Мы - истребители

— Будем. Будем жить! — твердо ответил он, глядя на удаляющийся берег.

Мы сидели у левого борта, прислонившись спиной к рубке. Из-за механика берега мне видно не было, поэтому я рассматривал сам катер. Он был другой, заметно меньше того, что спас меня. У пушки на носу ведомый с Кречетовым о чём-то расспрашивали артиллериста с танковым шлемофоном на голове.

— Хм, бабка с палкой бегает… — услышал я слова Виктора Семеновича, и тут же на лицо и шею брызнуло чем-то тепловатым и сильно ударило в руку, опрокинув меня на правый бок.

Вытерев лицо, ошарашенно посмотрел на испачканные красным пальцы.

— Семеныч? — позвал старшину, не оборачиваясь.

— Кхрр-р-р ба-абка-а, — с горловым бульканьем прохрипел кто-то.

Посмотрев на Морозова, увидел месиво в районе левого плеча и горло, из которого хлестала кровь.

— Семеныч! Су-ука-а! — Взглядом зацепившись за фигурку на холме, я под удивленными взглядами разведчиков, освобожденных бойцов и экипажа рывком вскочил, перепрыгнул через бьющееся в агонии тело своего бывшего механика и, подлетев к спаренному пулемету на корме, отшвырнул от него матроса.

Холодные ребристые рукоятки задрожали у меня в руках, когда пулемет забился, изрыгая из стволов спаренные факелы. Короткими очередями я стрелял по холму, тряся головой, чтобы смахнуть слезы.

— Ушла, тварь! — со злостью сплюнув, посмотрел на пустой холм. Старухи уже не было, шустрая оказалась. — Б…! Семеныч!

Резко развернувшись, я побежал обратно к телу механика, около которого уже склонились Рябов и один из матросов, они были ближе всех и успели первыми.

— Виктор Семенович? — Вытерев рукавом комбинезона лицо, я шмыгнул носом. — Как же так-то, а?

— Сем-мье. Сх-хаш-шжи-и! — успел прохрипеть Морозов и, дернувшись, замер.

Оттолкнув в сторону, мимо меня протиснулся фельдшер из группы Рябова. Я стоял и плакал, пока он осматривал тело. Вздохнув, фельдшер покачал головой:

— Умер, шансов не было, если бы даже был врач.

Бормоча ругательства и обещая сделать со старухой столько всего, что она долго будет жалеть о своём появлении на свет, стоял, уткнувшись лбом в обшивку рубки и машинально потирая плечо.

— Товарищ майор, вы ранены? — поинтересовался фельдшер, закончив с Морозовым.

— На излете ударила.

— Давайте я вас осмотрю… Хм, невезучая у вас рука, товарищ майор. Опять она пострадала.

Когда с меня сняли верхнюю часть формы, на палубу упал смятый кусочек свинца.

— Похоже, пройдя через старшину, она почти полностью потеряла силу, — пробормотал Рябов, с интересом рассматривая здоровенный синячище на моем плече.

Поеживаясь от холодного весеннего ветра, я хмуро сказал:

— Пулю мне отдай. Я ее семье отвезу.

— Адрес знаешь?

— Да.

Кроме синяка, у меня не обнаружили даже разрыва кожи, хотя ямка от удара присутствовала, что изрядно удивило фельдшера. Минут десять этот коновал, несмотря на то что я начал синеть, осматривал меня, осторожно поднимая и опуская руку, ощупывая, отслеживая реакцию на свои действия.

— Судя по всему, просто синяк. Ни перелома, ни трещин нет, но как прибудем, нужно полное обследование в госпитале и сделать снимки, — подвел он итог и велел мне одеваться.

— Старшину в брезент заверните, у моряков спросите, скажите, потом вернем, — приказал я своим.

Пока Кречетов узнавал насчет брезента, мы со Степкой начали готовить тело Морозова к перевозке. Я решил похоронить его как полагается, со всеми воинскими почестями, у последнего местоположения штаба полка. Была там одна прекрасная поляна, где хорошо отдыхалось. Вид просто изумительный. Думаю, Семенычу бы понравилось.

Оттолкнувшись от палубы, матрос ловко приземлился на бетонный пирс и набросил поданный швартов на кнехт. Через полминуты бронекатер застыл у причала, где ожидала немаленькая толпа встречающих.

Как я и думал, первым делом нас загребла контрразведка. Смерша еще не существовало, так что эти функции исполняли именно они. Проследив, как в кузов полуторки погрузили тело старшины, я последовал за молодым лейтенантом госбезопасности, мне предстояло много что объяснить и рассказать. Однако в кабинете меня ожидал невыспавшийся сюрприз.

— Рассказывай, — хмуро буркнул Никифоров, стоило мне войти.

Степку, кстати, завели в соседний кабинет.

— Что именно, гражданин начальник?

— Не ерничай, давай все по порядку. Тобой САМ заинтересовался.

— Ну хорошо, — устало кивнул я и присел на стул перед столом, за которым сидел особист.

— Подожди, может, чаю?

— Можно.

После чая я в подробностях доложил все, что со мной случилось, после того как меня сбили. Никифоров слушал молча, с непроницаемым лицом. Он только раз приподнял брови, узнав, что немецкий летчик был из группы подполковника Шредера, и поморщился, когда я описывал, как этот немец бросился на меня. Когда дошел до гибели Морозова, он только глухо выругался. Никифоров не хуже меня знал механика.

После особиста эстафету принял вернувшийся в кабинет лейтенант, представившийся Поляковым, и провел очень профессиональный допрос, но уже зафиксировал все на бумагу, которую и дал мне подписать.

При выходе из здания штаба фронта, где и находилось управление контрразведки, меня буквально подхватили под локоток и, возмущенно вопя, потащили к одной из машин.

— Да стойте вы! — выдернул я руку из цепких пальцев знакомого пузана в форме политработника. — Что вам нужно?

Пузан был из политуправления фронта, и о боже! До эфира, который так никто и не подумал отменять, осталось меньше часа.

— Да вы шутите?! У меня боевого товарища убили, и мне друзей ждать надо!

— Ваши однополчане уже отбыли в часть с вашим погибшим другом. Они закончили раньше. Это я приказал. А теперь проедемте со мной!

— Извините, но, наверное, я откажусь, я сейчас не в том состоянии, чтобы выступать в эфире.

Пузан возмущенно завопил, что мое мнение его интересует в последнюю очередь, раз партия сказала, что я буду выступать, то я буду выступать.