Мы, значит, армяне, а вы на гобое

– Опять наврал. У них там алжирцы подавальщиками при французах, марокканцы апельсинами торгуют, латиносы башмаки чистят, африканцы вообще без штанов – рэп поют. А у нас – русские им, черным, услуживают. А они, рассевшиеся по всей нашей стране, нас же и презирают, за то, что у нас денег нет. Они даже наших русских братков придавили – так, оставили им по рыночку на окраинах… Это как понимать? Нет, я их всех в вагоны погрузил бы, как Сталин сделал, и на Колыму…

И просвещенный Гобоист сейчас почувствовал некое сочувствие к словам милиционера: нет, Колыма – это слишком, но то, что кавказцы, скажем, занимаются по всей России отнюдь не легальным бизнесом – тоже очевидно, при этом утесняя и развращая русское население. И он, хоть и застыдился бы утром этого, сейчас вдруг испытал даже к Артуру, у которого только что ел и пил, смутную неприязнь. В конце концов глупый милиционер был прав: Гобоист много ездил по миру и знал, что во всех странах Запада стоит эта проблема – нашествие с Юга. Но нигде арабы, африканцы, мексиканцы или пакистанцы не обрели столь социально привилегированного положения, и все политические и финансовые нити всегда оставались в руках тех, кого социологи называют представителями титульной нации. Но он, либерал, тут же и оборвал сам себя: нет, так недалеко до фашизма.

– Ага, – произнес шепотом милиционер, вглядываясь в глаза собеседнику, – ты ведь тоже так думаешь, угадал? – Будто мысли читал.

– Так недалеко до фашизма, – повторил Гобоист вслух, как Отче наш.

Но тоже отчего-то шепотом. И решил пошутить: – Кроме того, ты же ведь и сам буддист.

– А буддизм фашизму не помеха, – твердо сказал милиционер, проявив удивительное знание предмета. И замолчал… – Пойду, ракетницу отнесу, – вдруг сказал он – как-то подозрительно трезво сказал, с оттенком даже некоторой угрозы. И нехорошее предчувствие посетило Гобоиста.

– Хочешь, я с тобой, – неожиданно для себя предложил он.

– Нет, оставайся. Иди, иди, хачики заждались.

– Ты вернешься?

– А как же! – сказал милиционер Птицын с напором, как будто даже со скрытой угрозой. И Гобоист понял, что возвращаться он не собирается.

Гобоист вошел в дом Артура, сел на свое место за стол на веранде.

– Где мой-то? – спросила с тревогой Птицына.

– Сейчас придет, – соврал Гобоист.

– Он хоть в себе?

– Почти трезвый.

– Это плохо, – сказала Птицына. – Он литр белого вина выпил и поллитра водки. Плохо!

– Да отчего ж плохо-то, если он ни в одном глазу?

– Это он не трезвый. Это он совсем пьяный, когда вот так себя ведет… Как затаивается… У него припадок может случиться. Только б пистолет не нашел, я спрятала.

И она повествовала, что однажды – Гобоиста не было в Коттедже -

Птицын уже грозил в сторону армян пистолетом, и тогда Артур вышел на крыльцо со своей духовушкой и направил ствол на Птицына. И тот вроде как протрезвел, смутился, ушел к себе в дом. Потом они помирились, и никогда никто ни словом о случившемся не вспоминал…

В этом месте ее рассказа со стороны отсека Птицыных раздался жесткий, особенно громкий в морозной тишине револьверный выстрел, который было не спутать с мягким звуком ракетницы.

2

Гости Артура, повскакав с мест, давясь в узкой двери, пробивались с задней веранды через гостиную на парадное крыльцо, не слушая хозяина, который уговаривал, что это может быть опасно. А когда высыпали в переулок и, так же толкаясь, просочились во двор к супругам Птицыным, ополоумев от пьяного любопытства, Космонавт уже цепко держал Милиционера, уговаривая ласково:

– Ну, будь умницей, отдай пушку, ты мог человека застрелить.

