Мы играем в пистолеты

– Да конечно. Но всё равно… - Он поморщился. – С тобой так нельзя.

Я удивлённо приподняла бровь.

– Почему? Чтобы красоту не попортить? Как выяснилось, не нужна она никому.

– Нужна, Ника. Наверное, поэтому Витька так и старался. Чтобы другому не досталась.

Я с видимым усилием поднялась со стула.

– Да не поэтому он старался, Лёва. А чтобы все, кто меня увидит, другим рассказали, насколько он был потрясён моим предательством. Что так любил, так верил, а я с Филином. Не во мне дело, понимаешь? А именно в Филине. Витька себя защищает. – Я подумала, а потом добавила: - В принципе, имеет полное право.

– А ты что теперь будешь делать?

– Я пока не знаю.

Я у окна остановилась и замерла, глядя вдаль. Наверное, со стороны выглядела жалко – побитая, закутанная в длинный махровый халат почти до пят, и сникшая, после полученных новостей. Лёва ко мне присматривался с недоверием и недовольством, и не знал, как вести себя со мной. То ли жалеть, то ли подбадривать, то ли вообще, ругать. Он снова за стол присел, пальцами побарабанил, и предложил, в конце концов:

– Давай в Париж тебя отправлю. Всё ещё можно переиграть, успеем. А ты съездишь, отвлечёшься.

Я слабо улыбнулась.

– Я там с ума сойду, Лёва.

– Где? В Париже?

Я кивнула, а Шильман лишь фыркнул.

– Сказал бы я тебе…

– Никуда я не поеду, Лёва. Некогда мне разъезжать.

– Конечно, у тебя столько дел!

– Представь себе. Развод, на старую квартиру надо переехать, устроиться как-то.

Лёва пару секунд раздумывал, потом спросил:

– А Филин?

Я глубоко вздохнула, а руку к груди прижала, словно опасалась, что внутри порвётся что-то.

– Ты сам сказал – он уехал.

– Он постоянно в разъездах.

– Лёва, прекрати. Он ни разу мне не позвонил. Не ответил ни на один звонок, меня с ним не соединяют, он постоянно чем-то занят. Для меня – занят. А сейчас вот уехал. Я не дура, я всё прекрасно понимаю.

– И?

– И ничего. Рыдать и убиваться я не буду… Наверное. – Голову низко опустила, разглядывая носы своих тапочек. На глаза слёзы навернулись, и мне очень хотелось их от Шильмана скрыть. – Как-нибудь переживу. – Заставила себя улыбнуться. – Синяки сойдут и всё наладится. Вот увидишь.

– Очень на это надеюсь, - неожиданно язвительно проговорил Лёвушка. – У меня от этих разговоров по душам с тобой, изжога, честное слово.

– Выйду на работу, заработаю для тебя миллион, купишь себе таблетки.

Он всё-таки улыбнулся, а потом уверенно проговорил:

– Справишься, Ника. Ты справишься. Кто такие мужики против тебя?

– Действительно…

В комнату Тося заглянула, на Шильмана глянула и предложила:

– Чаю, Лев Константинович? Или пообедаете?

Я глаза закатила, а когда Лёвушка на обед с энтузиазмом согласился, из гостиной выскользнула, побоявшись ему своим несчастным видом аппетит испортить. Дверь своей комнаты за собой прикрыла и замерла, в дверную ручку вцепившись. В комнате царил полумрак, тяжёлые шторы с ночи так и не были раздёрнуты, духота и ни одного лучика света. Слёзы всё-таки потекли, но я постаралась взять себя в руки и зло их смахнула. Я за прошедшую неделю их столько пролила, что глаза опухли, и мне всерьёз грозило обезвоживание. Ни из-за одного мужчины я не плакала, никогда, а Кирилл Филин ситуацию исправил, причём с лёгкостью. Он не позвонил, даже для того, чтобы попрощаться со мной. Или к чёрту послать. Он куда-то уехал, по словам его подчинённых, у него были дела, а мне он передать ничего не просил. Когда я поняла, что от меня попросту отделываются, я заслала в «Три пескаря» Шильмана, но тот меня тоже ничем не порадовал. Скорее наоборот. Но зато теперь всё ясно, как божий день. Кирилл на самом деле получил, что хотел, и в дальнейшем тратить на меня своё драгоценное время не собирался. Всё чётко и ясно. И жаловаться мне, кажется, не на что. Я сама всё придумала, Филин мне никогда ничего не обещал, и даже влюбляться в него не советовал. Потому что знал всё с самого начала.

