Мы над собой не властны

Эйлин так и не стала основоположницей династии. Кто знает, не прервется ли ее род вообще. Сын вернулся в Чикаго доучиваться, но у Эйлин все равно душа была не на месте. Она уже беспокоилась не столько о том, какой фундамент Коннелл заложит для ее будущих внуков, — дай-то бог, чтобы он встретил хорошую девушку и обзавелся семьей, — пока что ее больше тревожило его собственное будущее.

Повидаться бы с Донни, вместе порадоваться его успеху, но как явишься к нему после такого долгого молчания? Эйлин повертела в руках карточку автомастерской и спрятала ее в сумку. Проговорила мысленно: «Пускай тебе счастливо живется. Пусть у тебя будет большой красивый сад и ты будешь жарить мясо на гриле, смотреть, как рядом играют твои дочери, и думать: теперь я могу умереть спокойно».

Она постояла немного перед своим старым домом. Новые владельцы совсем запустили растения в ящиках на подоконнике, заново покрасили дверь и повесили безвкусные занавески, но не узнать сам дом было нельзя. Сколько раз она стояла вот так, глядя на него и оценивая. Вдруг нахлынула нежность. Эйлин стало стыдно, что она так рвалась отсюда уехать.

Она поднялась на крыльцо. На улице уже зажгли фонари, но вечер еще не уступил место ночи. Вернуться бы в прошлое, когда здесь была и ее жизнь. Птицы жалобно попискивали среди ветвей, по улице пролетали машины, гладкие крашеные перила крыльца ласкали ладонь. Эйлин, закрыв глаза, слушала знакомые звуки — затихающий гул самолета, далекие автомобильные гудки — и вдыхала странно волнующую смесь выхлопного газа и свежей листвы. Можно себе представить, будто возвращаешься после долгого рабочего дня в больнице Святого Лаврентия или вместе с Эдом и Коннеллом только что приехала домой после воскресного ужина у Артуро. Сейчас она зайдет в дом, а Эд лежит на диване в наушниках. Она ему скажет: «Слушай музыку сколько хочешь! Переслушай все свои пластинки, а когда закончишь — я буду рядом. Если надо, буду ждать много лет». Она возьмет его руку в свои и поцелует с такой нежностью, что он поймет — это не хитрость, не розыгрыш. «Давай не будем никуда переезжать, — скажет ему Эйлин. — Останемся здесь навсегда».

Хоть она и не знала новых жильцов, невозможно было уехать, не заглянув в дом. Эйлин устала убегать и прятаться. Всю жизнь пробегала, хватит. Наверняка есть какой-то способ совместить прошлое и настоящее, просто она не хотела его разглядеть.

Эйлин взялась за дверной молоток и быстро, решительно постучала: раз-два-три. Открыл молодой мужчина. Трудно поверить, что это его она видела издали мальчиком лет семи-восьми, когда он приходил вместе с родителями осматривать дом. Сейчас он такой высокий, широкоплечий, аккуратно причесанный, с белозубой улыбкой только что избранного государственного деятеля.

— Чем могу помочь?

Эйлин растерялась. Непривычно, когда в твоем собственном доме к тебе обращаются как к постороннему человеку. Нужно задавить гордость, иначе вся эта авантюра закончится, так и не начавшись.

— Меня зовут Эйлин Лири. Я раньше здесь жила.

Она самой себе напоминала тех приставучих людей, что ходят от двери к двери и проповедуют какую-нибудь малоизвестную религию. Сама не могла бы его винить, если бы новый жилец захлопнул перед ней дверь. А он пригласил войти.

— Извините за беспокойство, — сказала она, переступив порог.

— Ничего-ничего, — сказал он. — Только разуйтесь, пожалуйста.

Эйлин сама давно подумывала завести у себя в доме такой обычай, но так и не собралась с духом. Плитки пола в прихожей холодили ноги в чулках, зато в гостиной приятно было ступить на мягкий ковер. У них телевизор стоял там, где у нее — любимое кресло. А ведь хорошо встал; и почему они с Эдом столько лет жили без телевизора в гостиной? Отец — кажется, его звали мистер Томас — хлопнул по коленям узкими ладонями и поднялся с дивана, постепенно распрямляя длинное туловище.

Молодой человек начал ее представлять, но отец перебил:

— Конечно я вас помню! Добро пожаловать! Ну как, сильно тут все изменилось? Жена как раз обед готовит. Анабель! Иди сюда!

Отделанная по-другому комната будто стала не то шире, не то уже, и притом обрела естественную гармонию пропорций, словно давно ждала именно этих обитателей. Зато в столовой Эйлин увидела прежнее зеркало во всю стену, и сердце больно сжалось. А как много мебели и разных безделушек — в собственном доме ее бы это раздражало, но здесь выглядело приятным изобилием.

— А мне нравится, как вы здесь переделали, — сказала Эйлин и тотчас почувствовала себя глупо.

Почти восемь лет прошло! Ничего они не «переделали», просто обжили дом на свой лад. А если что и переделывали, то это было так давно, нет смысла сейчас обсуждать.

Они стояли в кружок, ощущая легкую доброжелательную неловкость, — так всегда бывает, когда людей представляет друг другу мужчина. Мальчик тайком покосился на экран, и Эйлин мгновенно растрогалась: точно так же сделал бы ее сын в подобной ситуации.

Подыскивая тему для разговора, она заметила на столике приз в виде крылатой фигуры с победно вскинутыми руками.

— Что это? — спросила она, взяв фигурку в руки.

Та оказалась неожиданно тяжелой — не то что хлипкие награды за выступления в школьной самодеятельности или ученическом матче.

— Это он выиграл в дискуссионном клубе, — ответил отец.

Эйлин вспомнила, что имя у него тоже Томас, как и фамилия.

— На турнире штата! Он у нас молодец.

— Не думайте, я не победитель турнира, — сказал мальчик. — Я только второй приз получил.

— В этом году будешь победителем, — сказал отец.

Видя, что мальчику неловко от общего внимания, Эйлин поставила приз на место. Потом вспомнила, что они католики.

— Ты учился в школе Святой Иоанны?

— Ага, — ответил мальчик. — С третьего класса.

— И мой сын тоже.

Наверняка он и в старшую школу ходит ту же самую, что Коннелл. Эта школа славится своим дискуссионным клубом. Эйлин не стала спрашивать, чтобы не ставить мальчика в неловкое положение, если он все-таки не поступил.

— Я помню, у тебя сестра есть. Она сейчас здесь?

— В Йеле, — с гордостью ответил отец. — Мы ее редко видим. Только по большим праздникам... Да еще пару раз в месяц, когда ей постирать понадобится.

Он хмыкнул: вот, мол, нелепость какая — тащиться в такую даль ради стирки! Но чувствовалась и затаенная радость — умница, студентка, перед которой большое будущее, а все-таки по-прежнему его дочь.

Эйлин приуныла: давненько ее сын не стирал свою одежду в домашней стиральной машине. Эйлин ее и включала теперь не чаще раза в неделю.

Тут очень вовремя из кухни вышла миссис Томас и вскрикнула от удивления при виде незнакомого лица. Должно быть, так увлеклась готовкой, что не слышала звонка. Как это понятно и близко — нужно накормить семью, а «спасибо» от домашних не дождешься; их благодарность выражается в том, что всю еду мгновенно сметают с тарелок. Эйлин всегда умилялась, глядя, как едят Эд и Коннелл.

— Здравствуйте, — сказала женщина и вопросительно посмотрела на мужа.

— Анабель, это миссис Лири.

— Миссис Лири?