Мясник

— Здесь не курят, — недовольно произнес Виктор Валентинович. — Ну, что скажешь?

— Ппрости, — Сканер начал собирать сигареты непослушными пальцами и, сминая, запихивать их обратно в пачку. — Господи, господи! Это страшный человек, Виктор, страшный, он опасен! Он сумасшедший!..

— Перестань кудахтать! Он хорошо работает… обычно, и до сих пор мне не приходилось жаловаться на его здравомыслие. Что ты увидел?

— Убивает… — просипел Сканер, — он убивает… так легко. И ему это нравится. Как другим водку пить, так ему это нравится. Он не может без это-го, он… потому он у тебя и работает… чтобы убивать…и

— Что ж, — задумчиво сказал Виктор Валентинович, — значит, человек совмещает приятное с полезным — и удовольствие получает, и деньги. Конечно, это любопытно, но ты меня не удивил. Он же воевал, насколько я знаю, а на войне людей так корежит, что… Таких, как он, много. Но Схимник свое дело знает, работает не первый год, глупостей пока не делал.

— Сделает.

— А вот сделает, тогда уволим, — Виктор Валентинович улыбнулся. — Что ты еще увидел?

— Больше ничего не видно… за этим — ничего, оно все затягивает, похоже на густой черный дым. Но дело не в этом. Он понял, что я делаю, ему это знакомо, понимаешь, он даже пытался сопротивляться. В него уже смотрели!

— Чистова?

— Да.

— Но она ведь его не рисовала?

— Нет, нет, — Сканер замотал забинтованной головой. — Но почему он об этом не сказал? Виктор, что он вообще знает о нашем деле?

Виктор Валентинович отошел от стола и снова начал медленно бродить среди своих сокровищ, разглядывая их с ласковым восхищением.

— Достаточно, чтобы правильно оценить серьезность работы, но недостаточно, чтобы понять, что к чему. Не переживай из-за этого. В своем деле он умен, а так — деревенщина, быдло! Если он даже и догадается о чем-то, у него просто в голове не уложится, потому что ему никогда не понять все-го этого, — он обвел рукой «кабинет», — не понять, какая у этого может быть сила.

— Я его боюсь, — пробормотал Сканер. — Зачем ты меня так назвал при нем?! Когда я смотрел, то почувствовал, что он хочет меня убить. Я даже увидел как…

— Да успокойся ты, никто тебя не тронет! — сказал Виктор Валентинович слегка раздраженно. — Что ж ты так трясешься?! Встань, подойди сюда.

Сканер покорно подошел и остановился рядом с ним, перед огромными часами. Амур-Эрот, уцепившись за маятник и весело встопорщив крылышки, качался туда-сюда, от одной секунде к другой. Маятник мягко щелкал. С одной стороны от часов висела картина, на которой были изображены двое обнаженных мужчин, с другой на подставке стояла большая серебряная братина, а рядом с ней — деревянная статуэтка идущей египетской дароносицы с пышными, коротко остриженными волосами.

— Посмотри на них, — произнес Виктор Валентинович и ласково провел ладонью по воздуху рядом со щекой деревянной египтянки. — Посмотри на них внимательно. Сколько красоты, сколько силы, сколько мудрости. Рядом с такими вещами и сам мудреешь. Рядом с ними ты понимаешь, что такое время, и что такое человеческие страсти, и что такое истинная красота. Ты знаешь, сколько веков идет эта девушка? А сколько жизней уже отсчитал маятник этих часов? Посмотри, какой глубокий символ — Любовь верхом на Времени. А по Платону он даже глубже — Платон приводил оригинальный миф об Эроте, как о демоне, спутнике Афродиты, выражающем вечное стремление к прекрасному, сыне Бедности и Богатства, получившем в наследство от родителей жажду обладания, стойкость и отвагу.

— Понимаю, — пробормотал Сканер. Виктор Валентинович усмехнулся.

— Да ничего ты не понимаешь. Кто ты, Сканер, в недавнем прошлом? Простой человечек от бизнеса. Деньги, деньги, деньги… — он пошевелил в воздухе скрюченными пальцами. — А что деньги? Мусор. Вонючие ступеньки, по которым ты поднимаешься на вершину или наоборот летишь в пропасть. Но мы с тобой будем подниматься. И подниматься с умом. Цели должны быть другими, деньги же в цель не должны превращаться никогда — деньги могут быть только средством. Посмотри вокруг — ты видишь, во что превращались деньги в то время, когда нас с тобой и в помине не было? Посмотри на эту красоту. Мастера ушли, а она осталась. Вот так и должно быть. Человек обязан оставлять что-то после себя, причем не грязь, не окурки, не использованную туалетную бумагу, не матерящихся кредиторов. Он должен оставлять нечто значительное — вот как это. Но, к сожалению, таких людей теперь очень мало, можно сказать, их почти нет. В былые времена при соответствующей атмосфере люди понимали это с малолетства, но сейчас, у нового поколения совершенно другие ценности; красота, гармония, власть искусства — эти понятия им незнакомы. Вот я иногда смотрю на свою дочь и ужасаюсь — девчонке четырнадцать лет, и все эти четырнадцать лет я старался воспитывать ее в соответствии с собственными понятиями о жизни, но ей это не нужно, понимаешь. Ей это просто смешно. Несмотря на все мои усилия, несмотря на престижную школу… она все равно становится маленькой бездуховной дурочкой из безликой массы точно таких же. Дискотеки, мальчики, придурошная попса… вот ее ценностный мир. Год назад мы со всей семьей ненадолго ездили в Германию, в Кельн, и я отвел ее к собору святого Петра и спросил ее, что она чувствует, глядя на это великолепие. Знаешь, что моя Соня ответила? «Это круто, папа!» О великолепнейшем образце готической архитектуры она сказала «это круто»! А ведь в ее возрасте уже пора бы начать соображать. Нет, — Виктор Валентинович сожалеюще покачал головой. — Все кругом деградирует, все. Дай бог, чтобы время изменило мою дочь, но… — он наклонился вперед, вглядываясь в картину. — Здесь мне спокойно, Сканер, это единственное место, где я чувствую себя человеком. Цени, что ты здесь. Думаю, теперь ты научишься видеть в этих вещах то же, что и я, ты обязан научиться. Вот Схимник входит сюда, а что он видит? То, за что можно получить хорошие деньги. И все. Красоты он не видит. Вот по-чему здесь редко кто бывает. Даже моя жена никогда здесь не была. Конечно, я не Синяя Борода, а Инна — золотая женщина, но даже она всего лишь женщина. А женщины, приземленные лепечущие создания, увидят здесь только красивые безделушки.

