Мы оседлаем бурю

– Пока все в порядке, насколько это возможно, – с бесстрастным лицом доложил Йитти, хотя в глазах с набрякшими веками по-прежнему читался молчаливый вызов. – Но нам нужна вода.

– Кишава считает, что мы уже недалеко, – ответил я. – Как только все переведут дыхание, поспешим дальше.

Йитти посмотрел на небо, прикрыв глаза от немилосердного солнца. Потом снова взглянул на меня и сказал:

– Хорошо.

И ушел без положенного приветствия. Стоит ли ждать от него неприятностей? Трудно сказать. Йитти всегда был резок и не слишком почтителен.

Мы поехали дальше, Кишава впереди, не отрывая глаз от горизонта, на котором бесконечным морем раскинулись камни. Наверное, мы протянем еще денек, пока не станет совсем худо. Лошади падут первыми или просто откажутся идти дальше. Потом рассыплется и гурт. Кое-кто останется со своими лошадьми, потому что лошади у нас в крови, а другие побредут через пустошь пешком. Много лет назад один гурт пытался пересечь в сухой сезон горную степь. Потом нашли только кости, лошадей и людей рядышком – там, где они упали. Даже дети.

Трудно избавиться от таких мыслей, когда скачешь под палящим солнцем, а за спиной те, за кого несешь ответственность.

Когда начал сжимать свою хватку вечер, местность изменилась. Камни и осыпи уступили место приземистому кустарнику, а затем и траве, доходящей до ног всадников. И тогда в нас возродилась надежда, придав скорости, пока на горизонте не появилось поселение, по мере приближения стали видны дома.

В левантийской степи нет городов, нет мест, где теснятся вместе камень, кирпич и стекло. У нас есть места для собраний и сады, храмы и базары, где можно переждать, пока ожеребится лошадь, поспать или помолиться, но мы там не живем. Прежде чем испортились наши отношения с городами-государствами, их купцы рассказывали о величественных зданиях и людях в изысканных одеждах, о портах и аллеях, о рыночных площадях такого размера, что и за полчаса не пересечешь на своих двоих. Я ожидал, что Столица будет именно такой, но, хотя она была больше всех городов, которые я когда-либо видел, она оказалась меньше, чем я представлял. Никаких огромных стен и надвратных башен, как описывали купцы, ни флагов, ни статуй, ни площадей, всего-навсего нагромождение домов – вроде животных, столпившихся у колодца на водопое. А вдалеке на горизонте маячила туманной дымкой Лента.

В леске перед городом нашелся одинокий колодец, земля вокруг него была утоптана множеством ног. При виде него усталость сменилась облегчением, и даже самые утомленные Клинки начали смеяться и шутить, когда разбили лагерь, и шутливо боролись за каждое ведро воды, извлеченное из глубин.

– Так, а теперь послушайте! – выкрикнул я, стоя в центре суматохи. – У нас есть вода, а теперь нам нужна еда и припасы. Здесь не на кого охотиться, так что я поеду в город. Чем больше мы продадим, тем больше денег получим, а за деньги я привезу много еды. Так что соберите все ценное, что можно продать этим людям, и сложите в мешок.

Я протянул мешок под ворчливый гул голосов.

– Знаю, знаю! – прокричал я, чтобы все слышали. – Я знаю, что это не наш образ жизни, но мы левантийцы. Что бы ни уготовала нам степь, мы это принимаем, что бы ни уготовало нам это проклятое место, мы выдержим это, выдержим и сотню таких испытаний, потому что мы Клинки и мы из рода Торин. – Наконец-то раздались одобрительные выкрики, и я оседлал эту волну. – Так что тащите ваши безделушки и монеты, и сегодня вечером устроим пир.

Я вынул из седельной сумки бронзовую фигурку и бросил ее в мешок вместе с горстью корунских монет и ожерельем из ракушек, принадлежавшим моей матери, в надежде что остальные оценят такую жертву и тоже внесут свою долю. Так и вышло, каждый выступил вперед со своими маленькими сокровищами. В обмен они получили мое благословение и обещание, что мы пройдем через все это, переживем этот цикл, что бы он для нас ни припас, и вернемся, став сильнее, лучше и свирепее, чтобы сражаться за наш народ. Ожерелья, булавки, жемчуг, резные фигурки из кости, а Теппат даже бросил в мешок жетон из резного черного дерева, которым его дед голосовал на собраниях, когда был гуртовщиком.

