Мы все обожаем мсье Вольтера

Нет, все разваливалось… Герцог когда-то брал яд у Ремигия. Но это же было несколько лет назад, и ведь убитые девицы вовсе не отравлены! Они осквернены — страшно, безжалостно и зло. У его светлости в его-то годы и сил-то на такое не достанет! Ну, с чего он, Жоэль, взял, что убийца где-то рядом? Слова Леру? Но убийца может быть и совсем незаметным, серым, вроде Анатоля дю Мэна, и кидаться, подобно Серену, на какие-то странности, вроде аметистовых подвесок, или жемчугов. Не носили ли обе девицы одинаковых украшений? И каким образом Ремигий и де Конти могли бы выманить девиц из дому?…

Аббат устал от размышлений и не заметил, как уснул.

Наутро, проснувшись, ахнул: огромный платан под его окном с желтыми и ещё не опавшими листьями был покрыт снегом. Зима, надо сказать, всегда заставала Жоэля врасплох, вот и сегодня, несмотря на то, что время шло к Рождеству, аббат, Бог весть почему, удивился. Франческо же Галициано уже приготовил любимому господину теплый зимний плащ, подбитый мехом, и сапоги, и Жоэль с удивлением посмотрел на них.

Одевшись, вышел на улицу, вдохнул полной грудью. Запах зимы проник до глубины легких, заставил прищурить глаза от слепящей белизны, аббат улыбнулся и едва не вскинул руку в благословляющем жесте. Мокрый и влажный снег скрипел под ногами, прохожие улыбались, оголтелые мальчишки носились во дворах, играли в снежки. Жоэль решил, что поступил правильно, не велев закладывать карету — он погуляет, а потом к вечерней службе пойдёт пешком.

Шёл медленно, по-прежнему глубоко дыша, останавливаясь, то следя за прыгающими на обледенелых ветках пичугами с красноватыми грудками, то наблюдая за расчищающими дворы дородными мужчинами, то разглядывая огромное снежное чудовище, вылепленное детишками. Голыми ладонями набрал охапку снега и чуть лизнул его, как делал в детстве. Он не заметил, что уже полквартала следом за ним едет карета, однако, неожиданно обернувшись, узнал её по чуть запорошенному снегом гербу графов де Верней.

Старая графиня, укутанная в несколько шуб и шалей, выглядела бы комично, если бы не выражение её лица — досадливо-раздраженное и сумрачное. Властным жестом она подманила его к себе, раздраженно шикнула на Монамура, тотчас высунувшегося из корзинки, и вблизи аббат заметил, что старуха откровенно расстроена.

— Вы, как я погляжу, совсем ещё мальчишка, Сансеверино, — она обронила эту ничего не значащую фразу вместо приветствия. Жоэль молча ждал. Сердце его сжалось в предчувствии беды. Графиня оперлась костлявой рукой о дверцу и чуть наклонилась к Сен-Северену.

— Вы ещё не слыхали новостей? Сегодня на рассвете полицейские нашли новый труп. Это Женевьева де Прессиньи… — Аббат похолодел. — Наставления о девичьей скромности ей теперь не пригодятся… — задумчиво проговорила старуха, глядя на длинный след колеса экипажа в снегу.

Часть третья

Солнце превратится во тьму и луна — в кровь,

прежде, нежели наступит день Господень, великий и страшный.

И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.

Книга пророка Иоиля

Глава 1. «Под носом у нас людей пожирают, а вы о каком-то лишае!..»

— Не знаю, заметили ли в полиции странность… — досадливо сказала графиня, встретившись с ним глазами и тут же отведя их, — дочь Элизы была убита в ночь на тридцатое октября. Де Валье погибла двадцать второго ноября. Во вторник. Но Женевьеву убили, видимо, вчера или позавчера. Либо пятого, либо шестого декабря…

— Вы намекаете, что срок между вторым и третьим убийством вдвое короче, чем между первым и вторым?

— Ни на что я не намекаю. Я просто говорю то, что думаю, только и всего.

— Если вы правы, следующего убийства долго ждать не придётся. Двенадцатого или тринадцатого декабря. Вы делились этим соображением с полицией?

— Как раз туда еду, ведь я родственница дурехи, а от Ксавье толку мало, сразу слёг и только охает. Можете составить мне компанию, дорогой мой, не дергайся, чертёнок, сиди тихо, — де Сен-Северен оторопел, но тут же понял, что последние слова её сиятельства были адресованы шалуну Монамуру, снова сделавшему попытку вырваться на волю.

Аббат решил поехать с графиней. Ему казалось, что эта новая смерть хоть что-то подскажет, поможет наконец разобраться в этом пугающем и завораживающем мозг хитросплетении смыслов, подозрений, сомнений, безумных предположений и диких версий. При этом теперь он окончательно утвердился в том, что раньше оспаривал, причём не столько по внелогичности его, сколько из желания отодвинуться от мерзости, отрясти прах её со своих ног.

— Вы полагаете, что убийцу следует искать в салоне маркизы де Граммон? — он задал этот вопрос графине, затаив дыхание, боясь услышать ответ, не желая сам произносить роковые слова.

Старуха не удивилась.

— У мадам Дюдефан собираются старые говорливые петухи-вольтерьянцы, у госпожи д'Эпине — философы-теоретики, пустые болтуны, которые могут, конечно, доболтаться и до беды, но не сегодня, а вот наша Присиль собрала… людей практичных и умных. Убийство — дело практическое, мой друг, и даже… прагматическое. Это не болтовня. Так что — не исключено.

— То есть… что-то заставило вас думать, что это не безумец? Умный негодяй из салона маркизы Присиль?

Старуха взглянула на него исподлобья, сумрачно и тоскливо.

— Что я думаю, Сансеверино, про то вслух не скажешь… без того, чтоб меня саму на старости лет в Сальпетриер не заперли. Мне просто мерещится. Но что в салоне Присиль гниль завелась — про то я вам давно толкую.

В полиции мадам де Верней встретили с изумлением, когда же старуха потребовала проводить её в мертвецкую, полицейские чины и вовсе оторопели. Но со старухой был тот самый священник, что в прошлый раз удивил их выдержкой и спокойствием, и возразить её сиятельству не посмели. Филибер Риго заранее вынул из ящика нюхательную соль и проследовал за гостями, готовясь подхватить графиню, случись с ней обморок.

Соль пригодилась. Правда, обморок чуть не случился с самим сержантом, когда он увидел, сколь деловито старуха изучает труп дальней родственницы, спрашивает у аббата, похоже ли это на то, что сделали с Валье, требует у полицейского агента и полевого сторожа перевернуть труп, и изучает крест, вырезанный на спине девицы. Затем, величаво проследовав в комнату полицейского инспектора, старая графиня сообщила ему, что зрелище это просто кошмарное. Мсье Антуан Ларро не оспорил суждение её сиятельства, поспешив согласиться.

Тут старуха вдруг заголосила что-то о своей любви, лейтенант, трепеща, вскочил, опасаясь, что истерический приступ у старухи просто начался с задержкой, сержант кинулся наперерез с солью, но аббат, поняв, что стенает мадам де Верней по затерявшейся где-то собачонке, успокоил полицейских и кинулся искать треклятого Монамура. Он поймал песика в коридоре у мертвецкой, где тот выскочил из корзинки, и тут через открытую дверь заметил нечто, на что не обратил внимания раньше. На плаще, в который была укутана девица, были следы пудры, причём два следа были расположены ниже колен, и ещё один, размазанный и бледный — выше, у плеча. Сзади неожиданно послышался взрыв хохота. Смеялся сержант Риго.