— Ты пустил сюда ее только в виде картины? — осторожно спросил Сканер, указывая на противоположную стену, где висел портрет молодой женщины с красивым и властным лицом, закутанной в длинный тонкий синий плащ так, что казалось, будто под ним ее тело было совершенно обнаженным. Виктор Валентинович проследил за его взглядом и рассеянно кивнул.

— Да, только так. Хорошая работа, ей семь лет… Вот поэтому я и не могу понять, почему такой удивительный дар достался какой-то глупой девчонке?! Как вышло, что одна из страшных сил Искусства сосредоточена в ее руках. Надеюсь, я пойму это, когда увижу ее. А ты-то теперь понимаешь, почему я сразу тебе поверил, когда ты рассказал мне о ней и о себе?

— Потому что у тебя уже был Литератор, — пробормотал Сканер, глядя на огромный глобус. Виктор Валентинович небрежно махнул рукой.

— Литератор!.. Это совсем другое. Литератор — обычный убийца — он не создает, а только разрушает, хотя и тоже с помощью Искусства. А она создает — потрясающие картины и новых людей. Как бы я хотел повесить здесь хоть одну из картин, которые ты мне привез… но во-первых, это самоубийство, а во-вторых, здесь для них я не нахожу места. Здесь все светлое, чистое, а ее картины темные. Интересная перспектива… они очень напоминают мне средневековые произведения… и тем, что их фантастичность неразрывна со смыслом, и тем, что… они словно опрокидываются на тебя, сходятся на тебе, даже предусматривают твое движение, так что ты становишься их частью, и внушают тебе себя. Да, у живописи огромная сила, я всегда это знал, я ждал… То, что описал Уайльд в своем романе «Портрет Дориана Грея»… А «В смерти — жизнь» Эдгара По? А то, что в реальности происходило с женой Сальвадора Дали?.. Власть Искусства огромна. Светлая и темная. У Чистовой — темная, хотя она пыталась сделать ее светлой, использовать во благо. Что ж, мы ей поможем — ты поможешь. Господи! — раздраженно воскликнул он. — Да что же ты никак не успокоишься?! Садись-ка! Только осторожно, не сломай кресло!

Виктор Валентинович отошел к небольшому шкафу, а Сканер рухнул на свое место, оттирая ладонью мокрую от пота шею. Мир вещей «кабинета» навалился на него, сжимая до размеров молекулы. Он не видел их. Он не видел ничего внутри них — ничего из того, что видел его собеседник и хозяин. Они были мертвы. Камень, металл, дерево… Вот люди — это совсем другое. Путешествовать внутри них было величайшим наслаждением — путешествовать и просматривать, словно открывая карту за картой в колоде их внутреннего мира, и запоминая порядок, и просчитывая, что будет, если… Но недавнее путешествие не доставило ему никакого удовольствия — он испытал только липкий животный ужас. А человек с сонными глазами, внутрь которого он заглянул, мгновенно его возненавидел. И отметил для себя как врага.

И он будет меня охранять?!

А Чистова? Он думал, что, забрав Новикова, они смогут получить доступ к остальным картинам, но Новиков который день без сознания и, вероятно, скоро умрет. А она? Вдруг она догадается?! Она уже начала многое понимать. А если она найдет его?! Ведь когда она взглянет на него, то поймет еще больше. А картин-то нету. Если бы они их нашли, все бы было просто и ясно, но пока их нет!

Она порвет картину!

Господи, зачем я все это затеял?! Лучше пошел бы в помощники к какому-нибудь известному дорогому психиатру. Вон в Штатах на хороших психиатров дикий спрос!

Ему необходимо было успокоиться, и он повернул голову. Виктор Валентинович шел к столу, держа в руках темную пузатую бутылку и две рюмки. Он поставил их на стол, наполнил прозрачной темно-коричневой жидкостью коньячок? очень, очень кстати! и повернулся, протягивая одну рюмку Сканеру, и тот автоматически поймал его взгляд своим, как недавно взгляд Схимника, вонзился в него и потек внутрь… и Виктор Валентинович, скривившись в гримасе ярости, выплеснул рюмку ему в лицо. Остро пахнущая жидкость впиталась в бинты, потекла по шее, и Сканер беспомощно заморгал, протирая заслезившиеся глаза.