– Необязательно его отдавать, – сказал я, когда Теппат помедлил посреди шума и болтовни разворачивающегося лагеря.

– Это верно, – согласился юноша, почесывая клеймо на затылке. – Но мне он здесь не нужен, да и дома, вероятно, не пригодится, если все так пойдет и дальше. Он красивый, и за него можно купить хорошего мяса.

– Хорошо, Теппат. Капитан благодарит тебя.

Он отсалютовал мне.

– Капитан.

Когда с этим было покончено, я нагрузил на Дзиньзо два мешка барахла и три мешка с головами.

– Через час уже стемнеет, – сказал Джута, присев на корточки, как длинноногий ибис.

– Я почти готов, – ответил я. – Если повезет, успею вернуться до темноты. И даже если зайдет солнце, не найдешь вторую такую лошадь, которая ступает так же уверенно, как Дзиньзо. – Я похлопал его по крупу. Мой мерин был отличным скакуном, но недостаточно хорош для разведения, а когда меня заклеймили, стал моим илонга, то есть первой лошадью, и хотя ни один левантиец не задержал бы на нем взгляд, в моем сердце никто не мог с ним сравниться.

– А ты разведи угли для ужина, – сказал я, увидев, что Джута не сдвинулся с места.

– Этим займутся другие. А я поеду с тобой.

Я оглядел его.

– Вот как?

– Тебе понадобится мул, чтобы привезти обратно продукты, и погонщик для него.

– Я и сам способен управиться с тупой животиной. Я погонял мулов с водой еще до твоего рождения.

– Правда?

Я накрепко затянул последний узел.

– Наверное. Сколько тебе?

– Почти шестнадцать.

– Значит, так и есть, я погонял мулов, когда ты еще сосал мамкину титьку. Проклятье, чувствую себя стариком.

– Я все равно пойду с тобой, капитан.

Он не в том положении, чтобы выставлять требования, и мне следовало бы его отчитать, но его темные глаза радостно сверкали, и на мгновение мне показалось, что передо мной сидит Гидеон, юный и уверенный, как спустившийся на землю бог – в точности такой, каким я его помнил. Я не мог удержаться от улыбки.

– Ты лучше о себе позаботься, парень.

Джута начал связывать длинные волосы кожаным ремешком, и на его ладони упали пряди, словно годы жизни, которые они олицетворяли.

– Сначала я прикрою твои тылы, капитан, – сказал он, и его улыбка исчезла. – Мне пока никто не желает смерти.

Вокруг суетились Вторые Клинки Торинов. Некоторые кивали и приветствовали меня, проходя мимо.

Когда я обернулся, Джута еще возился с волосами.

– Объясни, о чем ты, и поедешь со мной.

– Да нечего объяснять, капитан. Я просто… – Он откинул крепко связанный хвост на спину. – Что-то не так, и мне это не нравится. Что-то не так в этом месте.

– Здесь холоднее. И нет богини луны. Да еще эти высохшие камни. Мы не дома, Джута.

– Нет, дело не только в этом. Как будто… – он покачал головой. – Не могу объяснить, капитан, просто у меня такое чувство, будто я уже это видел и прожил.

Хотя вечер был теплый, я поежился.

– Ты можешь меня сопровождать, но пойдешь пешком.

– Когда доберетесь до города, найдите карту, – сказала Кишава, появившаяся из удлиняющихся теней. – Не хочу подпортить свою репутацию, заблудившись.

– И что, ты будешь пользоваться картой?

Она ущипнула меня за плечо.

– Еще как. Потому что эти звезды совсем не те. А ты присмотри за ним, чтобы не отвлекался, – сказала она, ткнув пальцем в Джуту. – И… – Кишава умолкла. Со стороны города что-то мелькнуло. В нашу сторону кто-то шел. – Около трех десятков пеших и два всадника, – сказала она.