Мы с Костиком

— Не вашего ума дело, — говорит. — Перекачиваем — значит, надо.

Будто он сам перекачивает. А Ромке хоть бы что. Смотрит прямо на длинного и не моргает.

— А вот и не знаешь, — говорит.

— Это я-то не знаю! — длинный нахмурился.

— А ещё командует, — продолжал Ромка. — А сам про свою реку ничего не знает. Да если бы у нас была река, мы бы про неё всё знали. У нас знаете какой дом, вам такого дома во сне не снилось!

Опешил длинный, но не сдаётся.

— Подумаешь, — говорит. — У нас дом не хуже.

— Ха-ха-ха! — говорит Ромка. — Да в нашем доме катакомбы есть.

— И башня, — подсказал я. — С неё весь город видно.

— А в нашем каток есть, — неуверенно возразил длинный.

— Ха-ха-ха! — сказал Ромка. — Сравнил каток с катакомбами!

Побагровел длинный и шишку свою вперёд выставляет.

— А в нашем, а в нашем… — А что сказать — и не знает. Затрясся весь и вдруг: — А в нашем доме Гагарин живёт!

И сам рот открыл от удивления. А мы так прямо покатились от смеха, — всем известно, что Гагарин в Москве живёт. И вдруг — бац! Как шарахнет длинный Ромку между глаз, а Ромка его. Вцепились друг в друга мёртвой хваткой, по земле катаются. Я, конечно, — на помощь. И началось! Куча мала! Кто-то меня в ногу укусил. Висит на ноге, как пиявка. Пихнул я его другой ногой — сразу отлип. Но их много, совсем побеждают…

И вдруг никого. Лежу я на земле. А надо мной милиционер стоит. В одной руке Ромку держит, а на другой длинный болтается. На лбу у длинного уже три шишки. У Ромки кровь из носа течёт. А вокруг никого — разбежались все.

— Так, — говорит милиционер. — Кто зачинщик?

Ребята на берегу толпятся.

— Это они первые пришли! — кричат. — Мы тут живём.

— Ничего, — говорит длинный, — мы их как следует проучили — больше не полезут.

— Ха-ха! — говорит Ромка. — Мало тебе трёх шишек? В следующий раз восемь заработаешь.

Обозлился длинный да как пнёт мою галошу. Бултыхнулась галоша в реку. Проводил я её глазами. А вокруг толпа.

— Так, — говорит милиционер. — Чья галоша полетела?

— Моя, — говорю, — галоша.

Посмотрел милиционер на мои ноги.

— Так, — говорит, — галоша с правой ноги.

— Подумаешь, галоша, — говорит длинный. — Нужны больно галоши.

Да как тряхнёт ногой. И полетела его галоша вслед за моей. Из толпы женщина выскочила.

— Безобразие! — кричит. — На них работаешь, галоши покупаешь, а они их в реку бросают.

Тут на берег водолаз вылез. Открутили ему голову, а он как заорёт.

— Хулиганство! — кричит. — Кто это там галошами швыряется?

— Хулиганство! — кричит ему женщина.

— Нигде покоя нет! — кричит водолаз.

Всё-таки спит он, наверное, там, под водой.

Тут ещё мать длинного подоспела…

А в милиции ничего страшного. Пусто совсем. Ни души.

— Вот, — говорит наш милиционер в пустоту. — Беспризорников привёл.

И сразу же, как он это сказал, из-за барьерчика другой милиционер вылез, не весь милиционер, а только голова одна. Торчит из-за барьера и смеётся.

— Какие ж нынче беспризорники, — говорит. — Вот беглецов действительно многовато развелось. Все куда-нибудь бегут. А тут ещё Куба прибавилась. За год двое — на Луну, двадцать пять — на Южный, пятьдесят четыре — на Кубу и только трое — на Северный. А я вас спрашиваю: почему? Почему только трое? Не моден, что ли? Я, может, сам на Северный бегал — чем он хуже?

— Очень просто, — говорит Ромка. — Пять часов — и там, всё равно что на дачу. Не интересно.

— Любопытно, — говорит милиционер. — А сами-то куда собрались?

— А мы не бежим, — говорит Ромка. — Мы собаку ищем.

Но тут дверь за нами тихонько скрипнула, охнул наш милиционер и за барьерчик провалился. Оглянулись мы — подходит к нам простая тётенька, скромно так подходит. Подошла и вдруг как заговорит, как заговорит. И по-русски вроде бы говорит, а ни слова не поймёшь.

— Загробина, — перебивает её милиционер. — Мы всё знаем, мы уже приняли меры.

Всполошилась тётенька и опять:

— Я, Анимаиса Фёдоровна Загробина, проживающая по ул. Белозерской, дом восемь, кв. пять, будучи замурована в собственной квартире, хочу заявить…

— Товарищ Загробина, меры приняты, — снова перебивает милиционер. — Можете спать спокойно…

— Закрутили, замуровали. Гаечками, винтиками, в третий раз замуровали…

— Да, да, — повторил милиционер. — В третий раз, но…

— Мне на дежурство, сыну в школу, хорошо ещё, внук круглосуточный. Хоть бы телефон провели, а то сидишь каждую неделю замурованная… А если пожар, что тогда? Ходишь, ходишь! А Сомов из пятой квартиры — зачем ему телефон?..

Долго мы её слушали.

А за перегородкой тихо-тихо. Заглянули мы туда, а там никого. Милиционера и след простыл, сбежал наш милиционер. Вот здорово! Схватили мы свой рюкзак — и за дверь.

Бежали, бежали, совсем из сил выбились. А тут ещё мокрый снег пошёл, ветер подул. Смотрим, а вокруг темно, и уже фонари зажгли. Встали мы посреди улицы.

— Куда мы идём? — спросил я.

— Придёшь — узнаешь, — мрачно отрезал Ромка.

А сам отошёл в сторону и стал время узнавать и про какую-то улицу спрашивать. Время-то сразу сказали, а вот улицы и не знает никто. Отмахиваются от нас. Не до нас всем — домой спешат. Тепло дома, светло…

Рюкзак с каждым шагом всё тяжелее. По очереди несём.

— Твоя очередь, — говорит Ромка и надевает на меня рюкзак. — Вон до той будки потащишь.

А будка далеко, на самом конце улицы виднеется. Тащу и уже ничего не соображаю, лишь бы дотащить. После болезни всё-таки…

Дотащил и вместе с рюкзаком прямо на землю рухнул. И Ромка рядом присел.

— Привал, — говорит.

— Кто, — говорю, — в рюкзак утюги кладет… Тот, — говорю, — пусть сам эти рюкзаки и таскает.