Мы вернулись победителями

– Хорошо, ребят встретил, – продолжал Рома. – Вместе оно, знаешь, проще.

Юля знала. Если бы не мать, как бы она справлялась? Наверно, так же, как все, пыталась забыть, уйти, убежать. Но чертов протез не давал убежать далеко.

Выпили. Немного отпустило. Рома прилег на газон. Юля последовала за ним. Лежали втроем: Рома, полупустая бутылка крепкого пива и Юля. Свинцовые облака не пропускали лучи солнца. Вода негромко шумела, выплевывая на берег пену. Мысли носились из стороны в сторону, но никак не связывались воедино.

Повернувшись, Юля посмотрела на Рому. Тот лежал с закрытыми глазами и не видел взгляда девушки. Рома: каким он был в школе? Они с Юлей общались в одних кругах, но, кажется, редко заговаривали друг с другом. Тем не менее, Юля помнила, что Рома почти всегда сидел за второй или третьей партой, особо ничем не выделялся на фоне других. Играл и в футбол, и в баскетбол, и в волейбол – словом, во все то, что было на уроках физкультуры. Играл неплохо, был своим и среди ботаников и в кругу крутых парней и девчонок. Со всеми, и такой неизвестный. Знала ли Юля о нем что-то в школе? Ничего. Рома не был из тех, вокруг кого ходило много слухов.

Веки его дергались. Рома видел за ними что-то. Что-то большее, что было в реальном мире, новом мире, где им нужно было искать себя и как-то налаживать разрушенную жизнь.

На груди его лежали руки. Протез с тремя фалангами, подвижной кистью. Такой же был у Юли. С гравировкой «Made in China». Лучше левая, чем правая – подумала Юля. Не то, что ноги. Какую не оторви – на одной далеко не уйдешь.

Грудь Ромы размеренно поднималась и опускалась. Ноздри раздвигались. Живой – не уставала повторять себе Юля. Ей хотелось прикоснуться к нему, ущипнуть, погладить, прижать. Все то, что можно сделать с живым человеком – ей хотелось.

Рома открыл глаза и посмотрел на Юлю. Та успела сомкнуть веки, но Рома все же заметил движение ее головы. Теперь была его очередь.

Тонкие и в то же время густые белокурые волосы Юли вились на концах. Аккуратный нос. В меру длинные ресницы. Губы: нижняя чуть больше верхней. Тонкая шея с родинкой. Ключицы, прослеживающиеся под платьем. Грудь. Небольшая. Вернее, маленькая. Всегда стоящая. Аккуратные ореолы. Рома представил Юлю без одежды и почувствовал, как низ живота закипел. Возбуждение поднялось по грудной клетке и ускорило пульс, затем опустилось к талии и заставило Рому ощутить то, что после войны, казалось, погибло навсегда.

Пальцы Ромы подбирались к животу Юли. Плоский худощавый живот чувствовал то же, что и Рома. Он понял это на уровне животных инстинктов, потому что успел лишь несколько раз столкнуться с чем-то подобным в прошлой, довоенной, жизни. В этом было нечто прекрасное и в то же время пугающее. Не животные ли инстинкты заставляют людей стрелять друг в друга? Не из-за них ли жизни Ромы и Юли пошли под откос?

Пальцы замерли на полпути. Мысли заполнились тревогой. Рома хотел и не знал. Знал как, но не знал нужно ли это им обоим. Нужно ли это ему, тому, чье тело и душа изуродованы войной. Нужно ли ей, чье тело и душа пострадали еще сильнее.

Юля открыла глаза и увидела руку Ромы. Казалось, лишь в тот момент он и сам ее увидел: холодная, не своя. Рома тянулся протезом, хотя чувства не подводили его, он готов был поклясться, что кончиками пальцев чувствует прохладу травы и жар, источавший тело Юли.

Рома одернул руку и спрятал взгляд. Юля поняла его намерения, у нее были схожие, и, повернувшись на бок, коснулась протеза Ромы. Металл хорошо проводит электрический ток, и Рома чувствовал это. От кисти, какую гладила Юля, до плеча и позже к горлу прошла искра.

Юля поднималась все выше, она дошла до локтя, выше, где протез соединялся с плотью, хорошенько прощупала ремни и наконец подошла к главному – к коже. Через ткань футболки Юля прощупала мышцы, кость. Она скользнула пальцами к шее и положила ладонь на щеку Ромы, гладя ее большим пальцем.

Рома лежал, как на операционном столе, под наркозом, не мог пошевелиться, видел и чувствовал то, что должен был. Глаза Ромы заблестели. Из ноздри показалась капелька боли. Рома сел на газон и отпил пива. На сегодня хватит. Он больше не мог.

– Все хорошо? – спросила Юля.

– Да, – Рома не повернулся к ней. – Плечо затекло.

Ложь сошла за правду. Юля тоже не могла долго лежать в протезе. Кровь приливала к задней поверхности бедра и давила на протез, как бы прогоняя его с тела.

Поднявшись, Юля и Рома двинулись дальше. Берег Большого озера плохо подходил для долгих прогулок. С одной стороны водоема был частный поселок, с другой – кладбище во главе с церковью. И лишь малая часть набережной отводилась для прогулок.

Кресты и могилы ограждал от дороги решетчатый забор. Без труда можно было разглядеть портреты, имена и даты. Больной укол после всего, что пришлось пережить Юле и Роме. Они отводили глаза, старались не смотреть, но каждый успел бросить взгляд, потому что знал, что среди мертвецов может найти знакомое лицо.

Они свернули и прошли через частный сектор. Пиво больше не опьяняло. Чувства заняли его место.

Рома проводил Юлю до подъезда.

– Не хочешь вернуться домой? – спросила она.

Рома посмотрел на соседний дом. Он ничем не отличался от того, в каком жила Юля.

– Нет. Когда-нибудь. Но не сейчас, – ответил Рома.

Юля поцеловала его в щеку, их взгляды встретились, губы замерли в пропасти, не сошлись. Они оба этого хотели и не знали, стоит ли ворошить осиное гнездо чувств новым пламенем.

Глава 4

Два оборота против часовой стрелки. Металлическая дверь, обитая деревом, приоткрылась, и человек нырнул внутрь. Потянув ручку на себя, он неслышно повернул задвижку «ночного сторожа», заперев дверь.

Слева, у ряда вешалок с одеждой, был выключатель. Лампочка, висевшая над дверью на перевязанном изолентой проводе, осветила коридор. Впереди была кухня, справа и слева – двери, ведущие в спальни.

Пройдя к одной из дверей, он толкнул ее. Та была не закрыта, легкого движения хватило, чтобы тусклый свет лампочки проник в комнату. Небольшой стол, диван, шкаф. Стандартный набор. В комнате напротив было тоже, но вместо дивана была двуспальная кровать, а вместо стола – трюмо с зеркалом, увешанным фотографиями по кругу. На прикроватном столике снимок был в рамке. Трое: отец, мать и сын. Старый снимок, покрытый пылью.