А я дура.

Минут через сорок Лёва собрался уходить, Тося в дверь мою осторожно постучала и сообщила об этом, предлагая выйти и гостя проводить. А я только руку подняла, и ключ в замке повернула, всё молча. Как оказалось, всё это время под этой дверью и просидела, слёзы глотая. Это уже совсем никуда не годится. Но по-другому пока не получалось.

– Я ему устрою сладкую жизнь, - грозила Фая, когда ей надоедало наблюдать мои страдания.

– Кому? – однажды поинтересовалась я, а она вдруг растерялась. Правда, тут же выдала:

– Обоим!

А недели через две моего добровольного затворничества, наблюдая, как я запудриваю едва заметный след на скуле, сказала:

– Вот и правильно. Ты красавица. К тому же, не родился ещё мужчина, из-за которого стоит слёзы лить.

Я промолчала, на шаг отошла, разглядывая своё отражение. Впервые за прошедшие недели я на себя в зеркало смотрела и у меня внутри ничего не ёкало. Это была я прежняя, разве что взгляд тусклый, но с этим, наверное, тоже можно что-то сделать. Только времени больше потребуется.

Я хоть и сказала, что затворничество моё было добровольным, но на самом деле, если бы не было Фаи и Тоси, то я так и просидела бы все эти дни в четырёх стенах и выла бы от тоски, а никому и дела бы не было. Ко мне никто не приходил и не звонил. Если только Лёвушка пару раз звонком беспокоил, с вопросом: «Не собираюсь ли я на работу выйти?». Я не собиралась, и он расстраивался. Мама была на меня обижена, Витька презирал и со мной разводился, Кирилл и думать, наверное, забыл, и только Тося меня по голове гладила, жалея, а Фая планы строила на мою жизнь, желая подбодрить. Я в своей комнате сидела, думала непонятно о чём, а ночами в подушку ревела, пока не засыпала, устав.

Кириллу я больше не звонила, поклялась, что больше никогда звонить не буду. Как только мысли о нём появлялись, я старалась избавиться от них, начинала думать о скором переезде, о жизни, которая начнётся, пыталась представить, в каком состоянии получу свою квартиру, когда квартиранты наконец съедут. Не дай бог ремонт придётся делать.

– Фаина Александровна, скажите вы ей. – Тося накрывала стол к завтраку, на меня посматривала и хмурилась. – Ну, куда она поедет? Одна будет жить!.. Пусть здесь останется.

Фая на меня взглянула, спустив очки на кончик носа, что рассмотрела – не знаю, но отмахнулась от домработницы достаточно небрежно.

– Не выдумывай, всё у неё нормально.

Я поспешила кивнуть.

– Правда, Тося, всё хорошо.

Но она меня словно и не слышала, на хозяйку смотрела достаточно возмущённо.

– Совсем вам не жалко девочку!

– А ты думаешь, я позволю ей остаться, чтобы ты её жалела бесконечно? Хватит ей рыдать.

– Я не рыдаю.

– Вот ещё больше рыдать не будешь. Ты им ещё всем нос утрёшь.

– Нужны они мне… Причём, все.

Фая усмехнулась.

– Посмотрим, насколько тебя хватит.

Я чай помешала, и вдруг сказала:

– У меня такое чувство, что не две недели, а год прошёл. Всё с ног на голову перевернулось.

– Вот и не торопись, - вновь встряла Тося. – Тебе успокоиться надо.

– А я торопиться не собираюсь, - с лёгким вздохом проговорила я, разглядывая янтарную жидкость в фарфоровой чашке. – Некуда мне торопиться. Надо жизнь налаживать, а это дело суеты не терпит.