-двадцать семь? Что-то в этом роде. Забыл!

Тогда он набрал два-двенадцать, межгород.

– Межгород, - мечтательно сказал в трубке молодой женский голос.

– Дайте Москву, по срочному, - задыхаясь проговорил Никулин и назвал номер общежития сына, который он помнил назубок, xoтя не звонил по нему ни разу. Телефон, писал сын, был там единственный, стоял у коменданта, студентов не подзывали - звонить в крайнем случае.

– Ждите, набираю, - многозначительно произнесла телефонистка, словно понимая, что, заказав Москву по срочному, человек должен ждать от этой Москвы манны небесной, суда, исполнения желаний - в девять часов вечера, в пятницу.

– Але, - сказали совсем рядом - скрипуче, неприятно, - але, чего надо?

Никулин задышал в трубку.

– Э...
– он мгновенно решал, как обратиться, и обратился традиционно, Э... девушка... сына, сына мне...

– Какая я тибе девушка!
– прервал голос, - Чиво? Коменданта нету. Пиридать чиво?

– Неотложку, - забывшись, сказал Никулин, - неотложку. Умираю.

– Ну, и звони в неотложку свою, - спокойно сказала женщина, - Здесь второе общежитие. Слышь, что ль? Иль уж помер?

– Я... не могу, - ответил Никулин с перерывами...
– Я... прошу... вас... Сына, сына. Никулин Сергей... Шестнадцатая комната.

– Не! Не зовем!

– Какао!
– вдруг неожиданно для самого себя с мукой выговорил Никулин по-ойку менски, - Какао!
– повторил он, словно у небес просил полный калорий напиток, словно жизни для себя просил. В сердце кольнуло тоже.

– Какао! Бумча какао хрен! Бум фикербау

думнача!
– захрипел Никулин в трубку, раздирая на себе пижаму, - Бум белькербау думнача! Бум фикербау!*

– ----

* - Необходимо! Мне необходим сын! Я прошу вас!.. Я вас люблю! Я прошу! (ойкум.).

– ----

– Сичас, - после некоторого молчания ответили на другом конце бесконечного провода, - Сичас позову. Погодь.

Никулин выпустил стукнувшую о стену трубку и тяжело съехал на пол брезентовый материал палатки заскрипел, - огромной глыбой, как тюлень-косач, лег на бок, поджав под себя ноги, шумно подышал и затих. Знамеровский перенял его напряженное дыхание. Размахивая руками, Костя шел в библиотеку Дома пионеров мимо никулинского окна, не подозревая, что час назад за коричневой в полосах занавеской родился ойкуменский язык, чтобы победить, победить - навсегда и окончательно - его, Костю Знамеровского. Он еще столкнулся с туристской, в штормовках, парочкой, однообразно спорившей о чем-то.