Мы

Что ищет в небе старик–ворожей?

Должно быть, ворота небесного рая,

А может быть, просто пропавших стрижей?

35

Он знал его лучше, чем тот квартал,

В котором живет, занимая флигель.

Он звезды, как годы, по пальцам считал —

О них он напишет умные книги.

А парень, на небо взглянув некстати,

Клялся, теребя у любимой ручонки,

Что завтра сошьет он из неба платье

И подарит его глупой девчонке.

А девушке что?

Ей приятна лесть.

Дышит парень табачным дымом.

Она готова ни пить, ни есть,

Только б на звезды глядеть с любимым.

Старик не думал, что месяц спустя

В сыром убежище, где-то в подвале,

Куда его силой соседи прогнали,

Услышит, как глухо бомбы свистят.

…Рядом труба лежит без охраны:

Собаку убило осколком снаряда.

Тот парень погиб, говорят, под Седаном,

И девушке платье теперь не надо.

А небо — в плену у стальных ястребят,

Трамваи ищут укрыться где бы…

О горе, старик, когда у тебя

Украли целую четверть неба!

1940

ПАРИЖ ВЕСНОЙ 1940 ГОДА

В такую ночь пройдохам снится хлеб,

Они встают, уходят в скверы раньше,

А жуликам мерещится все, где б

Пристроиться к веселой кастелянше.

Что им война, когда они забыли

36

Гостиницы, где сгнили этажи,

Где, если хочешь, с женщиной лежи,

А хочешь — человеку закажи

Подать вина, что родиной из Чили.

Что им теперь подзвездные миры,

Тяжба пространств, кометы-величины,

Коль нет у них ни женщины, ни чина,

А есть лишь положенье вне игры.

В ушах — все ливень, сутолока, гул,

И невдомек им, запропавшим пешим,

Что дождь давно в ту сторону свернул,

Где люди под зонтами прячут плеши.

Есть теплый шарф, цветные макинтоши,

Но не для тех, кто на бульваре наг,

Тем все равно: французы или боши.

Что победителю с таких бродяг?

У них отнимут отдых,

а на кой

Им эта дрема и чужой покой?

Их выгонят на улицы под плети,

Они простудятся и будут спать во рву.

Но разве можно у таких, как эти,

Отнять родное небо и траву?

Не надо им отечества и короля,

Они в глаза не видели газеты,

Живут подачками, как будто для

Одних пройдох вращается земля

И где-то гибнут смежные планеты!

1940

ЛЕНИН

Вот снова он предстанет в жестах

Весь — наша воля. Сила. Страсть…

Кругом — народ. И нету места,

Где можно яблоку упасть.

37

Матрос. И женщина с ним рядом.

Глаза взведя на броневик,

Щекой небритою к прикладу

Седой путиловец приник.

Он рот открыл. Он хочет слышать,

Горячих глаз не сводит он

С того, о ком в газетах пишут,

Что он вельгельмовский шпион.

Он знает: это ложь. Сквозная.

Такой не выдумать вовек.

Газеты брешут, понимая,

Как нужен этот человек

Ему. Той женщине. Матросам,

Которым снился он вчера,

Где серебром бросают осыпь

В сырую ночь прожектора…

И всем он был необходим,

И бредила — в мечтах носила —

Быть может, им и только им

В тысячелетиях Россия.

И он пришел… Насквозь прокурен

В квартирах воздух, кашель зим.

И стало сразу ясно: буря

Уж где-то слышится вблизи.

Еще удар. Один. Последний…

Как галька, были дни пестры.

Гнусавый поп служил обедни.

Справляли пасху. Жгли костры.

И ждал. Дни катились быстро.

Уж на дворе октябрь гостил,

Когда с «Авроры» первый выстрел

Начало жизни возвестил.

1937

***

Тогда была весна. И рядом

С помойной ямой на дворе,

В простом строю равняясь на дом,

Мальчишки строились в каре

38

И бились честно. Полагалось

Бить в спину, в грудь, еще — в бока.

Но на лицо не подымалась

Сухая детская рука.

А за рекою было поле.

Там, сбившись в кучу у траншей,

Солдаты били и кололи

Таких же, как они, людей.

И мы росли, не понимая,

Зачем туда сошлись полки:

Неужли взрослые играют,

Как мы, сходясь на кулаки?

Война прошла. Но нам осталась

Простая истина в удел,

Что у детей имелась жалость,

Которой взрослый не имел.

А ныне вновь война и порох

Вошли в большие города,

И стала нужной кровь, которой

Мы так боялись в те года.

1940

ОТЦАМ

Я жил в углу. Я видел только впалость

Отцовских щек. Должно быть, мало знал.

Но с детства мне уже казалось,

Что этот мир неизмеримо мал.

В нем не было ни Монте-Кристо,

Ни писем тайных с желтым сургучом.

Топили печь, и рядом с нею пристав

Перину вспарывал литым штыком.

Был стол в далекий угол отодвинут.

Жандарм из печки выгребал золу.

Солдат худые, сгорбленные спины

Свет заслонили разом. На полу —

Ничком отец. На выцветшей иконе

Какой-то бог нахмурил важно бровь.

39

Отец привстал, держась за подоконник,