Мы вместе были в бою

Пахол молчал. Мария тронула его за руку. Он вздрогнул и рассеянно произнес:

— А, это вы!

— Что-нибудь плохое, Ян? Дети больны? Куда б нам отойти, чтобы нас не увидели с улицы? Оставаться здесь нельзя? Вы что-нибудь узнали?

Пахол молчал. Он стоял все так же неподвижно, тяжело дыша, точно на самом деле нес что-то тяжелое и остановился передохнуть. Но ни на спине, ни в руках у него не было никакой клади.

Мария положила руку ему на плечо:

— Ну, как там, Ян? Я слышала, что вас провожала жена.

Пахол молчал.

— Говорите же, Ян! — почти крикнула Мария. — У нас нет времени. Что случилось? Беда?

Наконец Пахол заговорил каким-то чужим голосом:

— Их нет… никого — ни жены, ни детей… Это соседка…

Он умолк.

Мария тоже молчала. Что она могла сказать? Утешать? В такие минуты слова утешения делают еще больнее. Спрашивать, отчего погибли они? Убиты? Умерли с голоду?.. Вот Пахол пришел домой через пять лет к жене и детям, и ни дома нет, ни жены, ни детей…

— Ян… — растерянно прошептала Мария.

Сердце ее сжимала боль, жалость к товарищу, которого постигло такое большое горе: ни жены, ни детей. Но мысли у нее текли стройно. И эта необычная ясность была даже мучительна и страшна. Она думала о том, что нельзя было посылать Пахола на такую ответственную операцию, в предвиденье несчастия, которое его могло ждать дома. Ведь, подавленный горем, он уже не надежный боец. Горе рождает ненависть и отвагу, но горе в первую минуту ломает человека, как спичку. Как она могла поручиться за него? Сделана ошибка — непоправимая, непростительная и страшная. Сделана только для укрепления своей веры в человека. Но нельзя делать ошибок, даже во имя таких высоких чувств…

Мария взяла Пахола за руку и потянула его в тень кустов. Горе горем, но время не ждет, надо выполнить задание. Что сказали Пахолу соседи?

Пахол покорно пошел за Марией.

— Сядьте, Ян, — сказала Мария.

Пахол послушно опустился на лавку под жасмином, но сразу же вскочил.

— Не могу, — сказал он охрипшим голосом, — не могу! На этой лавке… мы сидели с Маричкой… и ласкали детей…

Мария положила обе руки ему на плечи.

— Ян! Вы должны были приготовиться ко всему наихудшему. Возьмите себя в руки…

— Я был готов, — произнес он машинально, точно не вдумываясь в смысл сказанных слов. Нет, он не был готов: надежда и страстное желание превозмогли в нем голос рассудка.

При скупом свете звезд Мария видела восковое лицо Пахола, он осунулся за эти несколько минут.

— Ян! — сказала Мария. — То, что я вам сейчас скажу, страшно, но нужно, чтоб ваше горе на время отступило. Вы должны взять себя в руки! Мы обязаны прежде всего выполнить задание. Горе ваше велико, но наше дело не должно страдать из-за него.

— Да, да, — торопливо согласился Пахол. — Все из-за меня… Когда они узнали, что я не погиб при аварии, а исчез, они сразу пришли и забрали Маричку и детей.

— Не надо рассказывать… — прервала его Мария.

Но Пахол продолжал — ему надо было рассказать все до конца.

— И они выслали их в концлагерь, в Австрию, где-то около Зальцбурга.

— Так они, может быть, живы и здоровы! — обрадованно прошептала Мария.

— Да, да! Может быть, они живы! — с робкой надеждой повторил и Пахол.

— Мы придем еще туда. Ян, и освободим их!

— О! — горько сказал Пахол. — Если мы придем туда, мы уже не застанем их. Будьте уверены, гестаповцы убьют всех заключенных в лагерях накануне нашего прихода.

Мария не нашлась что ответить.

Пахол сказал:

— Их надо спасти именно сейчас, пока мы еще туда не пришли.

— Что вы, Ян! Как?

— Я пойду туда.

— Что? — не поняла Мария. — Куда?

— В Зальцбург.

Голос у Пахола был надтреснут, но в нем звучали вызывающие нотки.

— Вы сами не понимаете, что говорите, Ян!

— Я пойду туда, — упрямо повторил он.

— Успокойтесь, Ян. Мы потом все это обсудим.

— Я уже успокоился, товарищ Мария, и все обдумал. Я пойду их искать.

Действительно, он говорил спокойно. Но это было страшное спокойствие, — спокойствие отчаяния.

— Соседка дала мне адрес, где я смогу все подробнее разузнать… Люди поддерживают связь с заключенными. В зальцбургском лагере много народу из наших мест. Их родственники выехали туда, чтоб быть ближе к своим, передавать им пищу. Завтра я пойду…

Пахол умолк. Молчала и Мария. Тревожная тишина царила на улицах города. Только порой доносился четкий шаг ночных патрулей. Под крыльцом не унимался сверчок.

Наконец Мария сказала:

— Дайте мне жестянку с табаком. И зажигалку… и спички…

Пахол машинально сунул в карман руку и подал Марии все, что она просила. Но тут же схватил ее за руку.

— Нет, — глухо сказал он, — отдайте… Я сейчас пойду жечь бензин!

Мария отстранила его руку.

— Отдайте! — почти выкрикнул Пахол. — Я выполню приказ. — Он снова схватил Марию за рукав.

— Пустите! — сказала Мария.

Пахол, задыхаясь, произнес:

— Вы идите в отряд. Скорее! Сообщите, где база горючего. Пусть командир вызовет авиацию. А я останусь здесь и попытаюсь поджечь. Потому что они могут уйти…

Мария молча отодвинулась от Пахола, сбросила сумку на землю и дрожащими пальцами принялась развязывать ее. Она вынула трут и сунула его за пазуху. Нет, она не могла положиться на Пахола: а вдруг он поколеблется в последнюю минуту?

— Не надо! — резко сказала она. — Я выполню задание, а вы уведомите наших.

— Товарищ Мария… — хрипло прошептал Пахол.

Мария прервала его:

— Как пройти по задворкам к цистернам?

— Товарищ Мария, разрешите мне…

— Приказываю вам ответить на мой вопрос!

— Налево по улице… Потом перебежать во двор напротив, а там по дворам, только придется еще раз пересечь улицу…

— А потом?

— Там уж можно дойти до самой Латорицы.

— Хорошо.

Мария направилась к калитке.

— Товарищ Мария! — крикнул Пахол. В его голосе звучали боль и мольба.