– Я в воздух стрелял.

– Ты не соображал уже, куда палишь, мент ты поганый!

– Что ты сказал?!

– Вот так, так-то лучше… – И Космонавт, заломив Птицыну руку, выдернул-таки у него пистолет.

– Отдай, падла, табельное оружие, – мычал Птицын, – я при исполнении…

– Ты ж ему руку сломаешь, гад! – орала Птицына, заступаясь за мужа.

– Вот сейчас милиция разберется! – кричала с крыльца космонавтова Жанна. – Вот сейчас с ним закончим. Что ни день – всех на нервы ставит…

И, как это ни странно для новогодней ночи, действительно на улице послышалось урчание мотора, противный свист шин резко тормознувшей машины, и две яркие фары уперлись прямо в ворота Коттеджа, ослепив толпу свидетелей. С криками граждане, разойдись появился милицейский патруль – рядовой и лейтенант, как скоро стало ясно -татарин. Оба милицейских были сильно пьяны.

– Кто стрелял? – завопил татарин.

– А вот этот, вот его держат, – зачастила Жанна, – вот этот вот -так палил, так палил…

– Ну-ка, – подошел татарин к Космонавту. – Этот, что ль? Где оруж?

– Полегче, дяденька, – попросил тихо Птицын.

– Вот этот, товарищ лейтенант, – сказал Космонавт. – И вот оружие.

– А ты кто?

– Сосед. Полковник военно-воздушных сил. В отставке.

– Поможешь протокол составлять, товарщ полковник? Кто свидетл?

Свидетл есть?

– Я, я свидетель! – заверещала Жанна. – И вот они. – Из-за ее спины выступили оба суворовца – они были в штатском, в спортивных костюмах с полосками, в каких ходят быки низших рангов. – Мы сидели на кухне, и вдруг во дворе пальба. И мой муж говорит: из револьвера стреляют. Не подходи к окнам, говорит, а сам тихонько приоткрыл дверь. И как бросится, как прыгнет – он храбрый, он на самолете горел…

– Хараш! – сказал татарин.

И тут Птицына взяла его тихо под локоток.

– Товарищ капитан, а, товарищ капитан, с праздничком. Я вам сейчас все-все объясню… Пойдем ко мне, товарищ капитан, ну хоть рюмочку…

– Свидетл, да?

– Да-да, я все-все видела…

– Держи его, Сарокн, крепко, – сказал татарин. – Я счас…

– Слушаюсь держать, – сказал Сорокин и нежно ткнул Птицына кулаком под ребро…

Собеседование длилось недолго. Татарин вышел из дома, утирая рот, подошел поближе, вглядываясь в Птицына в темноте, и спросил:

– Ты почму не сказал, что с Петровка, а? Сарокн, отдай ему оружие.

Тела нет – дела нет!

– Банзай! – крикнул Птицын и увял.

– Р-расходись! – заорал татарин на толпу армян и вдруг будто даже повеселел. – А вы кто таки будт? Гость с Кавказ будт? А регистрац есть? – Лейтенант, видно, и сквозь хмель сообразил, что здесь может поживиться: завтра конец дежурства, а ему что, он этот русский Новый день может хоть когда отмечать…

Через десять минут квартира Артура превратилась в полевую комендатуру. У самого хозяина от гнева и стыда дрожали губы, и выражение лица стало совсем как у обиженного мальчика. Но он знал, что надо молчать.

У всех армянских мужчин с регистрацией было все в порядке. Вот у нескольких жен регистрация была просрочена, у двоих ее вообще не было. Татарин собрал с них за это по сто рублей – в сумме пятьсот -и, кажется, был доволен. Пожелал счастливого Нового года, прибавив, чтоб на своем участке он их больше не видел. И отбыл. И только тогда из стенного шкафа на втором этаже вылез Гамлет. У него был паспорт с московской пропиской, но, наверное, были и какие-то свои резоны с милицией не встречаться…